Тайна - Страуб Питер (книга регистрации txt) 📗
От резкого движения плечо его обожгло новым приливом боли. Правая рука, тоже закатанная в гипс, лежала на груди Тома. Том заплакал. Словно сама собой его левая рука, каким-то чудесным образом оказавшаяся не в гипсе, поползла по холодной белой корке, покрывавшей большую часть его тела, и остановилась между ног. Под пальцами была гладкая поверхность, словно у пластмассовой куклы. Из отверстия, проделанного в гипсе чуть выше его ног, торчала пластиковая трубка. Значит, он лишился половых органов. Чувство облегчения, которое он испытал только что, поняв, что находится в больнице, сменилось горькой иронией — он был в больнице, потому что только здесь могло находиться то бесформенное, бесполое существо, в которое он превратился. Он будет лежать здесь всю жизнь.
Под охватившей его болью, пронзавшей бедра, мошонку и правую ногу, существовал еще один уровень боли, притаившейся, подобно акуле, выжидающей момент для нападения. Боль эта, напав, способна была заслонить собой окружающий мир. Испытав ее однажды, он никогда уже не сможет стать прежним. Боль отрежет его от самого себя и от всего, что он знал раньше. Том ждал, когда притаившаяся в самом центре его тела боль поднимется выше и захватит его целиком, но она все не подступала, словно ленясь двигаться и предпочитая оставаться молчаливой угрозой.
Том повернул голову и попытался оглядеться по сторонам, плечо его "снова заныло в ответ. Он опустил левую руку, по-прежнему зажатую между ног, чуть ниже, туда, где должен был находиться его пенис, и нащупал там нечто, испускающее мочу, — Том не мог даже представить себе, как это выглядит. На уровне его головы на другом конце простыни виднелись три ряда металлических трубок в том месте, где кончалась кровать. А рядом с кроватью, на белом столике стоял стакан воды, из которого торчала странного вида трубочка. В стоявшем рядом кресле лежала соломенная сумка его матери. Дальше, за открытой дверью, виднелись белые стены коридора. Тому захотелось вдруг закричать: «Я здесь! Я жив!»
Но горло его отказывалось издавать какие-либо звуки. Мимо открытой двери сновали по коридору врачи и медсестры. Том вспомнил, что только что видел стакан воды и снова посмотрел на него. Вода! Он потянулся к стакану левой рукой и в тот самый момент, когда коснулся пальцами столика, вдруг услышал сквозь открытую дверь голос матери:
— Прекрати! — кричала она. — Я не могу больше этого выносить!
Рука Тома дрогнула, и стакан с водой опрокинулся прямо на стопку лежащих рядом книг. Вода стекала со стола и падала на пол серебристыми каплями.
— Я терплю это всю жизнь! — кричал за дверью его отец.
Тут боль, таившаяся в центре его тела, открыла свою огромную пасть, чтобы поглотить его. Едва слышно вскрикнув, Том снова лишился сознания.
Когда он снова открыл глаза, над ним склонилось одутловатое лицо с тяжелым подбородком. В глазах его застыл немой вопрос.
— Что ж, молодой человек, — произнес доктор Бонавентуре Милтон. — Такое ощущение, что ты выныриваешь на поверхность, чтобы набрать воздуху. Тут кое-кто хотел бы поговорить с тобой.
Голова исчезла, а на месте ее возникли лица родителей Тома.
— Привет, сынок, — сказал отец, а мать сказала:
— О, Томми!
Виктор Пасмор быстро взглянул на жену, а потом снова повернулся к сыну.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.
— Тебе необязательно отвечать, — вмешалась Глория. — Теперь ты будешь быстро поправляться, мой мальчик. — Глаза Глории наполнились слезами. — О, Томми, мы были так... ты не вернулся домой, и когда мы узнали... но доктора говорят, что ты поправишься...
— Конечно, он поправится, — сказал отец. — А это что еще за ерунда, — он заметил лужу на полу.
— Вода, — выдавил из себя Том.
— Ты свалил стакан со столика, — сказал отец. — А звук был такой, словно ты вышиб окно бейсбольным мячом. Но тебе удалось привлечь наше внимание.
— Он хочет пить, — сказала Глория.
— Я — его лечащий врач, и сам схожу за другим стаканом, — послышался голос доктора. Том услышал, как он выходит из комнаты.
На секунду в палате воцарилось молчание.
— Перестань бить стаканы, — произнес наконец Виктор. — А то мы разоримся на стекле.
Глория залилась слезами.
Виктор Пасмор нагнулся поближе к сыну — от него пахло одеколоном, табаком и алкоголем.
— Тебя здорово тряхнуло, Том, но сейчас все под контролем, сынок. — Он пожал плечами.
Том заставил себя выдавить несколько слов:
— Мои... я?..
— Ты попал под машину, — сказал отец.
И тут Том вспомнил надвигающиеся на него решетку и бампер.
— С трудом выбил новый стакан, — пожаловался, входя в палату, доктор Милтон. Он встал рядом с Виктором и взглянул на Тома. — Кажется, нашему пациенту пора немного отдохнуть, не так ли? — сказал он, держа стакан около губ Тома и осторожно всовывая ему в рот изогнутую пластиковую трубочку.
Вода, вливаясь в его горло, словно жидкий шелк, наполнила Тома запахами земляники, молока, меда, воздуха, солнца. Он набрал в рот воды и разжал губы, чтобы вздохнуть, но тут доктор вынул соломинку из его рта.
— Пока хватит, сынок, — сказал он.
Прежде чем уйти, Глория погладила левую руку Тома.
Через какое-то время — через час, а может, через день — Том открыл глаза и тут же подумал, что, наверное, еще спит, таким странным показалось ему то, что он увидел. А увидел он тощую фигуру своего эксцентричного соседа по Истерн Шор-роуд — Леймона фон Хайлица, плавно надвигавшегося на него из дальнего угла комнаты. Мистер фон Хайлиц был одет в один из своих безукоризненных костюмов — светло-серый в тонкую полоску и бледно-желтый жилет с широкими отворотами, а в левой руке держал перчатки того же цвета. Да, наверное, это был ночной кошмар, потому что за спиной пожилого джентльмена стояла кромешная тьма. Мистер фон Хайлиц подошел к кровати и подмигнул Тому, который боялся, что сейчас он начнет размахивать кулаком и кричать.
Но ничего такого не произошло. Мистер фон Хайлиц, за спиной которого по-прежнему маячила тьма, погладил Тома по руке и посмотрел на него с куда большим состраданием, чем доктор Бонавентуре Милтон.
