Сирены - ван Ластбадер Эрик (книги без сокращений TXT) 📗
– Ни боже мой! – Марион рассмеялся. – Я бы не вернулся туда даже за весь урожай чая, выращиваемого в Китае или, чтобы быть более современным, угля, добываемого в Ньюкасле. – Он покачал головой. – Нет, я думаю, что-то буколическое можно найти разве что в детских книжках типа «Волшебник страны Оз». Кстати, заметь, она написана американцем. В нашей «Алисе в стране чудес» ты не найдешь фразу как «О тетя Эм, ничто не может сравниться с домом!» или эту суровую протестантскую мораль.
– Разумеется, нет, – смеясь, согласился Рубенс. – У англичан слишком кривые позвоночники для таких прямых и узких путей.
– Слишком справедливые слова!
Когда машина выехала за северную границу парка, Дайна выпрямилась и, слегка задыхаясь, сказала:
– Алекс, не поворачивай пока назад.
– Куда везти, мисс Уитней? – Он смотрел на нее из зеркала, висевшего у него над головой. В его темных глазах нельзя было прочесть ничего.
– Езжай на север, – приказала она, – мимо 116, а затем возвращайся назад по Пятой Авеню.
– Что ты задумала? – спросил Рубенс.
– Ничего, – ответила она, не поворачиваясь. Она держалась обеими руками за металлический край опущенной стеклянной перегородки. – Не спрашивай меня ни о чем.
В салоне лимузина наступило молчание. Они повернули и остановились перед светофором. Дайна вглядывалась в черные лица людей, проходящих мимо. Они словно являлись частью иного мира, настолько же далекого от ее, насколько Плутон – от Земли.
Светофор подмигнул им зеленым глазом, и они свернули направо, выезжая на Пятую Авеню. Дайна увидела его издалека. Оно стояло на правой стороне улицы, высокое и гораздо менее примитивное и топорное, чем окружавшие его здания меньших размеров. От него до сих пор веяло своеобразным, псевдоевропейским духом (все эти завитушки, изящные карнизы, силуэты пялящихся в вечерние сумерки причудливых горгулий были на месте), и Дайна не могла понять, что не так, пока они не подъехали почти вплотную, и ее глазам не предстали заколоченные наглухо окна, сломанный дверной косяк и наваленная возле него груда битых пивных и винных бутылок. Полоска жести с выведенным на нем черной краской надписью: МАРК 2 ПЕРЕЕХАЛ НА ЗИ РАХИМ ЗОМБИ С." была приколочена вдоль всего пространства окон вестибюля. Когда они проезжали мимо, Дайна заметила похожее на афишу объявление, извещающее о том...
Однако оно промелькнуло слишком быстро, к тому же внимание Дайны было почти целиком сосредоточено на самом здании. Она уткнулась лбом в ладони и закрыла глаза. Ее спутники тем временем беседовали между собой совсем тихо, чтобы не потревожить ее. Рука Рубенса успокаивающе скользила кругами по ее спине, словно чайка над поверхностью моря.
– Теперь езжай назад, – приказала она Алексу странным, безжизненным голосом, – в центр на вечеринку. – Она подняла голову и откинулась назад.
– Этого недостаточно, – вдруг сказала она. Рубенс взглянул на нее.
– Чего недостаточно?
– Всего этого. Всего, что произошло до сих пор, что должно случиться сегодня вечером. Рубенс казался слегка озадаченным.
– Ты не хочешь даже наскоро отведать блюда прежде, чем подписать ему приговор?
– Нет. Во мне уже появилось это ощущение. Теперь я стала каннибалом, как все они. Все эти сумасшедшие деньги и... слава, вскармливающая себя... вместо того, чтобы заканчиваться на себе самой. Это совсем не то, что я на самом деле... искренне представляла себе. Я просто ребенок. Я хочу, я хочу, я хочу, – передразнила она саму себя. – Я больше не в состоянии думать ни о чем, кроме удовлетворения своих желаний, даже не пытаясь понять, что хорошо, а что нет. Разница между ними потеряла для меня всякое значение.
Рубенс повернулся к Мариону.
– Ты, случайно, не понимаешь, о чем она говорит?
– Оставь ее. Она будет...
– Ради всего святого, уж не блюз ли ты поешь, Дайна?
– Нет, – она яростно мотнула головой. – Это совсем не то. Я просто пытаюсь понять, вот и все. Он покряхтел.
– Тогда тебе лучше перестать мучить себя, потому что это невозможно. Ты хочешь понять такое недоступное разуму... чувство. Оно накатывает как волна. Дай ей откатиться за борт. – Открыв бар, он налил себе водки. – И просто радуйся тому, что это мы.
Ресторан «Окна в мир» располагался на последнем этаже первой башни Международного Торгового Центра. Размеры окон, из которых открывался захватывающий дух вид на необъятные просторы главным образом северной части города, внушали благоговейный ужас и вызывали легкое головокружение. Городской пейзаж, казалось, тянулся до самого края горизонта и дальше, дальше, так что даже закопченный Хадсон (где грязь на улицах достигала такой толщины, что они никогда полностью не покрывались льдом) не выглядел барьером на пути мегаполиса, наползающего на скалистые обрывы Нью-Джерси.
Огни города сверкали в черном небе, точно бесчисленные звезды, образующие геометрически правильную вселенную, в которой человеческие мягкость и закругленность казались чужими и ненужными.
Разумеется, все это были более поздние впечатления. Когда они вышли из кабины скоростного лифта, в считанные секунды взмывшего на 107 этаж небоскреба, их встретило море ослепительного света и приветственные крики многолюдной толпы. В ресторане было довольно жарко и накурено. Берил, не потерявшая ни капли своего поразительного самообладания несмотря на то, что они опоздали больше, чем на час, мгновенно схватила Дайну за руку и потащила ее в специально огороженный угол, где люди из программы теленовостей установили свои осветительные приборы. Они уже успели отснять немало кадров, запечатлевших сам вечер.
Из-за участия в проекте Мариона на вечеринке присутствовало немало театральных деятелей с Бродвея. Они не могли приехать в кинотеатр из-за собственных спектаклей, но всем им без исключения ужасно хотелось принять-таки участие в этом празднике. Еще раньше Рубенс выбил у студии специальный воскресный сеанс, назначенный специально на удобное для них время.
Внезапно откуда-то вынырнул Спенглер и увел ее прочь от ярких ламп и сверкающих микрофонов. Казалось, он точно знал, когда именно необходимо это сделать. На нем был серебристо-шелковый костюм, рубашка устричного цвета и капитанский галстук из грубого шелка. Он завел Дайну под огромный рекламный навес, на котором название фильма было выведено по темно-синему полю большими ярко-красными буквами с белой каемкой.
В этот вечер улыбка не сходила с его лица. Он ни разу не упомянул Монти и не приезжал на его похороны. Правда, он прислал цветы вместе с коротенькой соболезнующей запиской. Вдова Монти прочитала ее, беззвучно шевеля губами. Потом она подняла голову и, глядя прямо в глаза Дайне, порвала открытку на мелкие кусочки.
– Рубенс оказался прав относительно того, как управиться с этим проектом, – заметил он, уводя Дайну от рекламного навеса.
– Он почти всегда прав, – ответила она. – Скоро ты сам убедишься в этом.
– Да, да. Я знаю. Мне доводилось слышать подобные заявления и раньше.
– Однако, они редко бывают справедливыми.
– Каждый рано или поздно обязательно ломает себе шею.
Дайну словно отбросило в сторону. Она повернулась так, что очутилась лицом к лицу со Спенглером.
– Я полагаю, что тебе стоит разъяснить поподробнее свое последнее замечание.
Он поднял вверх обе руки, точно извиняясь и улыбнулся еще шире.
– Ну, что ты право. Я и не знал, что ты принимаешь все так быстро к сердцу. Я сказал это просто так, без всякой задней мысли. – Улыбка на его лице достигла пика своей лучезарности. – Ты сейчас проходишь решающий этап своей жизни. Никакая предосторожность не может оказаться для тебя излишней.
– Что ты хочешь сказать?
Он пожал плечами, точно говоря: «Не принимай все всерьез», однако ослепительная улыбка, излучавшая столько же света, сколько двухсотваттовая лампочка, являлась достаточно веским подтверждением серьезности его слов.
– Ты считаешь его чем-то большим, чем просто человеком. Это может быть довольно опасно, вот и все, что я имею в виду. Он способен ошибаться, как и любой из нас. Ты же ставишь все свое состояние на одну карту... – Он вновь пожал плечами.
