Банда Тэккера - Уолферт Айра (книги бесплатно txt) 📗
— Понимаю, — Лео. Так и говорите. Отпустит Лео?
— Ну вот, именно. Так Джо считает, что Фикко даст знать либо вам, либо Бену, больше никому. Кому же еще — мне, что ли?
«Вот оно! — подумал Уилок. — Конечно! Вот оно, то самое маленькое оно, о котором они не подумали! Нет, они думали об этом! Фикко, мол, захватил Лео не ради денег, а чтобы получить сведения. А почему не ради денег? Почему этот бешеный пес не мог захватить Лео ради денег?»
— Слушайте, — сказал Уилок, — когда Джо придет, скажите ему…
— Черта с два! Ничего не скажу. Он на стенку лезет, и у него револьвер в кармане… словом, он не в себе.
— Скажите ему вот что…
— Нет, не стану. Если вам нужно ему что-нибудь сказать, говорите сами. Я с вами не разговаривал. Я ничего не знаю и знать не хочу. И дело с концом.
— Ладно, — оказал Генри. — Может быть, так действительно лучше.
— Мне наплевать, лучше или не лучше. Я так сделаю, и все.
После этого разговора Генри почувствовал, что ему надо пройтись. Беспокойство снова овладело им. Но он боялся выйти на улицу. Ему казалось, что он непременно встретится с Джо. «В Нью-Йорке тысячи улиц, — убеждал он самого себя и тут же думал: — Нет, счастье от меня отвернулось». Он остался в аптеке, выпил кофе, потом позвонил Бэнту.
Бэнт сказал, что он направил полицию по следу Фикко, так как ей уже удалось установить, что между похищением, сопровождавшимся убийством, и лотерейным бизнесом существует связь. О Тэккере он не сказал полиции ни слова. Он просто сообщил, что Фикко пытался получить выкуп с Джилиама. По мнению полиции, сказал Бэнт, Лео, вероятно, уже нет в живых. Свидетельница, бывшая в тот вечер в ресторане, показала, будто бы видела своими глазами, как у Лео мозги брызнули со все стороны, когда его ударили прикладом обреза по голове, но полиция этому не верит. Полагают, что бандиты не стали бы увозить с собой труп. Однако показания официанта и жены Лео, которая сообщила, что у ее мужа было высокое кровяное давление, заставляют думать, что с Лео был удар. Врача к нему, разумеется, не позвали, и, вероятно, Лео умер.
После этого Генри позвонил к себе в контору. Хотя был уже вечер и к тому же суббота, он знал, что застанет там Бейкера и свою секретаршу мисс Локк. Бейкер был усерден и честолюбив, а мисс Локк, старая дева, по всей видимости, не знала, куда деваться после работы.
Генри поговорил с Бейкером. Все как будто шло хорошо.
— Мне кажется, я могу уехать в Европу, и вы даже не заметите моего отсутствия, — сказал Генри.
Бейкер запротестовал. Генри попросил соединить его с мисс Локк. Он хотел узнать, какие письма пришли на его имя. Мисс Локк рассказала. Ее голос звучал деловито. В почте не было ничего существенного.
— Хорошо, — сказал Генри. — Я буду держать с вами связь.
— Одну минуту, — сказала мисс Локк. — Мистер Минч хочет поговорить с вами. Он целый день вас ждет.
Генри не сказал ничего. Он отнял трубку от уха и стоял, держа ее на расстоянии, и думал, думал, думал, и мысли мелькали в голове с такой быстротой, что он не знал, о чем думает. Потом он медленно повесил трубку и потянул рычаг книзу, чтобы наверняка дать отбой, и еще долго дергал за рычаг, глядя на мертвый, немой аппарат.
Он знал, почему мисс Локк это сделала. Все эти годы она заигрывала с ним. Хотя она была его ровесницей, даже старше на два, на три года, она все же надеялась. Несмотря на то, что он ни разу даже не взглянул на нее, она все-таки надеялась. А теперь, как видно, прочла в газетах, что Тэккер исчез, смекнула кое-что, решила, что больше нет смысла надеяться, и нарочно подстроила ему эту штуку. И теперь Джо знает, что он, Генри, в городе и прячется от него. Джо спросит в конторе, и ему скажут, что это был не междугородный вызов.
— О, черт! — мысленно воскликнул Уилок. — Неужто мне погибать из-за того, что какой-то старой чертовке не сидится в девках!
Когда Генри вернулся к Дорис, его трясло, как в лихорадке.
Весь воскресный день Дорис и Генри провели месте. Это был длинный день. Встали они поздно, сначала был завтрак, потом — толстые воскресные газеты, а потом — ничего. Генри не мог разговаривать с Дорис. Ее жеманный голос раздражал его с каждой минутой все сильнее. Говорить с ней было не о чем. Все ее познания ограничивались прописями, вынесенными из воскресной школы.
— Пойди к Холлу, — советовала она Генри. — Выложи ему все начистоту и сразу со всем разделаешься, вот увидишь. Сразу разделаешься со всей этой историей, и Холл тебя не тронет, вот увидишь.
Вот и все, что она знала. Покаяние облегчает душу. Будь честен. Соблюдай закон и держись правой стороны. Переходи улицу только на перекрестке. Собаку води на цепочке. Что она знала о Холле? Как могла она знать, хочет ли сам Генри «со всем этим» разделаться? Разделаться с тем, что было его бизнесом и еще могло уцелеть, если только им удастся выждать, пока полиция сцапает Фикко и Холл сделает карьеру на нем, а не на них.
— Холл будет тебе благодарен, если ты ему поможешь, вот увидишь, — говорила Дорис.
Ни он, ни она и не подумали о том, хорошо ли — пойти и выдать Бэнта и Тэккера и Джо Минча ради своей выгоды. Для Дорис это означало только искупление вины перед обществом, и у нее было смутное ощущение, что это туманное таинственное нечто, каким представлялось ей общество, вознаградит раскаявшегося грешника. Генри смотрел на вещи более трезво. Он гораздо лучше Дорис понимал, что представляет собой Холл. Генри уже был бизнесменом до мозга костей, и ему даже в голову не приходило противопоставить советам Дорис принципы морали — прямо сказать и ей и себе, что нехорошо предавать людей ради личной выгоды, каковы бы эти люди ни были. А если бы даже это и пришло ему в голову, его доводы прозвучали бы фальшиво. Вместо этого он издевался над наивностью Дорис.
«Ну, конечно, — думал он, слушая ее слова. — Давай сигнал на повороте. Тормози на перекрестках. Чти отца и матерь свою. Не разговаривай с шофером во время движения. Плати за проезд. Сморкайся в носовой платок. Бросай мусор в урну. Люби ближнего своего, если он не католик, не еврей, не сектант, не негр, не мексиканец, не итальянец, не француз, не румын, не ирландец, не англичанин, не мулат, не китаец, не швед, не датчанин, не аргентинец, и если он не чешется слишком громко, и если любовь к нему не бьет тебя по карману».
— Я пойду спать, — оказал Генри. Он принудил себя улыбнуться Дорис. — Я еще не отоспался как следует. — Если удастся уснуть, подумал он, то время пройдет быстрее. «Я зачахну с ней от скуки», — сказал он себе. Он лег в постель и лежал тихо, закрыв глаза, но сон не приходил.
Может быть, думал Генри, когда я проснусь, будет уже вечер и Дорис тоже ляжет спать, и так пройдет день. Но потом будут еще дни. Не может же он провести весь остаток своей жизни в постели. «Нет, — решил Генри. — К черту это!»
Он больше не хочет быть свиньей. Да, будут еще дни, и еще, и они поженятся, и всю жизнь проведут вместе. «Я долго был свиньей, теперь с этим покончено, — сказал он себе. — Теперь попробую стать порядочным человеком. Да. Даю себе слово. И останусь порядочным. И в этом даю себе слово».
Он поступил с Дорис так, словно она была лекарством, дожидавшимся его на полке, и теперь не мог отшвырнуть ее от себя. Даже когда все благополучно кончится, думал он, и ему не нужны будут больше лекарства, он не сможет оставить ее, потому что она не пузырек с лекарством, а живой человек, и он, Генри Уилок, не хочет быть подлецом. Если он нужен Дорис, она его получит. Он будет с ней до тех пор, пока она захочет быть с ним, и будет с ней добр и мил и ни единым словом, ни единым движением не намекнет, что он был бы рад, если бы ей расхотелось быть с ним. Это решено.
Генри встал и вернулся к Дорис. Она сидела на диване и штопала чулки. Он сел рядом.
— Я хочу кое-что сказать тебе, — проговорил он, и прежде чем мысль его вылилась в слова, он уже знал, что не может не быть «свиньей». Даже сейчас он уже старался отделаться от Дорис. Но деликатно! Так, чтобы она не догадалась! Главное, чтобы она, упаси боже, не догадалась! — Если что-нибудь случится, — сказал он, — это будет штука серьезная, не какая-нибудь пушинка, которую ты сдунешь своими губками.
