Пора убивать - Гришем (Гришэм) Джон (прочитать книгу .TXT) 📗
Делать было нечего – только ждать. Он сидел на балконе, пил кофе, курил и наблюдал за гвардейцами. В голове лениво шевелились мысли о бывших клиентах, об уютном офисе с секретаршей и очередью записавшихся на прием. О деловых звонках, о вызовах в тюрьму. О таких простых и таких важных вещах, как семья, дом, церковь по воскресеньям. Как ему всего этого не хватало!
Первый автобус с чернокожими прибыл в половине восьмого и на подъезде к площади был остановлен солдатами. Дверцы раскрылись, и на лужайку хлынул показавшийся бесконечным поток людей с раскладными столиками, стульями и корзинками в руках. Примерно час Джейк выдувал дым в знойный воздух, с удовлетворением глядя на то, как площадь постепенно заполнялась шумной, но безобидной темноликой массой. Мелькали сутаны или строгие костюмы священников, отдававших распоряжения и страстно убеждавших Оззи и полковника в том, что люди вовсе не стремятся устраивать какие-либо беспорядки. Оззи и сам это видел. Полковник нервничал. К девяти часам все близлежащие улицы были плотно забиты приехавшими. Кто-то издалека заметил продвигавшийся к площади автобус с присяжными. «Едут!» – прокричал преподобный Эйджи в свой рупор. Толпа подалась к перекрестку Джексон-стрит и Куинси, где солдаты вместе с полицией сдерживали ее напор, давая автобусу возможность подъехать к задним дверям здания.
Юла Делл Ейтс плакала, не пытаясь скрыть слез. Клайд Сиско сидел рядом, держа ее руку в своей. Остальные члены жюри с ужасом смотрели на толпу в то время, пока автобус объезжал по периметру площадь. Вооруженные гвардейцы образовали узкий проход от автобуса к задней двери суда. Автобус остановился, в салон поднялся Оззи. «Ситуация полностью находится под контролем, – уверил он присяжных зычным голосом, перекрывавшим шум толпы. – Не задерживайтесь на проходе, постарайтесь быстрее дойти до здания суда».
Когда все расселись вокруг стола с кофейником в центре, Пейт закрыл их на ключ. Опустившись на стул у окна, Юла Делл негромко всхлипывала, вздрагивая каждый раз, когда с улицы доносилось «Свободу Карлу Ли!».
– Мне все равно, что бы мы ни решили, – сказала она. – Правда, все равно, просто я не могу больше этого выдержать. Я восемь дней не была дома, я схожу с ума. Ни одной ночи я не провела нормально. – Всхлипы стали громче. – Еще немного, и я грохнусь на пол. Давайте уйдем отсюда!
Клайд сунул ей бумажную салфетку, участливо погладил по плечу.
Джо Энн Гейтс, собиравшаяся признать Карла Ли виновным, уже готова была на что угодно.
– Эту ночь я тоже провела без сна. Мне и вчерашнего дня хватило по горло. Я хочу вернуться домой, к детям.
Стоя у окна, Барри Экер размышлял о том, что произойдет, какие страшные силы придут в движение, если присяжные вынесут обвинительный вердикт. Да в центре не останется ни одного целого дома, здание суда тоже сровняют с землей. Он весьма сомневался в том, что, после того как такой вердикт будет объявлен, кто-то сможет обеспечить присяжным безопасность. Похоже, они не смогут даже добраться до автобуса. Слава Богу, жена и дети успели вылететь в Арканзас!
– Я чувствую себя заложницей, – проговорила Бернис Тул, убежденная сторонница обвинительного приговора. – Они же бросятся на штурм, если мы его осудим. Нас запугивают.
Клайд вручил ей пачку бумажных салфеток.
– Мне все равно, что мы решим, – в отчаянии повторила Юла Делл. – Нам нужно как-то выбираться отсюда. Честное слово, мне нет никакого дела до того, осудим мы его или отпустим на свободу. Надо что-то предпринять. Мои нервы этого не выдержат.
Сидевшая в самом конце стола Ванда Уомэк медленно поднялась со стула, нерешительно откашлялась и попросила выслушать ее.
– У меня есть предложение, – робко проговорила она, – которое, надеюсь, приведет нас к какому-нибудь решению.
Всхлипы стихли, Барри Экер вернулся к столу. Одиннадцать человек не сводили с Ванды глаз.
– Этой ночью, когда я лежала без сна, мне пришла в голову одна мысль, и я хочу, чтобы над ней подумали и вы. Это может быть очень больно. Возможно, вам придется внимательно и честно всмотреться в собственное сердце, в свою душу. И все-таки я прошу вас сделать это. Если каждый будет искренним с самим собой, мы покончим с нашей задачей еще до полудня.
Тишину в совещательной комнате нарушал только доносившийся с улицы рев толпы.
– Сейчас наши голоса разделились поровну. Можно, конечно, сказать судье Нузу, что мы в безвыходном положении. Он назначит новый процесс, и мы отправимся по домам. Но через несколько месяцев этот спектакль повторится. Мистера Хейли опять приведут в этот самый зал, где другими будут только присяжные. Но изберут их из наших сограждан – из наших друзей, наших родителей, мужей, жен. В этой комнате будут сидеть такие же люди, как и мы, и столкнутся они с той же проблемой, а ведь они ничуть не лучше и не умнее нас. Решать нужно сейчас, нам. А потом, просто непорядочно с нашей стороны пытаться увильнуть от ответственности, спихнув ее на плечи другого жюри. В этом вы все со мной согласны?
Одиннадцать человек молча признали ее правоту.
– Так. Вот что я хочу, чтобы вы сделали. Я хочу, чтобы вместе со мной вы на минуту отрешились от ваших мыслей. Я хочу, чтобы вы заставили работать воображение. Я хочу, чтобы вы закрыли глаза и не слышали ничего, кроме моего голоса.
Они покорно закрыли глаза. Они готовы были испробовать все.
Джейк лежал на диване у себя в кабинете и слушал, как Люсьен делится воспоминаниями о своем замечательном отце, замечательном деде, об их замечательной юридической фирме, о тех людях, которых они замечательным образом освободили от бремени богатства и собственности.
– В моих жилах – кровь моих предков, – громко вещал Люсьен. – А ведь они не чурались промискуитета. Готовы были трахнуть любого из своих ближних!
Гарри Рекс был не в силах удержаться от смеха. Джейку и раньше приходилось слышать эти истории, но каждый раз в них было нечто новое и забавное.
– А что там такое с приемным сыном Этель? – подзадорил он Люсьена.
– Ты мог бы быть более почтителен к моему брату, – запротестовал Люсьен. – Он самая яркая личность в семье. Еще бы – ведь он мой брат! Отец нанял ее, когда ей было семнадцать, и хотите верьте, хотите нет, но в те годы она была просто красавицей. В те годы Этель Туитти была первой девушкой в округе. Отец, естественно, не смог удержаться и... Сейчас-то, конечно, об этом и подумать страшно, а так все правда.
– Отвратительно, – произнес Джейк.
– У нее был полон дом ребятни, и двое из них – ну вылитый я. Особенно этот остолоп – просто копия. Тогда ситуация была очень щекотливой.
– А твоя мать? – спросил Гарри Рекс.
– О, она принадлежала к тем благородным южанкам, чьей основной заботой считалось знать, кто в их окружении голубой крови, а кто – нет. Аристократов тут в округе немного, так что большую часть времени она проводила в Мемфисе, пытаясь произвести впечатление и быть принятой в семьях хлопковых королей. Значительную часть детства я провел в отеле «Пибоди», накрахмаленный от макушки до пяток, да еще с красной бабочкой на шее. Предполагалось, что я должен вести себя так же, как благовоспитанные детки из богатых домов Мемфиса. А я это все ненавидел и не слишком сильно любил свою мать. Она знала об Этель и ничуть не возражала. Она только попросила отца быть скромнее и не выставлять семью на посмешище. Отец стал скромнее, а я получил нового родственничка в лице приемного брата.
– Когда она умерла?
– За полгода до того, как отец погиб в авиакатастрофе.
– А отчего?
– Гонорея. Подхватила ее у какого-то конюха.
– Люсьен! Серьезно?
– От рака. Носила его в себе три года, но до самого конца держалась невозмутимо и с большим достоинством.
– Как же ты сбился с пути?
– Думаю, что все началось, когда я был еще ребенком. У моего дяди была довольно большая плантация, к югу от города, он же был хозяином нескольких черных семейств. Времена депрессии, верно? Почти все мое детство прошло там – отец был слишком занят делами в офисе, мать моему обществу предпочитала своих приятельниц и приятелей – членов клуба любителей горячего чая. Все мои друзья были черными, и растили-то меня тоже черные слуги. Имя моего лучшего товарища было Уилли Рэй Уилбэнкс. Я не шучу. Мой прадедушка как-то купил его прадедушку, а когда рабство упразднили, большинство черных сохранили фамилии своих бывших хозяев. А что им еще оставалось делать? Вот почему у нас в округе столько черномазых Уилбэнксов. Почти все негры в округе принадлежали нам, и теперь многие из них носят наше имя.
