Крестный отец - Пьюзо Марио (книги онлайн TXT) 📗
Он не боялся тюрьмы. Он был уверен, что в нем примут участие, — как потому, что он бывший полицейский, так и в особенности потому, что будут знать, за что его посадили. Кое-кто из его бывших товарищей по работе уже вызвался переговорить насчет него с кем следует. И только тесть, отец его жены — сметливый итальянец, владелец рыбной лавки в Бронксе и человек старых правил, — сознавал, сколь ничтожны для такого, как Альберт Нери, шансы выйти через год невредимым на волю. Либо его прикончит кто-нибудь из сокамерников — либо, что вероятней, он сам кого-нибудь из них прикончит. Побуждаемый чувством вины за дочь, которая из пустого женского каприза бросила прекрасного мужа, тесть Нери, пользуясь своими связями с семейством Корлеоне (помимо мзды за покровительство, семья регулярно получала от него в подарок отборнейшую рыбу к столу), он обратился к ним с просьбой вступиться.
Альберт Нери был небезызвестен семейству. Он сделался, как свирепый поборник порядка, фигурой в своем роде легендарной — заслужил репутацию человека, с которым шутить опасно, который внушает страх не потому, что носит форму и оружие, а потому, что страшен сам. Подобные люди всегда представляли интерес для семьи Корлеоне. То обстоятельство, что он служил в полиции, не играло особой роли. Многие в молодости, по пути к назначенной им судьбе, плутают, но время и случай обычно выводят их на верную дорогу.
Внимание Тома Хейгена обратил на историю с Нери Пит Клеменца, обладающий особым чутьем на первоклассные кадры. Хейген выслушал Клеменцу, листая копию служебного досье, добытого в полиции.
— Похоже, мы здесь имеем дело со вторым Люкой Брази, — заключил он.
Клеменца энергично закивал головой. На жирном лице его никто не обнаружил бы сейчас и тени добродушия, обычно свойственного толстякам.
— Точно. Читаешь мои мысли. Это случай, которым Майк должен заняться лично.
И в результате, до того как Альберта Нери успели перевести из нью-йоркской тюрьмы туда, где ему предстояло отбывать срок, ему сообщили, что на основании новых вещественных доказательств, а также показаний высокого начальства из полицейского ведомства судья пересмотрел его дело. Прежний приговор заменен условным, и Нери может отправляться на все четыре стороны.
Альберт Нери был не дурак, а тесть его — не стыдливая мимоза. Узнав, как было дело, Нери не остался в долгу перед тестем: он дал Рите развод. Потом поехал в Лонг-Бич выразить признательность своему благодетелю. О посещении, естественно, было условлено заранее. Майкл принял его в своей библиотеке.
Нери начал с церемонных изъявлений благодарности и был приятно удивлен, когда Майкл принял их с непринужденной сердечностью.
— Черт, не мог я допустить, чтобы так расправились с земляком-сицилийцем, — сказал Майкл. — Да вас к награде надо было представить, а не наказывать. Этим баранам-политикам горя мало, лишь бы потрафить общественному мнению. Слушайте, я нипочем не стал бы вмешиваться, если бы не навел о вас подробные справки и не убедился, что с вами творят несправедливость. Мой человек имел беседу с вашей сестрой, она рассказала, как вы постоянно заботитесь о ней и ее сыне, как образумили парня, не дали ему свихнуться. Ваш тесть превозносит вас до небес. Такое бывает редко. — Майкл тактично умолчал о том, что Нери оставила жена.
Они разговорились. Нери, сколько помнил себя, никогда не отличался словоохотливостью, но с Майклом Корлеоне его потянуло на откровенность. Майкл был старше его всего лет на пять, но Нери разговаривал с ним, как с человеком, который намного старше — настолько, что годится ему в отцы.
Под конец Майкл сказал:
— Не было смысла вызволять вас из тюрьмы лишь затем, чтобы после бросить на мели. Я могу помочь вам с работой. Мне принадлежит доля в лас-вегасском игорном отеле — человеку с вашим опытом всегда найдется место в службе безопасности. Или если у вас есть на примете дело, в которое вам бы хотелось вступить, то я мог бы замолвить словцо в банке насчет ссуды.
Нери, благодарный и смущенный, гордо отказался, прибавив, что, пока на нем висит приговор, пусть даже условный, он все равно числится поднадзорным. Майкл деловито возразил:
— Ну, это формальности, мелочи, их нетрудно устранить. Забудьте, что вы поднадзорный, а если в банке вздумают придраться к вашей биографии, изымем из бумаг ваш желтый листок.
Желтым листком называлась карточка с перечнем правонарушений, совершенных человеком. Ее обыкновенно представляли судье, когда тот решал, какую меру наказания применить к осужденному. Нери, достаточно долго прослужив в полиции, знал, как часто судья при вынесении приговора проявляет мягкосердечие к злостному хулигану, ибо чиновник из полицейского архивного отдела подсунул ему за взятку чистый желтый листок. Его поэтому не слишком поразило, что Майклу Корлеоне под силу подобная операция, — поразило только, что Майкл согласен идти на такие хлопоты ради его персоны.
— Я дам вам знать, если мне понадобится помощь, — отвечал он.
— Ну-ну. — Майкл взглянул на часы.
Нери истолковал это как намек и встал, собираясь уходить. Но Майкл поразил его снова.
— Время обеденное, — сказал он. — Не хотите ли подкрепиться в семейной обстановке? Мой отец говорил, что хотел бы с вами познакомиться. Пошли? Его дом в двух шагах. У матери сегодня должен быть омлет — по-сицилийски, как положено, с жареным перцем и колбасками.
Такого душевного застолья Альберт Нери не знал с самого детства, когда живы были родители, которых он потерял уже в пятнадцать лет. Дон Корлеоне был само радушие, страшно обрадовался, когда оказалось, что родители Нери родом из деревушки всего в пяти минутах ходьбы от его собственной. Беседа протекала приятно, кушанья удались на славу, густое красное вино кружило голову. Нери поймал себя на мысли, что наконец-то очутился по-настоящему среди своих. Он понимал, что он здесь случайный гость, но чувствовал, что может занять прочное место в этом мире и жить в нем счастливо.
Майкл с отцом проводили его до машины. Прощаясь, дон Корлеоне пожал ему руку.
— Вы — достойный человек, — сказал он. — Вот мой сын Майкл — я его обучаю коммерции, мы торгуем оливковым маслом, но я старею, мне пора на покой, — так вот он приходит ко мне и говорит, тут вышла небольшая история, я думаю вмешаться. Я на это — думай знай про оливковое масло. Но он не отстает. Представляешь, говорит он, отличный парень, сицилиец, и над ним творят такое бесчинство. Твердит свое, не оставляет меня в покое, кончилось тем, что я решил разобраться. Я это зачем говорю — чтобы сказать вам, что он был прав. Теперь, когда мы познакомились, я рад, что не остался в стороне. И если мы можем сделать для вас что-то еще, вам достаточно только попросить. Вы поняли меня? Мы всецело к вашим услугам. (Сейчас, вспоминая эти добрые слова, Нери пожалел, что великого дона нет в живых и он не увидит, какой услугой отплатят ему сегодня.)
Альберту Нери не понадобилось и трех дней, чтобы принять решение. Он понимал, что его обхаживают, — но он также понял и кое-что другое. Что семейство Корлеоне одобряет поступок, за который общество осудило и покарало его. Семейство Корлеоне сумело его оценить, общество — нет. Он понял, что в мире, созданном Корлеоне, ему будет лучше, чем в мире, где он жил до сих пор. И еще понял, что Корлеоне, в пределах этого созданного ими мира, превосходят общество силой.
Он встретился с Майклом еще раз и раскрыл перед ним свои карты. Место в Вегасе его не прельщает, но он согласен работать на семейство в Нью-Йорке. Он, таким образом, недвусмысленно присягал на верность. Майкл был тронут, и это не укрылось от Нери. Они обо всем договорились. Но Майкл настоял, чтобы сначала Нери съездил отдохнуть в Майами и пожил бесплатно в отеле, принадлежащем семейству, получив жалованье за месяц вперед, чтобы не чувствовать себя стесненным в расходах на развлечения.
В Майами Альберту Нери впервые довелось изведать вкус роскошной жизни. Он был в отеле на особом положении, его встречали возгласом: «А, так вы — друг Майкла Корлеоне!» Об этом служащих позаботились оповестить к его приезду. Его не запихнули, как бедного родственника, в паршивый второразрядный номер — ему отвели шикарные апартаменты. Управляющий ночным клубом познакомил его с красивыми девочками. Когда Нери вернулся в Нью-Йорк, он уже смотрел на жизнь несколько иными глазами.
