Челюсти - Бенчли Питер Бредфорд (книги читать бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
— Не надо, это скорее всего мне, — сказал Броди. Слова эти вырвались у него непроизвольно, он знал, что звонить могли и ей.
Звонили из полицейского участка.
— Говорит Биксби, шеф.
— В чем дело, Биксби?
— Вам лучше приехать сюда.
— Зачем?
— Ну, дело в том, шеф… — Биксби явно не хотел излагать подробности. Он что-то сказал кому-то, кто был рядом, потом снова сказал в трубку: — У нас здесь одна женщина, шеф… Она в истерике…
— Что случилось?
— Ее ребенок. Там, на пляже.
У Броди екнуло сердце.
— Что с ним?
— Ну… — Биксби замялся, а потом буркнул: — Четверг.
— Послушай, болван… — начал было Броди, но тут же осекся. Он все понял. — Я сейчас буду. — И повесил трубку.
Его трясло, как в лихорадке. Страх, чувство вины и бессильная ярость — все это слилось в один острый приступ боли. Он вдруг осознал, что его обманули и предали, но и сам чувствовал себя предателем и обманщиком. Его силой вовлекли в грязное дело. Он стал безвольной марионеткой. Вся вина теперь ложилась на него, хотя виноват не он один. Это также вина Ларри Вогэна и его партнеров, есть они у него на самом деле или нет. Он хотел поступить так, как велел его долг, но ему не дали этого. Какой же он полицейский, если спасовал перед Вогэном? Он должен был закрыть пляжи.
Предположим, он закрыл бы их. Рыба, возможно, ушла бы, допустим, к берегам Истгемптона и напала бы на кого-нибудь уже там. Но он не закрыл пляжи, и из-за этого погиб ребенок. Ясно как божий день. Причина и следствие. Броди вдруг почувствовав отвращение к себе. И одновременно ему стало себя жаль.
— Что произошло? — спросила Эллен.
— Только что погиб ребенок.
— Как?
— Опять эта проклятая акула.
— О господи! Если бы ты закрыл пляжи… — начала было она, но тут же замолкла.
— Да, я знаю.
Когда Броди приехал, Гарри Медоуз уже ожидал его на автостоянке позади полицейского участка. Он открыл переднюю дверцу и втиснул свое огромное тело на сиденье рядом с Броди.
— Вот тебе и чистая случайность, — сказал он.
— Да. Кто там, Гарри?
— Один парень из «Таймс», двое из «Ньюсдей».
Один из моей газеты. И еще женщина. И тот человек, который утверждает, будто видел, как все произошло.
— Как об этом пронюхали в «Таймс»?
— Невезение. Этот парень из «Таймс» был на пляже. А с ним один из «Ньюсдей». Оба приехали на уик-энд. И о том, что случилось, узнали сразу же.
— Когда это произошло?
Медоуз посмотрел на часы.
— Минут пятнадцать — двадцать назад. Не больше.
— Им известно об этой девице Уоткинс?
— Не, думаю. Мой парень знает, конечно, но он достаточно сообразителен, чтобы не болтать зря языком. Что касается остальных — все зависит от того, с кем они говорили. Вряд ли они докопались. У них просто не было времени.
— Рано или поздно докопаются.
— Знаю, — сказал Медоуз. — Это поставит меня в довольно трудное положение.
— Тебя?! Да ты шутник.
— Я серьезно, Мартин. Если кто-нибудь из «Таймс» разнюхает о той истории и она появится в завтрашнем номере вместе с сообщением о нападении акулы, «Лидеру» не поздоровится. Я собираюсь использовать этот случай, чтобы спасти честь газеты, даже если другим до нее нет дела.
— Как ты собираешься его использовать, Гарри? Что ты хочешь написать?
— Пока не знаю. Говорю тебе, что я в довольно трудном положении.
— И кого ты собираешься обвинить в попытке замять ту историю? Ларри Вогэна?
— Вряд ли.
— Меня?
— Нет, нет. О том, что кто-то распорядился замять это, я вообще писать не буду. Никакого сговора не было. Я хочу переговорить с Карлом Сантосом. Если мне удастся убедить его сказать то, что нужно сказать, мы избежим многих неприятностей.
— А что если написать правду?
— Что именно?
— Что если написать все, как было? Что я хотел закрыть пляжи и предупредить людей об опасности, но члены муниципалитета не согласились, и поскольку я оказался трусом и не смог настоять на своем, выполняя свой долг, то я пошел на поводу у них. Написать, что местные боссы решили: оснований будоражить людей только из-за того, что у берегов Эмити появилась акула, которой нравится жрать детей, нет.
— Перестань, Мартин. Ты не виноват. Никто не виноват. Мы приняли решение, пошли на риск и проиграли. Вот и все.
— Потрясающе. Теперь мне только остается пойти и сказать матери этого ребенка: мы очень сожалеем, но мы были вынуждены пожертвовать ее сыном в этой игре, как фишкой. — Броди вылез из машины и зашагал к задней двери в полицейский участок. Медоуз последовал за ним.
Броди остановился.
— Я вот что хотел бы знать, Гарри. Кто на самом деле принял такое решение? Ты подчинился. Я подчинился. Я полагаю, что Ларри Вогэн тоже не сам все решил. По-моему, он тоже кому-то подчинился.
— Почему ты так думаешь?
— У меня есть некоторые основания. Тебе что-нибудь известно о его партнерах по бизнесу?
— Нет у него никаких партнеров.
— Это-то и наводит меня на размышления. Ладно, забудем об этом… на время. — Броди поднялся на ступеньки, Медоуз — за ним. — Тебе лучше пойти через главный вход, Гарри, — сказал Броди.
Броди вошел в свой кабинет через заднюю дверь. У его стола сидела женщина и комкала в руке носовой платок.
Она была босиком, короткий халатик, накинутый на купальник, был не застегнут. Броди с тревогой посмотрел на нее, и его снова охватило чувство вины. Он не видел, плачет ли она, глаза ее закрывали большие солнечные очки.
У противоположной стены стоял мужчина. Броди понял, что это тот самый человек, который будто бы видел, как все произошло. Мужчина рассеянно обозревал развешанные по стенам благодарственные грамоты от общественных организаций, фотографии, на которых Броди был снят с именитыми гостями. Вряд ли все это могло представлять интерес для взрослого посетителя, но говорить сейчас с обезумевшей от горя женщиной не каждый бы решился.
Броди никогда не был мастером утешать людей, поэтому он только представился и начал задавать вопросы. Женщина сказала, что никакой акулы она не видела: ее мальчик плыл на матраце, а потом вдруг его не стало. «Все, что я увидела, — это куски матраца». Говорила она тихим, ровным голосом.
Мужчина рассказал то, что он видел. А может, ему все это только померещилось?
— Итак, никто в действительности акулу не видел, — подытожил Броди, где-то в глубине души на что-то надеясь.
— А что же это еще могло быть? — спросил мужчина.
— Мало ли что, — Броди лгал себе, так же как и им, втайне надеясь, а вдруг какая-нибудь версия окажется хоть сколько-нибудь правдоподобной. — Из матраца мог выйти воздух, мальчик мог просто утонуть.
— Алекс хорошо плавает, — возразила женщина. — Или… Плавал…
— Ну, а как же всплеск? — сказал мужчина.
— Мальчик мог барахтаться в воде.
— Он даже не вскрикнул.
Броди понял, что ничего не выйдет.
— Ну что ж, — сказал он. — Причины, во всяком случае, нам довольно скоро станут известны.
— Что вы имеете в виду? — спросил мужчина.
— Людей, которые погибают в воде, обычно выбрасывает на берег. И если на него напала акула, это будет сразу ясно. — Женщина опустила плечи, и Броди выругал себя за бестактность. — Извините, — сказал он. Женщина покачала головой и заплакала.
Броди попросил женщину и мужчину подождать у него в кабинете, а сам вышел в приемную. Медоуз стоял в дверях, прислонившись к стене, молодой человек, высокий и стройный, стоявший рядом с ним, атаковал Медоуза вопросами. Репортер из «Таймс», сообразил Броди. На молодом человеке были сандалии, плавки и рубашка с короткими рукавами с эмблемой в виде аллигатора на груди с левой стороны. Эта эмблема сразу вызвала у Броди инстинктивную неприязнь к репортеру. В юности такие рубашки были для Броди чем-то вроде символа богатства и высокого положения в обществе. Все курортники носили их. Броди долго приставал к матери, и наконец она купила ему «двухдолларовую рубашку с шестидолларовой ящерицей», как говорила она, но когда он увидел, что все равно толпы курортников проходят мимо него с тем же равнодушием, что и прежде, он испытал унижение. Он содрал аллигатора с кармана, а рубашкой стал чистить газонокосилку — летом он подрабатывал стрижкой газонов. Совсем недавно Эллен купила несколько дорогих платьев той же фирмы; они вряд ли могли позволить себе платить такие деньги за аллигатора, но Эллен надеялась, что это поможет вернуться в ту среду, из которой она вышла. И однажды вечером Броди — неожиданно для себя самого — принялся корить Эллен за покупку «десятидолларового платья с двадцатидолларовой ящерицей».
