Семейная тайна - Каннинг Виктор (книги бесплатно без .TXT) 📗
— Да.
— Тогда приступим?
Увидев выражение лица мисс Рейнберд, Бланш засмеялась:
— Ну вот, вы опять сомневаетесь. Но я говорю серьезно. Просто помимо прочих, обычных способностей, я обладаю даром ясновидения. С таким же успехом вы можете назвать чудом способность видеть или слышать. Все это часть жизни. Медиумический дар — это часть жизни — земной жизни и великой загробной жизни. Все это единый мир. Просто я вижу и слышу немного больше, чем другие… Итак, единственное, о чем я вас прошу: сесть в кресле совершенно свободно, забыть обо мне и думать о той особе. Думайте о ней только хорошее, думайте с сердечной теплотой. Кстати, должна вас предупредить: когда я прихожу в себя после сеанса, бывает, не помню, что происходило или говорилось. И если вы не захотите мне об этом рассказывать — не надо. Конечно, то, о чем вы можете рассказать без смущения, я бы предпочла знать, потому что это полезно для последующих сеансов. Договорились? Ну как, мы готовы?
Мисс Рейнберд, подумав, улыбнулась, потом неуверенно рассмеялась. Когда она смеется, пришло в голову Бланш, в ней проглядывает миловидная девушка, которой она была когда-то. В глубине души Бланш считала, что мисс Рейнберд не такая уж зануда. При всем ее богатстве и положении, жизнь не очень-то ее баловала удовольствиями и развлечениями. Ей бы в свое время выйти замуж, спать с мужем и растить кучу ребятишек. Только самоотверженные, преданные своему призванию женщины, вроде самой Бланш, могли сознательно отказаться от этого.
— Ну вот и хорошо, — сказала Бланш. — Теперь расслабьтесь и доверьтесь своим чувствам.
Мисс Рейнберд откинулась в кресле и закрыла глаза, стараясь сосредоточиться на мыслях о Гарриет. Но обнаружила, что помимо своей воли думает о Шолто. Все случилось из-за него, из-за его ревностной заботы о чести и добром имени семьи. Гарриет была воском в его руках. Мисс Рейнберд почувствовала прилив гнева, вспомнив, что узнала обо всем только через два года, когда Гарриет рассказала ей. Не открывая глаз, она услышала голос мадам Бланш.
— Вами владеет гнев. Освободитесь от него. Он сбивает и сдерживает меня.
Открыв глаза, мисс Рейнберд увидела, что мадам Бланш сидит выпрямившись, с недовольным, даже строгим выражением лица, сжимая в кулаке длинную нитку жемчуга: голова слегка откинута назад, глаза закрыты.
— Извините, — сказала мисс Рейнберд. Мадам Бланш улыбнулась:
— Гнев — это высокая черная ограда без входа. Любовь — это вход. От нас к ним и от них к нам.
Пред мысленным взором мисс Рейнберд неожиданно возникли узорная чугунная калитка в Рид-Корте, ведущая на обширную лужайку, за которой начинался живописный пруд, где мисс Рейнберд сегодня утором гуляла. Она увидела Гарриет, спускающуюся к пруду в голубом поплиновом платье, подол его волочился по залитой солнцем траве, в руке Гарриет держала соломенную шляпу на ленте, ее белокурые локоны раздувал легкий летний ветерок. Гарриет в девятнадцать лет. Это воспоминание было приятно мисс Рейнберд. Она увидела, что мадам Бланш улыбается, словно разделяя с ней приятное воспоминание.
Мадам Бланш дышала глубоко, словно втягивая в себя аромат какого-то невидимого сада. Потом она медленно выпустила из рук нитку жемчуга, поднесла пальцы к вискам, потом стала поглаживать лоб и глубоко вздохнула. Она отняла руки ото лба и ухватилась за подлокотники кресла. Мисс Рейнберд, следившая за ее руками, заметила, с какой силой они сжаты, — даже костяшки пальцев побелели. Дыхание мадам Бланш участилось, тело напряглось, будто в ней происходила какая-то внутренняя борьба. Мисс Рейнберд испугалась. Не за мадам Бланш, а за себя — как она оказалась в таком положении, как она могла хоть на мгновение поверить, что ей нужен этот нелепый эксперимент. Гарриет умерла. Осталась только память о ней. И Шолто умер, и воспоминания о нем не из приятных. Но мисс Рейнберд жива, и никто не может заставить ее участвовать в этом фарсе… Даже Гарриет, приходящая к ней во сне.
Неожиданно мадам Бланш громко произнесла:
— Кто-то появился. Но вдалеке и не хочет приближаться. Нет, это не один человек… — Мадам Бланш замолчала и испустила долгий, странный, почти звериный стон. — Нет, их двое, — отрывисто выкрикнула она. — Они далеко…, у самого горизонта, но я их вижу. Старик и пожилая женщина. — Мадам Бланш помолчала. — Генри? И ты здесь? — вдруг оживилась она. — Да, это ты. Я вижу тебя. — Она радостно засмеялась. — Я так рада тебе. Но в чем дело? Почему они так далеко?
Мисс Рейнберд, как зачарованная, наблюдала перемену, происшедшую в поведении и тоне мадам Бланш, когда та заговорила с Генри. Руки ее теперь были расслаблены, тело свободно лежало в глубоком кресле. Дебелая, вульгарно красивая женщина.
Мадам Бланш сдавленно рассмеялась и сказала хрипловатым голосом:
— Ну что же ты, Генри? Может быть, сегодня ты не настроен говорить, милый? Скажи, чем они недовольны. Почему не приближаются?
Некоторое время мадам Бланш молчала, потом судорожно вздрогнув всем телом, снова заговорила, но теперь ее голос резко изменился. Это был мужской голос, не очень низкий, но твердый, бесстрастный, неторопливый, с легким акцентом. У мисс Рейнберд мурашки побежали по спине.
Голос произнес:
— Прощение и еще раз прощение. Это главное. Если вырубают лес, остается просека, но вырастают другие деревья, и лес смыкается снова.
Мадам Бланш улыбнулась:
— Генри, здесь со мной женщина, которой нужна помощь. Ты не можешь оставить лирику до другого раза? Почему они так далеко?
— Она знает, почему. Они не приблизятся — хотя сейчас между ними мир и прощение, — пока не убедятся в том, что они действительно ей нужны. Пусть она не обижается, но в ней сидит себялюбие, и оно их отталкивает.
Мадам Бланш резко повернулась к мисс Рейнберд:
— Это правда?
Уязвленная мисс Рейнберд сказала с вызовом:
— Все люди эгоистичны. Это вечное оправдание, которое Шолто… — Она осеклась. Помимо собственной воли, она попала под влияние мадам Бланш, но никакой информации давать не собиралась. Во всяком случае — пока.
Мадам Бланш сказала с улыбкой:
— Мы должны быть терпеливыми, Генри, дорогой. Мисс Рейнберд — сомневающаяся. Это ее право. Ровным голосом Генри провещал:
— Некоторые люди верят слепо. У других вера растет подобно тому, как цветок стремится поскорее расцвести. Благородная дама, которая сидит рядом с тобой, должна смягчить свой скептицизм любовью. И сомнения уйдут, а вера расцветет.
Мадам Бланш сказала с некоторым нетерпением:
— Тебе там часто приходится общаться с поэтами. Генри. Но ведь ты инженер, не так ли? Говори, пожалуйста, проще.
Из недр существа мадам Бланш послышался мужской смех и затем голос Генри:
— Ты, как всегда, шутишь, Бланш. Спроси эту даму, знает ли она, кто они такие.
Мадам Бланш повернулась к мисс Рейнберд:
— Вы их знаете?
Мисс Рейнберд, начинавшая понемногу осваиваться, ответила:
— Я догадываюсь, кто это может быть. Но точно не знаю.
Мадам Бланш сказала:
— Ты слышал ответ. Генри?
— Я ожидал этого — провещал Генри. — Но скажи ей, что любовь к справедливости сильнее человеческого эгоизма. Она это знает. Поэтому она к тебе и обратилась. Скажи ей, что оба они теперь хотят, чтобы совершилась справедливость, но не могут ей помочь, пока она не будет к этому готова. Скажи ей, что у человека есть только одна настоящая семья — человечество.
Мадам Бланш повернулась к мисс Рейнберд:
— Вы понимаете, что имеет в виду Генри?
— Да, конечно. Мне хорошо знакомы банальности, которые…
Из глубины существа мадам Бланш раздался смех Генри, и быстрый переход от женского тембра к мужскому неприятно поразил мисс Рейнберд. Ей вдруг захотелось, чтобы это представление поскорее закончилось.
Мадам Бланш разочарованно произнесла:
— Почему они отвернулись. Генри? Они уходят?
— Их отвергли, Бланш, — важно провещал Генри. — У нас есть способность прикасаться к прежней жизни. Но мы не можем изменить человеческое сердце. Я был инженером, мог по трубам провести воду за тысячу миль и сделать пустыню цветущим садом. Но ни я, и никто другой не может вселить веру в живущих там, внизу, как зажигают спичку или включают газовую горелку.
