Жертвоприношение - Болтон Шэрон (мир книг .txt) 📗
– Конец июня, начало июля, – сказал Гиффорд.
– Начало лета две тысячи пятого года, – уточнила я, немного поразмыслив. Похоже, я недооценила мистера Ренни. Конечно, его смешное чванство раздражало, тем не менее он был очень умным человеком.
– Или начало лета две тысячи шестого, – сказала сержант Таллок. – Ведь она могла пролежать там всего лишь год.
– Возможно, – согласился Ренни. – Но следует учитывать и то, насколько потемнели кожные покровы. Дело в том, что даже в торфяной почве потемнение не происходит мгновенно. Этот процесс занимает некоторое время. В нашем случае тело было полностью и равномерно окрашено в коричневый цвет, то есть прошло достаточно времени для того, чтобы кислоты просочились сквозь льняную ткань, в которую был завернут труп. Очень важно выяснить, сколько именно времени может для этого понадобиться. Я собираюсь заняться этим сегодня вечером.
– Благодарю вас, – сказала сержант Таллок, и это прозвучало искренне. Похоже, она действительно была благодарна за разъяснения.
Земляника… Неплохо для последней трапезы. Итак, женщину накормили земляникой, а несколько часов спустя вырезали из ее груди сердце. Меня начало подташнивать. Теперь, когда я получила ответы на интересовавшие меня вопросы, мне хотелось только одного – поскорее отправиться домой. Но, к сожалению, для меня все еще только начиналось.
– Так для чего я вам понадобилась, доктор Ренни? – спросила я.
– Называйте меня Стивен, – поправил он. – Мне необходим ваш совет. По вашей специальности.
– Она была беременна? – быстро поинтересовалась Дана Таллок.
Стивен отрицательно покачал головой.
– Нет. Беременность я вполне в состоянии определить самостоятельно. Даже если плод совсем крохотный, его невозможно не заметить.
Он смотрел на меня, ожидая вопроса, и я его задала:
– Какой размер матки?
– Примерно пятнадцать сантиметров в диаметре. Я кивнула.
– Скорее всего, вы правы. Конечно, мне нужно будет взглянуть на нее, чтобы удостовериться, но, наверное, нужно разрешение…
Я повернулась к инспектору Данну.
– О чем вы говорите? – спросил он, переводя взгляд с Ренни на меня.
– Наша жертва родила незадолго до смерти, – пояснил Ренни. – Но я не могу точно определить, сколько именно времени прошло между родами и смертью. Я надеялся, что мисс Гамильтон сможет мне помочь.
– Во время беременности матка увеличивается, – начала объяснять я, – а сразу после родов сокращается. Для того чтобы она сократилась до нормальных размеров, необходимо от одной до трех недель. Обычно чем моложе и здоровее женщина, тем быстрее происходит этот процесс. Если матка этой женщины увеличена, это значит, что она родила за пару недель до смерти.
– Так вы позволите мисс Гамильтон осмотреть тело? – продолжал настаивать Стивен.
Сержант Таллок не сводила глаз со своего босса. Инспектор Данн взглянул на часы и перевел взгляд на Гиффорда.
– Контроль за расследованием будет осуществлять суперинтендант Харрис? – поинтересовался Гиффорд.
Энди Данн нахмурился и кивнул:
– Да. Он прилетает на несколько дней.
Я, естественно, понятия не имела о том, кто такой суперинтендант Харрис, но предполагала, что это какая-то крупная полицейская шишка с большого острова. А инспектор Данн и сержант Таллок, судя по скорости, с какой они прибыли к моему дому, являются представителями местной полиции, и их вскоре должны были если не отстранить от дела, то оттеснить на второй план. У меня создалось впечатление, что они отнюдь не в восторге от такой перспективы. Ведь громкие преступления на Шетландских островах были большой редкостью. Взглянув на сержанта Таллок, я поняла, что мои предположения верны. Насчет Данна я не была настолько уверена. Он выглядел встревоженным.
– Полагаю, вреда от того, что мисс Гамильтон взглянет на тело, не будет, – сказал Гиффорд. – Вы ведь не против, Тора?
Что я могла на это ответить? Что я против?
Я кивнула.
– Конечно, нет. Пойдемте.
Мы все пятеро переоделись и тщательно вымыли руки. Следуя установленной процедуре, мы внимательно следили за тем, чтобы все было сделано в соответствии с инструкциями. Потом, надев перчатки, маски и шапочки, проследовали за Стивеном Ренни в смотровую. Все это заняло не более пятнадцати минут, но у меня было странное ощущение, что мы должны поторопиться, что дело не терпит отлагательств. Я понимала, что это нелепо, но не могла избавиться от подобного чувства. Так дети спешат поскорее сделать что-то, прежде чем придут взрослые и положат конец их играм.
Женщина лежала на стальной каталке в центре облицованной белым кафелем комнаты. Теперь, когда льняной саван разрезали и удалили, она была полностью обнажена и напоминала статую. Красивую бронзовую статую, только слегка потускневшую. Ноги сами понесли меня к тому концу каталки, где лежала ее голова.
Мне показалось, что она была красивой, хотя трудно утверждать наверняка. Мелкие, точеные черты лица были почти безупречны в своем совершенстве. Но ведь красота – это нечто гораздо большее, чем правильность черт. А тепло и внутренний свет, которые придают лицу истинную красоту, у трупа, естественно, отсутствуют.
У нее были очень длинные волосы. Закрученные в тугие локоны, они свисали по бокам каталки. Именно о таких волосах я мечтала, когда была ребенком. Почувствовав, что не в силах больше смотреть на лицо мертвой женщины, я перешла к другому концу каталки.
Хотя в прошлом я неоднократно присутствовала на вскрытиях – это обязательная часть программы обучения любого студента-медика, – но никогда прежде не видела жертву убийства. И мне показалось, что даже если бы я и видела жертв убийств раньше, это все равно не смогло бы подготовить меня к тому, что я увидела сейчас.
Доктор Ренни сделал на брюшной полости Y-образный разрез, чтобы исследовать внутренние органы. Теперь он был грубо зашит, что уродовало изящную бронзовую фигуру. Грудная клетка была обезображена еще сильнее, но в данном случае доктор Ренни был ни при чем. Посередине зияла глубокая рана, почти овальной формы и примерно пяти сантиметров в длину. Именно в этом месте грудина была рассечена каким-то тупым инструментом. Я попыталась представить, с какой силой должен был быть нанесен подобный удар, и с облегчением вспомнила о пропофоле, о котором нам рассказывал доктор Ренни. Вниз и вверх от этой раны шли рваные швы. Вверху шов доходил до шеи, а внизу – почти до талии, до того места, где кожа была разорвана после грубого проникновения в глубь грудной клетки. Я вдруг живо представила обагренные кровью руки с побелевшими от напряжения костяшками пальцев. Представила, как они проникают внутрь нее, как трещит под их напором грудная клетка… Я судорожно сглотнула.
Когда я нашла ее, грудная клетка была раскрыта и отсутствия сердца просто невозможно было не заметить. Я склонна была согласиться с доктором Ренни. Удаленный подобным образом орган никак нельзя использовать для последующей трансплантации.
Внезапно я осознала, что в комнате стоит абсолютная тишина, и поняла, что все наблюдают за мной.
– Это здесь, – раздался за моей спиной голос Ренни. Вдоль трех кафельных стен тянулся рабочий стол. Подойдя к нему, Ренни поставил на рабочую поверхность стальной лоток, который держал в руках. Я подошла к нему. Таллок встала слева от меня, Гиффорд – чуть сзади. Я даже чувствовала его дыхание. Данн предпочел держаться на расстоянии.
Сосредоточившись, я взяла себя в руки и подняла матку. Для женщины такой комплекции, как наша жертва, она была слишком большой и тяжелой. Я взвесила ее. Пятьдесят три грамма. Доктор Ренни протянул мне линейку. Я измерила длину и ширину в самой широкой, верхней части. Разрез был уже сделан, и я просто раскрыла его. Полость матки была обширной, а стенки гораздо более мускулистыми, чем были бы у женщины, не выносившей ребенка. На весь осмотр мне понадобилось не более трех минут. Этого вполне хватило. Положив матку в лоток, я повернулась к доктору Ренни и сказала:
