Когда бессилен закон - Брэндон Джей (книги бесплатно .txt) 📗
Но, в сущности, тревожило меня совсем не мое разоблачение. Дело заключалось в том, что именно в тот вечер, когда Лоис и Дэвиду понадобилась моя помощь (а часто ли кто-нибудь из них обращался ко мне за чем-то?), меня не оказалось дома, где мне следовало находиться. Я был с Линдой.
Задерживаться допоздна в офисе было не в моих правилах. Я был очень строг и по части того, чтобы не красть времени у своей семьи. «Черт побери!» Я надавил на педаль акселератора и, пока ехал, несколько раз с силой ударил кулаком по соседнему сиденью.
Успокоиться! Главное — успокоиться! Времени у меня оставалось более чем достаточно. Заведенный порядок был мне хорошо известен. Я делал это дюжину — если не больше — раз; разбуженный или оторванный от дел истерическим звонком, я мчался в тюрьму, чтобы кого-то оттуда выручить. Удивительно, до чего мне знаком был каждый мой последующий шаг и как легко мне будет действовать по установленным правилам. Затем вдруг меня по-новому поразила мысль о том, что мне предстоит встретиться не с кем-нибудь, а именно с Дэвидом. Может быть, я или Лоис плохо расслышали? Она сказала, что тот детектив говорил быстро и сообщил немногое. Он даже не сказал, в чем Дэвида обвиняют.
Линда, должно быть, локти кусает, чувствуя себя не менее виноватой, чем я. Мне-то по крайней мере есть чем занять свои мысли. Линде, по-видимому, даже хуже чем Лоис. Минуло уже немало времени с тех пор, когда Лоис могла ожидать от меня чего-то подобного. Впредь, если мне случится позвонить ей, чтобы сообщить, что я задерживаюсь на работе, она скажет: «Хорошо», — считая ниже своего достоинства требовать каких-то объяснений. Если бы она была из тех, что любят проверять, было бы лучше, — она бы давно обнаружила, что я говорю правду. Но Лоис проверять не станет. Ладно, я просто никогда больше не буду возвращаться домой поздно. Хотя ведь и им я никогда больше не понадоблюсь так, как в этот вечер.
Детектив позвонил Лоис с места происшествия, но ход событий после этого, вероятно, ускорился. Обстоятельства призывали меня заехать к поручителю. Однако Дэвид был еще не в камере. Слава Богу! Я приехал вовремя.
Хотя прошло уже два года, все по-прежнему называли эту тюрьму новой. Я вспомнил, как совершил по ней экскурсию за несколько недель до открытия. Тогда она представлялась красивой, нетронутой и спланированной весьма функционально. Регистрационный отдел ее напоминал приемную первоклассного офиса, но был значительно просторней. Это было огромное круглое помещение с тюремными камерами по всему наружному периметру. В самом центре находился еще один круг меньшего диаметра, внутри которого должен был разместиться персонал. Письменные столы здесь были оборудованы пишущими машинками и компьютерными терминалами. Для каждой канцелярской формы тут были предусмотрены специальные ячейки. Вдоль внешней линии внутреннего круга шел ряд вмонтированных кресел, на которых, как предполагалось, должны были сидеть арестованные, чтобы здесь их можно было зарегистрировать и снять отпечатки пальцев. Возле задней стены находилось помещение, где фотографировали арестантов. В целом сооружение представляло собой образчик новейшего дизайна.
Все было чудно, и тем не менее, как только сюда вселились его обитатели и их охрана, здание сразу же превратилось в тюрьму. Прежде всего они принесли с собой этот специфический запах: мочи, пота и блевотины. В Сан-Антонио примерно половина всех задерживаемых за что бы то ни было оказываются пьяными, и определенный процент имеют обыкновение мочиться в штаны, когда бывают напуганными светом полицейских фонарей. Совершенно бессмысленно кричать на сидящего в кресле пьяного, потому что работать с ним можно лишь часов через восемь, но попробуй втолковать это потерявшей терпение охране, выслушивающей бессвязные ответы!
К этому следует добавить, что стоило въехать сюда, как сразу же обнаружилось, что здание это вовсе не так функционально, как казалось, когда оно стояло пустым. В тех громадных встроенных креслах, к примеру, не нашлось места, куда можно было бы прикрепить наручники. После того как потребовались усилия четырех конвоиров, чтобы удержать в кресле агрессивно настроенного наркомана, к нескольким из этих кресел прикрепили специальные решетки. Вмонтированные в подлокотники, решетки эти напоминали теперь дорожные вешалки для полотенец. В первоклассном офисе они вряд ли были бы уместны.
А тюремные обитатели остались все теми же. Современная обстановка не делала их лучше. Когда я вошел, то сразу же заметил в одной из дальних камер человека, который, стоя на коленях, шумно опорожнял свой желудок. Ну, по крайней мере он делал это в унитаз. Двое других стояли рядом, наблюдая за приятелем и громко смеясь, а третий, со стиснутыми кулаками, очевидно, дожидался своей очереди. Он отвернулся, с ненавистью глядя на мир.
Дэвид оттирал руки коричневым бумажным полотенцем. Ему отчасти удалось избавиться от пятен, оставленных краской для отпечатков пальцев, но только отчасти. Лицо его было белее соли. Порою люди, чьи имена попадают в полицейские протоколы, бывают настолько встревожены, что не испытывают чувства страха.
С Дэвидом произошло именно так. Костюм его был так помят, что казался слишком велик для него. И Дэвид напоминал двенадцатилетнего мальчишку, схваченного в отцовской одежде. Он тоже смотрел на мужчину в камере.
Я намеренно пересек линию его взгляда и прямо по ней направился к нему. Когда Дэвид остановил на мне свое внимание, лицо его лишилось последних признаков жизни. Он сделал шаг в мою сторону. Может быть, впервые в жизни Дэвид обрадовался тому, что был моим сыном.
Я заключил его в объятия. Лоб Дэвида на мгновение коснулся моего плеча.
— Все будет нормально, сын. Не тревожься.
Он сделал глубокий вдох, подавив рыдания.
Конвоир почтительно кивнул мне и повел Дэвида фотографироваться. Это была очередная идея архитектора, потерпевшая крушение на практике. Предполагалось, что место для фотографирования будет открытой площадкой с фотоаппаратом на виду у обитателей тюремных камер. Но слишком уж часто на снимаемого, стоящего у стены, из этих самых камер сыпались свист и комментарии. В первые же дни тюремные власти получили целую кучу снимков с изображением затылков да вздувшихся вен, потому что арестованных постоянно окликали сзади. Теперь площадка была окружена переносными ширмами. За ними и скрылся Дэвид.
Когда он появился снова, его не стали подводить ко мне. Тот же самый конвоир повел его вдоль задней стены к двери. Дэвид в панике оглянулся на меня.
— Все в порядке, — сказал я ему. — Они просто берут тебя на встречу с судьей.
Дэвид успокоился. Судьи еще не внушали ему ужаса. Пока.
Существовал и другой путь, который я мог использовать, чтобы освободить Дэвида. Пойти вместе с ним к полицейскому судье, который устанавливал сумму залога, и попросить его отпустить Дэвида под личную расписку или назначить ему достаточно низкую залоговую сумму, позволив мне внести десять процентов наличными. Но если бы полицейский судья пошел на это — а он, скорее всего, согласился бы, — подобное весьма походило бы на сделку. В этом не было особой необходимости. Освобождение под залог являлось тем немногим, что я мог сделать честно, поэтому я так и поступил. Я позволил Дэвиду войти одному. Судья проинформирует Дэвида о его конституционных правах, скажет ему, в чем его обвиняют, и установит сумму залога. Я понятия не имел, узнает ли Генри Гутьерес, ночной полицейский судья, моего сына. Уже много лет прошло с тех пор, когда он видел его в последний раз.
В административном отделе помощник судьи перекладывал документы, которые, как я догадался, принадлежали Дэвиду. Мне пришлось заговорить, чтобы заставить его поднять на меня глаза.
— Каково официальное обвинение?
— Изнасилование при отягчающих.
Я пристально посмотрел в его вежливое, немного враждебное лицо.
— Изнасилование? Сексуальное нападение при отягчающих обстоятельствах?
— Совершенно верно.
Теперь я понял, что это просто безумие. Глупо, но у меня вдруг появилась надежда, что все можно уладить этим же вечером, поскольку обвинение казалось слишком нелепым.
