Избавление - Дики Джеймс (библиотека книг txt) 📗
– Ладно, – сказал я, – тогда хуй со мной. Но я все-таки всегда буду предпочитать городскую жизнь.
– В этом я и не сомневался. Но тебя будут грызть сомнения.
– У меня могут возникать сомнения, но грызть они меня не будут.
– В этом-то все и дело. Город слопал тебя со всеми потрохами. Ты можешь жить только в городе.
– Правильно. Но, Льюис, город одолел и тебя тоже. Мне не хотелось бы этого говорить, но ты просто время от времени играешь в разные игры. И я играю в игры, например, я играю роль художника по рекламе. Но я честно это признаю. Для того, чтобы жить, содержать семью, мне нужно это делать, и я это делаю. Я не мечтаю о каком-то там новом обществе. И я принимаю все так, как оно есть. Я не читаю умных книжек и не придумываю новых теорий и идей. Какой был бы толк от них? А ты живешь в мире фантазий.
– А что еще человеку остается? Все зависит от того, насколько твои фантазии сильны, и от того, насколько ты внутренне действительно – по-настоящему -соотносишься со своими фантазиями. От того, насколько соответствуешь тому, что ты там себе нафантазировал. Не знаю, какая там у тебя главная фантазия, но могу спорить, что ты не дотягиваешь до нее.
– Моя фантазия очень проста.
Но я не сказал, какие формы она принимала в последнее время, не рассказал о золотом пятнышке в глазу натурщицы, которое потом засветилось в центре между ягодицами моей жены, когда она двигала ими, доставляя нам обоим удовольствие.
– Моя тоже, но я делаю все, чтобы она стала реальностью. Возможно, никогда не возникнет ситуация, в которой придется бороться за выживание. И знаешь, по ночам я сплю спокойно, меня ничего не беспокоит, я становлюсь сам собою, пусть я как личность и не представляю собой ничего особенного. Меня никто не формировал, я сам себя формирую. Я сам для себя выбираю, каким мне быть, и я таков, каков я есть.
– Но можно быть и совсем другим. Выбор большой, – сказал я.
– Да, выбор большой. Но я выбрал для себя то, что мне больше всего подходит. Например, когда отпускаешь тетиву и посылаешь стрелу в цель, и знаешь, что все сделал как надо, – это приносит удовлетворение. Ты знаешь, куда летит стрела, знаешь, что она прилетит именно туда, куда ты хочешь – и больше ей некуда деться.
– Боже, Льюис, – воскликнул я, – но это очень узкий подход к жизни!
– Кто знает, кто знает. Но я верю в принцип выживания. Выживание в самом широком смысле слова. И каждый раз, когда я еду в эти горы, моя уверенность в том, что я прав, становится все крепче. Знаешь, сколько бы у нас ни было так называемых «современных удобств», человек может споткнуться, упасть и сломать ногу. Как это случилось с Шэдом. И он будет лежать в лесу, придет ночь, он будет думать о том, что в гараже у него стоят две машины, одна из них суперновая модель, его жена и дети смотрят телевизор, какой-нибудь там фантастический фильм, а он пытается ползти сквозь кусты, отдуваясь и воя от боли. Человеческое тело остается тем, чем оно всегда было. Оно чувствует страх, боль, как это было испокон веков. В последний раз, когда я был в этих местах...
– Это ты про то, как ты сломал ногу, дружище?
– Было такое. Я сломал себе ногу, как последний дурак. Я был один. Там была одна маленькая речка, в ней я хотел половить форель, но было трудно туда добраться. Я привязал веревку к дереву и спустился к речке по очень крутому откосу. Спускаться пришлось метров десять. Стал ловить рыбу... Какая это была ловля, Эд! Там я провел один из лучших дней в своей жизни, а вокруг никого: ни мужчин, ни женщин, ни зверей. С ними мне очень редко бывало так хорошо. Потом я начал карабкаться по веревке вверх. Она сильно врезалась в правую руку, было чертовски больно. Тогда я чуть ослабил давление на эту руку и попытался обернуть веревку вокруг руки каким-нибудь другим способом. Не знаю, как так получилось, но вдруг оказалось, что я лечу вниз. Точнее, я сообразил, что произошло, только тогда, когда был уже внизу. Приземлился неудачно, прямо на одну ногу. Я даже расслышал, как в лодыжке чего-то там хрустнуло. В высоких резиновых сапогах взбираться назад было весьма непросто, доложу я тебе. Но когда я попытался встать на обе ноги, я понял, что иначе я оттуда не выберусь.
– Ну и как же ты выбрался?
– По веревке! Вытащил себя, подтягиваясь только на руках – сначала левой, потом правой, и так до самого верха. А потом прыгал на одной ноге, полз. И можешь себе пожелать, чтобы тебе никогда не пришлось пробираться по лесу на одной ноге. Я хватался за деревья, будто каждое было моей мамочкой.
– Может быть, тогда так оно и было.
– Нет, но я все-таки выбрался. А остальное ты и сам знаешь.
– Знаю, но несмотря на то, что с тобой произошло, ты снова туда едешь.
– Именно так. И знаешь что, Эд? В том происшествии было нечто особенное, концентрированное. Тогдашняя поездка была великолепной, несмотря на сломанную ногу и все остальное. А ночью, перед тем, как я сломал ногу, я слушал Тома Маккэскилла.
– А кто это?
– Ладно, я тебе расскажу. Приезжаешь в эти места, в лес, к реке, сидишь в кустах, охотишься или чем-нибудь занимаешься другим, и вдруг, среди ночи, обязательно услышишь страшный вопль – самый страшный, какой только может вырваться из человеческой глотки. И непонятно, откуда этот вопль несется. Просто слышишь его, вот и все. Иногда он раздается один раз, а иногда он повторяется и повторяется.
– Ну и что же это такое, скажи мне ради Бога!
– Там живет один старик. Он каждые две недели берет большую бутылку виски – покупает или делает бухло сам – и ночью отправляется в лес. Мне рассказывали, что он сам толком не знает, куда идет. Он просто заходит в лес и топает себе, пока не устанет.
Потом разводит костер, садится рядом и начинает хлебать из своей бутылки. Когда уже прилично наклюкается, он начинает выть. Такое у него развлеченьице. Как говорят, пока не попробовал, не говори, что плохо. Ты когда-нибудь такое пробовал?
– Нет, не пробовал. Может быть, теперь попробую. Вряд ли у меня будет еще когда-нибудь такая возможность. А может, нам вовсе не стоит плыть по этой реке? Может быть, нам просто развести костер, сесть рядом, хорошо принять и выть? А Дрю будет играть на своей гитаре. Наверняка ему это понравится. Могу поспорить, он предпочтет такое времяпрепровождение болтанию в байдарке.
– Я – нет. А ты?
– Пока не попробовал, не говори, что плохо, – сказал я. – Но я бы тоже не хотел такого. Признаться, мне уже не терпится сесть в лодку. Ты меня так накачал этими своими рассказами о «таинственном ощущении реки», что я уверен – как только опущу в воду весло, со мной произойдет какая-то фантастическая перемена.
– Подожди, потерпи еще малость, дружище, – сказал Льюис. – Ты еще заскулишь, тебе захочется домой. На реке все по-настоящему.
Я взглянул на голубые горы, которые становились все более плотными и все менее облакообразными; от движения машины на поворотах дороги они перемещались с одной стороны шоссе на другую, возвращались, располагались прямо по центру движения, потом снова съезжали в сторону и при этом, казалось, отвердевали на глазах. Мы проехали участок, заросший кустарником, потом покатили по равнине, которая простиралась вокруг нас на много миль и упиралась прямо во вздымающуюся гряду холмов. Они, по мере того, как мы к ним приближались, меняли свой цвет от голубого до светло-золотисто-зеленого – цвета миллиардов и миллиардов листьев на деревьях, растущих на склонах холмов.
Около полудня мы уже ехали меж холмов, но пока еще по шоссе. На перекрестке дорог съехали на асфальтированную дорогу, потом свернули на старую дорогу, уже снова с бетонным покрытием. Бетон был потрескавшимся, в трещинах росла трава. Насколько я мог судить, дорогу эту строили еще в тридцатых годах. По центру ее извилисто бежала разделительная линия, проведенная смолой. Потом мы свернули еще на одну бетонную дорогу, которая местами просела, местами была покрыта большими трещинами и выбоинами. Машину заносило, нас трясло, но мы продолжали двигаться вперед. Дорога была в таком запущенном состоянии, что ремонтировать ее уже не было смысла.
