Частное расследование - Келлерман Джонатан (читаемые книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
— Извините меня за смелость, доктор, но каков, по вашему просвещенному мнению, прогноз? Для Мелиссы.
— Если семья будет со мной сотрудничать, то, я бы сказал, прогноз неплохой. У нее есть стимулы, она сообразительна и обладает большой интуицией для ребенка ее возраста. Но потребуется время.
— Да, конечно. Как и на все стоящее.
Вдруг он подался вперед, неловко взмахнул руками, и его пальцы нервно задергались. Было странно видеть взволнованным этого уравновешенного человека. Я ощутил запах лавровишневой воды и креветок. На секунду мне показалось, что он собирается схватить меня за руку. Но он внезапно остановился, словно перед забором, через который пропущен электрический ток.
— Пожалуйста, помогите ей, доктор. Я обещаю делать все, что в моих силах, для успеха вашего лечения.
Его руки все еще были подняты. Он заметил это, и в его взгляде появилось выражение досады. Пальцы шлепнулись на стол, словно подстреленные утки.
— Вы очень преданны этой семье.
Он поморщился и отвел глаза, как будто я уличил его в каком-то скрытом пороке.
— Пока она будет приезжать ко мне, я буду лечить ее, мистер Датчи. Вы очень поможете лечению, если расскажете все, что мне необходимо знать.
— Да, разумеется. Вас интересует что-то еще?
— Макклоски. Что она знает о нем?
— Ничего!
— Она упомянула его имя.
— Он для нее не больше чем просто имя. Дети слышат определенные вещи.
— Да, слышат. И она слышала немало — знает, что он плеснул кислотой в лицо ее матери, потому что та ему не нравилась. Что еще ей говорили о нем?
— Ничего. Правда, ничего. Как я сказал, дети могут что-то подслушать. Но у нас в доме он не является темой для разговоров.
— Мистер Датчи, за неимением точной информации, дети измышляют свои собственные факты. Самым лучшим для Мелиссы было бы понимать, что произошло с матерью.
На его руках, охвативших чашку, побелели суставы.
— Что вы предлагаете, сэр?
— Чтобы кто-то сел и поговорил с Мелиссой. Объяснил ей, почему Макклоски организовал это покушение на миссис Дикинсон.
Он заметно расслабился.
— Объяснить причину. Да-да, я понимаю вашу мысль. Но здесь есть одна проблема.
— Что за проблема?
— Никто не знает,почему он это сделал. Этот негодяй так и не сказал ничего, и никтоне знает причины. А теперь извините меня, доктор, но мне действительно пора уходить.
5
В понедельник Мелисса была в прекрасном настроении, выполняла все, о чем я просил, вела себя вежливо, не испытывала больше пределов дозволенного, никаких намеков на силовую борьбу, как в прошлый раз. Но держалась менее общительно, была не так расположена к разговору. Спросила, нельзя ли вместо этого порисовать.
Типичный пациент-новичок.
Как будто все происходившее вплоть до настоящего момента было чем-то вроде пробного испытания, а сейчас работа начиналась всерьез.
Она начала с таких же кротких произведений, как и те, что были мне подарены во время первого нашего сеанса. Но затем быстро перешла на более глубокие тона, появились небеса без солнца, клочья серого цвета, тревожные образы.
Она рисовала печального вида животных, анемичные садики, одиноких детей в статичных позах, перескакивая с сюжета на сюжет. Но ближе ко второй половине сеанса нашла тему, на которой и остановилась: ряд домов без окон и дверей. Громоздкие, пьяно накренившиеся строения из старательно изображенных камней, стоящие среди рощиц скелетообразных деревьев под мрачным, заштрихованным небом.
Несколькими листами позже добавились серые тени, приближавшиеся к домам. Серый цвет переходил в черный, а тени приобретали очертания человеческих фигур. Очертания мужчин в шляпах и долгополых пальто, с громоздкими мешками на плечах.
Она рисовала с такой яростью, что прорывала бумагу. И начинала сначала.
От карандашей и мелков оставались одни огрызки; они «съедались», словно растопка. Каждое оконченное произведение радостно кромсалось на куски. И таким образом она работала три недели подряд. Когда время сеанса истекало, она уходила из кабинета, ничего не говоря, маршируя, словно маленький солдат.
Когда пошла четвертая неделя, она стала отводить последние десять-пятнадцать минут для тихих настольных игр: «Горки и лесенки», «Безумные восьмерки», «Поймай рыбку». Мы не разговаривали. Она стремилась выиграть с большой решимостью, но особого удовольствия явно не получала.
Иногда ее привозил ко мне на прием Датчи, но постепенно все чаще это стал делать Хернандес, который все еще смотрел на меня с предубеждением. Потом начали появляться и другие сопровождающие: череда смуглых, худощавых юношей — молодых людей, от которых пахло трудовым потом и которые были так похожи между собой, что я не мог их отличить друг от друга. От Мелиссы я узнал, что это были пятеро сыновей Хернандеса.
По очереди с ними приезжала крупная, рыхлая женщина примерно одного возраста с Датчи, с прической из тугих кос и щеками, похожими на кузнечные мехи. Это она говорила по телефону низким голосом с французским акцентом. Мадлен, кухарка и горничная. Она всегда приезжала взмокшая от пота и с утомленным видом.
Они все исчезали, как только Мелисса переступала через порог, и возвращались за ней точно к концу сеанса. Их пунктуальность и стремление не встречаться со мной глазами говорили о том, что Датчи проводил с ними соответствующую работу. Те несколько раз, когда Датчи приезжал сам, он оказывался наиболее ловким из всех и сбегал, даже не заходя в приемную. Он так и не выполнил мою просьбу о сборе данных. Мне следовало бы возмутиться.
Но с течением времени это волновало меня все меньше и меньше.
Потому что Мелиссе, похоже, становилось лучше. Без него. Без них всех. Через десять недель после начала лечения это был совершенно другой ребенок — не отягощенный никаким бременем, заметно более спокойный; она перестала мять руки и ходить туда-сюда по комнате. Позволяла себе улыбаться. Расслаблялась во время игры. Смеялась моим шуткам из репертуара начальной школы. Вела себя как обычный ребенок. И хотя она по-прежнему не хотела говорить о своих страхах — и вообще ни о чем существенном, — ее рисунки стали менее неистовыми, а мужчины с мешками стали постепенно исчезать. На каменных фасадах домов, которые теперь стояли абсолютно прямо, стали возникать, словно раскрывающиеся почки, окна и двери.
Рисунки, которые она все дарила и дарила мне с гордостью.
Что это, прогресс? Или здесь просто семилетний ребенок, надевающий веселую маску, чтобы сделать приятное своему доктору?
Если бы я знал, как она ведет себя за стенами моего кабинета, то мог бы правильно оценить ситуацию. Но те, кто мог бы рассказать мне об этом, бегали от меня, как от чумы.
Даже Айлин Уэгнер куда-то пропала. Я звонил несколько раз к ней в офис и разговаривал с ее телефонисткой, хотя звонил именно в рабочее время. Видимо, не очень хорошо идут дела. Она, наверно, работает где-то еще, чтобы сводить концы с концами.
Я позвонил в отдел медперсонала Западной педиатрической клиники, чтобы узнать, не работает ли она где-нибудь еще, но у них ничего другого не значилось. Я опять позвонил к ней в офис, просил передать ей, чтобы она мне перезвонила, но ничего не дождался.
Это было странно, если учесть, с каким рвением она устраивала ко мне Мелиссу, но странным было вообще все связанное с этим делом, так что я уже привык.
Памятуя то, что говорила мне Айлин о бурно протекающей у Мелиссы школьной фобии, я узнал у девочки, как называется ее школа, нашел в телефонном справочнике номер телефона и позвонил туда. Назвавшись лечащим врачом Мелиссы и не уточняя профиля, когда секретарша машинально сочла меня педиатром, я сказал, что хотел бы поговорить с учительницей Мелиссы; некая миссис Вера Адлер подтвердила, что девочка действительно пропустила много занятий в начале полугодия, но с тех пор ее посещаемость стала безупречной, а общение со сверстниками явно улучшилось.
