Убийца с крестом - Монтечино Марсель (книга регистрации TXT) 📗
– Все они одинаковые, Кевин. Ты не должен якшаться с ними. Люди судят о тебе по твоим приятелям, сын, а ниггеры – дурная компания. Понял?
– Папа, я...
– Понял?
– Да, сэр, – тихо произнес мальчик.
– Я не желаю тебя больше видеть с этим маленьким-черным шимпанзе. Или с какими-нибудь другими негритосами, о'кей? Я хочу, чтобы ты дружил с хорошими белыми ребятами. Такими, как ты сам. О'кей?
– О'кей, папа. – Кевин снова принялся за рукавицу.
Уолкер встал.
– Ты идешь домой?
– Нет, сэр, – быстро сказал Кевин. – Я должен пойти на Сейфуэй и купить тетради.
– В августе? Зачем? Ведь у тебя каникулы?
– Но мы должны написать сочинение о том, как провели каникулы.
– Тебе нужны деньги? – Уолкер полез в карман, но Кевин уже быстро удалялся.
– Спасибо, папа. – Мальчик перешел на бег. – Увидимся позже.
– Помни, что я тебе сказал! – крикнул вслед ему Уолкер.
– О'кей, папа.
Уолкер смотрел вслед сыну, пока тот не исчез за углом. Затем он повернулся и пошел по выщербленной цементной дорожке к небольшому белому каркасному домику с закрытым спереди крыльцом. Поднявшись на крыльцо, он постучал в дверь. Изнутри послышался шорох, затем женский голос:
– Погодите минутку. Кто там.
– Это я.
Холодное молчание, затем:
– Сонни? Это ты, Сонни? Погоди минутку. Я что-нибудь накину.
За дверью послышался усиленный шум, признак лихорадочной деятельности, затем дверь отворилась, и перед ним предстала Терри в бигуди, босиком, в укороченных джинсах и тугой майке, едва скрывающей ее тяжелые груди.
– Я думала, это Эйб, – сказала она, слегка запыхавшись.
– Ты всегда открываешь ему дверь голая?
Она нахмурилась.
– Очень смешно.
– Да я все это уже видел.
– Чего тебе надо, Сонни? Ты не должен даже здесь появляться. Это одно из условий нашего развода. Или ты забыл?
– Я должен с тобой поговорить.
Она раздраженно спросила:
– О чем еще? Тебя опять уволили?
– Нет, я просто хочу с тобой поговорить.
Она стояла в дверном проеме, упершись одной рукой в бок.
– У меня нет времени, Сонни. Эйб получил бесплатные пропуска в кино, затем мы где-нибудь пообедаем. Я только что вернулась домой с работы, и мне надо привести себя в порядок. И приготовить обед для Кевина.
– Мне хватит одной минуты.
Она подняла руку к бигуди, слегка ощупала их.
– Ты не должен сюда приходить.
– Послушай, Терри, я хочу поговорить с тобой.
Она повернулась и быстро прошла в дом.
– Хорошо. Но я готовлю обед для Кевина и не могу оторваться от этой работы.
Уолкер последовал за ней. Совмещенная гостиная-столовая была небольшие размеров и обставлена дешевой мебелью. И не гарнитуром, а плохо подходящими друг к другу разрозненными вещами. На спинках стульев, на дверях висела одежда, она была разбросана по грязной софе из некогда яркого голубого синтетического бархата. Терри прошла в маленькую кухоньку, примыкающую к гостиной-столовой.
– Я думала, тебя опять вышвырнули. Но Эйб, наверно, сказал бы мне об этом, ведь это он устроил тебя на работу. – Терри стала замешивать говяжий фарш в голубой миске. При каждом движении ее груди подскакивали.
– Так что ты хочешь мне сказать, Сонни?
Уолкер нагнулся над порогом и смотрел, как она смешивает мясо с протертым луком и крошками хлеба.
– Почему ты позволяешь Кевину якшаться с этими ниггерами?
– Ты имеешь в виду Андре? – спросила Терри, не поднимая глаз. – Это его неразлучный приятель. Кевин чаще спит у них в доме, чем у нас.
– И это тебя не тревожит?
– Нет, – сказала Терри, вытирая руки о кухонное полотенце. – Ни капельки.
Уолкер скривил губы в усмешке.
– Так, видно, и должно быть. Гулящей женщине, которая спит с евреем, видно, плевать, что ее сын якшается с ниггером.
Терри выпрямилась и посмотрела на него.
– Опять ты за прежнее, Сонни. Я не хочу слушать эту чушь, и семь лет назад судья сказал, что я не должна слушать эту чушь. Поэтому, если ты пришел поговорить об этом, проваливай. Можешь рассказывать об этом кому-нибудь, кому интересно, о'кей?
Она достала из-под мойки глубокую сковороду и сердито швырнула на нее мясо.
– Я не хочу, чтобы ты выходила за него замуж, Терри.
Терри улыбнулась и покачала головой.
– Ну ты и чудак, Сонни. Просто обалдеть можно, какой ты чудак.
– Я не хочу, чтобы моего сына воспитывали иудеем, вот и все. И я думаю, что это вполне законная просьба.
Терри молча слепила котлеты на сковородке, поставила ее на конфорку и включила газ. Затем вымыла руки под краном, налила две чашки кофе из кофейника и села за небольшой, обшитый пластиком стол. Она подтолкнула одну чашку к Уолкеру и кивком головы показала на стул напротив себя.
– Присаживайся, Сонни.
Уолкер сел и отхлебнул кофе. Кофе был затхлый и горький.
– Сонни, – сказала она, изучая взглядом свои ногти. – Сонни, Эйб Моррисон – хороший человек, он заботливо относится и ко мне, и к Кевину. Он хороший отец. Я видела его с детьми от первого брака, а Кевин уже давно нуждается в хорошем обращении. К тому же он человек надежный, преуспевающий – обеспечивает семью всем необходимым, а мы так долго жили в нужде, так что для нас это очень важно.
Она отпила кофе и, кокетливо улыбнувшись, сказала:
– Сонни, я нравлюсь мужчинам. Они всегда смотрят, когда я прохожу мимо. Они...
– Да, сегодня ты устроила настоящее шоу на стоянке.
Она подняла руку.
– Они любят смотреть на меня. Это доставляет им удовольствие. Они готовы смотреть на меня целыми днями. О'кей, это просто замечательно. Но я не знаю, как долго это будет продолжаться, Сонни. В один прекрасный день мои титьки вытянутся до самых колен. Я могу удерживать свой вес лишь на ста тридцати пяти фунтах. Две недели назад я не следила за своей диетой всего один уик-энд, и мой вес сразу подскочил до ста сорока двух – сорока трех. Всего-то один уик-энд. А уж моя задница стала что твой чемодан. В этом году мне исполняется двадцать девять, Сонни. А ведь мне было всего шестнадцать, когда ты мне заделал ребенка, семнадцать, когда мы поженились и родился Кевин. Это было двенадцать лет назад. И я даже не имею понятия, на что ушло десять лет. Я не хочу, чтобы, когда мне стукнет сорок, я сидела в каком-нибудь дешевом ночном клубе, включив музыкальный автомат, слушала, как поет Долли Партон, и, в то время как какой-нибудь засранец лезет мне под юбку, плакала над кружкой пива о своей загубленной жизни. Я не намерена больше губить свою жизнь. Так вот, Сонни, у меня есть возможность кое-что сделать для себя и Кевина, и я не упущу этого шанса, и никто мне не сможет помешать сделать то, что я хочу. И уж тем более ты. Поэтому больше не приходи ко мне со всякой чепухой, о'кей?
Уолкер внимательно за ней наблюдал. Позади дома кто-то играл в бейсбол. Мяч то и дело попадал в заднюю стенку.
– Я не хочу, чтобы Кевин стал иудеем, – повторил Уолкер.
– Да уймись же ты, Сонни. Долдонишь одно и то же, как испорченная пластинка. Эйб Моррисон с удовольствием живет со мной и совсем не прочь на мне жениться. Но он же не миссионер, чтобы обращать в другую веру. Усек?
– Ты должна вырастить Кевина христианином.
Терри откинула голову и рассмеялась.
– Сонни! Да ты же ни хрена не знаешь о христианстве. Помнишь, однажды, в канун Рождества, ты сломал мне руку? Это что, по-христиански? За всю свою жизнь ты никогда не был в церкви. Можно подумать, твой старик воспитал тебя христианином? Вот смехота-то! Старый хрыч работал на железной дороге в Барстоу только для того, чтобы каждый вечер надираться и колошматить тебя и твою мать. Единственный христианский поступок в своей жизни он совершил, когда нализался до беспамятства и лег на рельсы перед товарным поездом. А теперь ты вдруг заявляешься ко мне и начинаешь нести невесть что. Как будто ты ни в чем и не виноват. Плевать тебе на весь мир. А я все еще жду, что хоть раз в своей жизни ты поступишь по-христиански. Оставишь в покое меня и моего сына.
