Гильотина в подарок - Ковалев Анатолий Евгеньевич (читать полную версию книги .TXT) 📗
– Вы уже слышали эту банду?
– Какую банду? – не понял Полежаев.
– Группу «Модо». Вы разве не на нее берете билет?
Он даже не посмотрел, что сегодня идет в кинотеатре.
– Так сегодня здесь концерт? – сильно удивился Антон, и лицо его вытянулось.
– Какой вы смешной! – рассмеялась она и захлопала в ладоши. – Даже не посмотрели в афишу?
Это чудо природы с непомерной веселостью потихоньку начинало его раздражать. Бесцеремонные соплячки вряд ли могут нравиться серьезным молодым людям зрелого возраста.
– Билет, наверно, дорого стоит? – озадачился Полежаев.
– Наоборот. Цена символическая. Всего две тысячи рублей.
– Не может быть!
– Вы – прелесть! – Она снова захлопала в ладоши. Создавалось впечатление, что девушка принимает его за какого-то знаменитого комика. Каждое слово, оброненное Антоном, приводило ее в восторг.
– Почему так дешево?
– Потому что здесь все свои.
Действительно, кроме них, никто не говорит по-русски.
«Я, наверно, буду лишним в этой компании. Впрочем, я только сделаю свое дело и отчалю. Мне еще повезло, что такой дешевый билет».
– Только не говорите, что будете здесь лишним! – угадала его мысли веселушка.
«Вот пристала! Вокруг столько молодых парней!»
Ну а если серьезно, ему льстило такое повышенное внимание, почти обожание, со стороны девицы, и в фойе кинотеатра они вошли рука об руку. Вернее, он не успел глазом моргнуть, как та повисла у него на руке.
Когда они приземлились за столиком кафе, Антон понял, что зря радовался дешевизне билета. Концерт ему обойдется куда дороже.
– Давайте знакомиться, – предложила она, когда Полежаев заказал два кофе с коньяком. – Меня зовут Патрисия. Можно просто – Патя.
– А фамилия? – поинтересовался он, потому что хотел окончательно убедиться в ее национальности.
– Ой! Прямо как на допросе! – Опять взрыв хохота. – Патрисия Фабр, если угодно. Знакомая фамилия, не так ли?
Фамилия показалась не очень знакомой. У писателя вообще была плохая память на фамилии, но Патя сама пришла ему на помощь:
– Мой предок – известный драматург восемнадцатого века.
– Кажется, припоминаю. У нас он не очень известен.
– Ну да. Разве что как жертва якобинской диктатуры. Мой бедненький предок окончил дни свои под гильотиной!
Уж тут ее смех и вовсе был неуместен. Полежаев давно замечал, что французы слишком легкомысленно относятся к своей революции. Может, так и надо?
– Вы еще школьница?
– Нет, слава Богу, отмучилась! Мне на днях исполнилось восемнадцать, – с достоинством произнесла она.
Пожилая барменша принесла кофе. Антон вспомнил, что хотел показать барменше фотографию Шведенко, но при юной француженке делать это постеснялся. Пусть принимает его за холостого чудака, которому надо убить время.
– Я слушаю вас, Патрисия, и удивляюсь. Откуда вы так хорошо знаете русский?
– Русский? Но это мой родной язык. Я родилась в Москве. Здесь много таких, как я, – кивнула она в сторону фойе, все больше заполнявшегося ее соотечественниками. – Мы не совсем французы, но и русскими нас не назовешь. Поэтому любой привет с родины греет душу. Банда «Модо» уже не первый раз приезжает сюда. С ними весело.
– А со мной, наверно, скучно?
– Не скажите. Я как увидела тебя, так и обомлела. – Девушка неожиданно перешла на «ты». При этом в ее глазах что-то вспыхнуло, отчего Полежаеву стало не по себе.
– Обомлели? – растерянно повторил он.
– Ну да. Тебе никто не говорил, что ты как две капли воды похож на Марселя Пруста?
Он так совсем не считал. Более того, не находил ничего общего, но подобное сравнение не может не нравиться писателю.
– А вы тут часто бываете, Патрисия? – перевел Антон разговор на другую тему.
– Каждый понедельник. Я вообще-то не люблю, когда меня называют Патрисией, – предупредила она. – И потом, что мы все обо мне и обо мне? Хочешь, отгадаю твою профессию?
«Это нетрудно сделать, моя умница, если ты меня видела в телеящике!»
– Ты – частный детектив! Правильно?
– Как ты догадалась? – Он был ошарашен ее проницательностью.
– Тут нет ничего странного. Просто надо уметь логически рассуждать. Я подумала: зачем человек стоит в очереди за билетом, когда не знает, что там идет? Значит, ему надо просто попасть в кинотеатр. Для чего? Ясное дело – чтобы кого-то выследить.
– А может, человеку просто скучно и ему все равно, где и как убить время?
– Ты не похож на такого. В тебе бьется жилка активности, а те, о которых ты говоришь, обычно люди потерянные.
– Не слишком ли ты наблюдательна для своих лет?
Она ничего на это не ответила. Прозвенел третий звонок, и они направились в зал.
Патя не зря называла их бандой. Трое молодых людей и девушка напоминали бродячую труппу комедиантов, каковыми, возможно, и были. Под аккомпанемент гитары и аккордеона они намеревались совершить музыкальное путешествие от Мулен Руж до наших дней. Все это выглядело довольно провинциально и самодеятельно, но при этом в полупустом зале «Иллюзиона» возникла на удивление дружелюбная атмосфера какого-то семейного праздника.
Солист, похожий на Фернанделя в молодости, без конца одаривал публику своей лошадиной улыбкой. Солистка, немного угловатая девица, подвижная и гибкая, будто сошедшая с картинок Тулуз-Лотрека, мастерски стреляла глазами в самые дальние и темные закоулки зрительного зала. Особенным успехом пользовались их репризы-ссоры, смысл которых Антон не всегда улавливал, потому что артисты переходили на арго. Это было досадно, ведь все вокруг смеялись. Патя просто визжала от удовольствия, а писатель беспомощно улыбался, как улыбается глухой, не желая признаваться в своей глухоте. Аккордеонист, маленький человечек в кепке а-ля Гаврош, после каждого блока песен и реприз молча поднимался со стула, «усаживал» вместо себя аккордеон, доставал из футляра лист ватмана альбомного формата и пришпиливал его к занавесу. Лист был по-детски разрисован цветными карандашами и фломастерами и, видимо, символизировал определенную эпоху в истории французской песни, но уже со второго ряда невозможно было разобрать, какую именно. Однако бессмысленные действия Гавроша тоже вызывали у публики сочувствие и сопровождались аплодисментами.
Последний участник представления, пышноусый гитарист с вечно хмурым, непроницаемым лицом дрессировщика («С этими хищниками глаз да глаз!»), скорее всего, являлся руководителем, то есть атаманом банды. Он поругивал всех: Фернанделя, солистку, маленького аккордеониста и даже кого-то из публики.
После одного из номеров пышноусый атаман банды басом объявил:
– Медам и месье, вы понимаете, что война – дело серьезное, поэтому артистам надо немного перекусить.
Какой-то странный паренек с фантастической шевелюрой и серьгой в ухе, сложив ладони рупором, крикнул атаману:
– Эй, усатый! Давай в буфет! Угощаю!
– У нас тут все по-простому, – шепнула Патя и поинтересовалась: – Ну, как тебе?
– По-моему, здорово!
Полежаев не кривил душой. Ему всегда нравилась самодеятельность. Дилетантский душок имеет свой, особенный шарм.
– В таком случае купи мне банку пива, – распорядилась девушка. – Я тебя здесь подожду.
Купить банку пива оказалось делом непростым. У стойки бара выстроилась внушительная очередь. Странный паренек с серьгой в ухе действительно угощал артистов, и не просто водичкой, а джином. Осветитель же требовал для себя водки. Барменша налила ему граммов двести «Распутина», и пролетарий присосался к стакану, как младенец. Младенец в бакенбардах.
Каждому непременно хотелось чокнуться с артистами, и те с удовольствием чокались и охотно вступали в разговор.
Антон подумал, что у нас даже самодеятельные артисты не позволяют себе столь тесного контакта с публикой. Наши артисты – это особая каста. Эдакие неприкасаемые!
И еще он подумал, что антракт наверняка затянется, а пиво можно купить за углом, в овощном магазине, и обойдется оно в два раза дешевле.
