Шань - ван Ластбадер Эрик (полная версия книги .TXT) 📗
Китай превратился в страну репрессий, где правил террор, раскинувший свою всеобъемлющую сеть по всей стране.
В каждом городе Хуайшань Хан задумал создать сеть местных комитетов, каждый из которых надзирал бы примерно над сотней дворов. То же касалось и деревень, где каждый ксиан —сельский административный комитет — осуществлял ежедневный контроль за рисовыми полями и фермами.
Эти органы, доказывал Хуайшань Хан, были крайне важны для контроля над огромным населением. Кроме того, в них легко проникали сотрудники аппарата сил безопасности. На каждом уровне китайского общества находились шпионы, работавшие на министерство общественной безопасности. И в результате — стук сапог по ночам, резкие приказы, непонятные исчезновения.
— Нам только надо посмотреть на французскую революцию, — говорил Мао, обращаясь к Чжилиню. — Или, если ты предпочитаешь более восточный пример, на марксистскую революцию в России, чтобы отыскать свое историческое прошлое.
Мы находимся на стадии раннего детства. Мы вырвали старое, коррумпированное, дегенерировавшее и на этом месте строим новую страну, начиная с самых основ. Наша первая задача — построить государственный механизм, потому что это — двигатель, без которого Китай не сможет пробудиться. Традиционные враги восстановления — гражданская война изнутри и иностранное вторжение извне. Больше всего нам следует бояться американцев, Ши тон ши. Американцев, которым мы противостоим в Корее; американцев, которые продолжают сыпать деньги и вооружение в сундуки националистов; американцев, которые превратили Тайвань в свою колонию. Все это они делают потому, что боятся меня, Ши тон ши. Потому что знают, что их протекционизм привязывает к ним националистов. Без американской помощи националисты — ничто, пусть даже они сами и не видят этого. Сейчас, полностью зависимые от американской помощи, они стали марионетками капиталистов. Они послушно выполняют любые приказания американского президента.
Мао метался в маленькой комнате, словно тигр в клетке.
— Контрреволюция, подогреваемая американцами и националистами, уже поднимает голову. Раз американцы могут напасть на Корею, их следующим шагом вполне может стать Китай. Этого нельзя допустить.
— И репрессии — единственный путь? — спросил Чжилинь.
— Вспомни нашу историю, Ши тон ши, — коротко ответил Мао. — Это единственно верный путь. — Он хмыкнул. — Мало кому нравится переучиваться. Люди часто не подозревают о том, в чем состоит их благо. За них вожди обычно думают об этом.
— Вожди обычно навязывают свою волю.
— Верно, — согласился Мао, очевидно не уловив сарказма в голосе своего собеседника.
Чжилинь попросил чаю и, когда его принесли, задумчиво стал смаковать ароматную жидкость.
— А что будет с пленником, которого Хуайшань Хан привез из Гонконга?
— А? — казалось, Мао вдруг растерялся. И, чтобы скрыть растерянность, притворился, будто занят тем, что наливает себе чай. — М-м-м, да... Я на минуту забыл, что вы с Хуайшань Ханом так близки. Ну, ладно. — Мао опрокинул в рот чай и нахмурился, словно вкус был ему неприятен. Но тем не менее налил себе еще. — Официально еще ничего не решено. Я раздумываю над тем, как получше использовать шпиона. Нет сомнений, его надо примерно наказать, чтобы другим было неповадно совать свой нос в наши дела.
Самое странное, —думал Чжилинь, — что Мао, вопреки обыкновению, ходит вокруг да около, и к тому же с того момента, как я затронул эту тему, он ни разу не посмотрел мне в глаза. И это Мао, который всегда держался со мной очень открыто, который своим сверлящим взглядом обезоруживает любого, кто пытается противоречить ему даже в самых незначительных вещах.
—Тебя так интересует этот человек? — спросил Мао.
— Я хочу побеседовать с ним.
— Не думаю, что это удачная мысль, — отозвался Мао. Содержимое чашки безраздельно владело его вниманием. — Он собственность государственных сил безопасности. Это не твоя епархия.
— Она стала бы моей, если бы ты отдал приказ.
— Ло Чжуй Цинь не будет в восторге от такого приказа. Более того, он будет отдан на рассмотрение Кан Шэну. — Мао говорил о главе тайной полиции китайской компартии. — Как я им это объясню?
— И с каких пор эти люди обладают такой властью? — Чжилинь чувствовал, как гнев поднимается внутри него. — Я твой личный советник. Я всегда бывал где хотел и когда хотел.
— Времена меняются, друг мой, — сказал Мао.
— Значит, и меня проверяют?
Мао пожал плечами, словно допуская и такую возможность. Чжилинь ужаснулся. Времена меняются, мой друг.Как это они изменились так сильно и так быстро, а он и не заметил? Затем с глубокой грустью он понял, что ни одна из этих перемен не произошла без его ведома. Да, положение вещей изменилось сильно, но он сам был у истоков всех этих перемен. Он мог попытаться протестовать, мог далее настаивать на том, что существует другой путь. Пусть без колоссальной сети информаторов, без жестоких полицейских, которые кружили в ночи, словно злые духи, чтобы арестовывать ничего не подозревающих людей только потому, что те были слишком хорошо образованны или у них была неподходящая фамилия.
Чжилинь слишком хорошо знал Берию и НКВД. Ему было противно пристрастие русских к железной дисциплине и репрессиям. Их машина работала во всех сферах: от вмешательства в религиозный выбор человека, в его жизнь до вмешательства в самые сокровенные его мысли.
Он был виноват в этом так же, как Мао, или Ло, или Хуайшань Хан. Народ Китая страдал столько лет! Сначала — от рук своих собственных властителей, потом — от собственных тайных обществ и, наконец, от вторжения чужаков. Страдания длились так долго, что сейчас уже можно было подумать, что китайцы привыкли к роли эксплуатируемых. Возможно, это и была их судьба.
Нет! Нет! Как такая мысль могла прийти ему в голову?Но будущее и в самом деле было мрачно. Ему чудилось, будто он стоит на горной вершине, а вокруг — лишь холод и тьма. Казалось, что он уже и не помнит, что ждет его за ее снежной вершиной.
— Мне надо поговорить с пленником, — сказал он.
— Почему ты настаиваешь на том, что я не могу тебе разрешить? — поинтересовался Мао. Оп выглядел задетым.
— Потому что наша дружба началась не вчера, — ответил Чжилинь. — Я не спрашиваю, помнишь ли ты, чем я пожертвовал для Китая или даже как я помогал тебе все эти годы. Дело не в политике или власти. Я стою перед тобой только как друг. И очень прошу тебя дать мне час наедине с заключенным.
Мао отвернулся, и, пока он шел через комнату, Чжилинь в первый раз заметил, как поникли его плечи. Мао стоял, глядя на площадь Тяньаньмынь, где бездействовали машины войны, готовые в любую минуту вступить в бой с контрреволюцией, нависшей над их головами, как Дамоклов меч.
— Скоро, — сказал Мао, — пойдет дождь. — Некоторое время он смотрел на жирные, черные тучи, ползущие по низкому небу, потом, невзирая на жару, прикрыл окно. — Сегодня вечером небо очистится.
И затем тем же тоном произнес: — У тебя будет половина этого времени.
— Они подобрали меня в горах, — продолжал Росс Дэвис, — там, где на плато высотой где-то мили полторы находился небольшой лагерь — Шань. Бирма. А не Гонконг, как говорил Хуайшань Хан.
—Я там был около полугода или дольше. Наше внимание привлекли маковые поля. — Наши? Потрескавшиеся губы Дэвиса растянулись в улыбке.
— Ты же не думаешь, что я расскажу тебе это, дружище.
— Почему бы и нет? — сказал Чжилинь. — Я же покойник, не правда ли?
И оба они рассмеялись, вспоминая все, что им — Дэвису, Хуайшань Хану и Чжилиню — пришлось сделать, чтобы “смерть” Ши не вызвала сомнений у Чан Кайши и его лейтенантов.
Внутренне Чжилинь содрогнулся. Когда благодаря пропуску, выписанному Мао, он попал в тюрьму государственных сил безопасности, то рассчитывал увидеть своего старого друга “Р.М.Д.” — Росса Мариона Дэвиса, с копной волнистых рыжевато-золотистых волос, ярко-голубыми глазами, мальчишеским лицом.
