Убийственная красавица - Филдинг Джой (читать книги бесплатно полностью .txt) 📗
— Где я? Есть здесь кто-нибудь? Зачем вы привели меня сюда? — кричит она, как будто на корректно сформулированный вопрос немедленно последует утешительный ответ. Наконец она сдается, падает на койку и снова разражается слезами. Когда она снова вскидывает голову и во второй раз смотрит прямо на меня, ее большие голубые глаза наполнены слезами, а веки покраснели и опухли. Хотя, возможно, это всего лишь мне кажется. Просто я хочу принять желаемое за действительное.
Она рывком садится и делает несколько глубоких вдохов. Очевидно, пытается успокоиться и одновременно взвесить ситуацию. Бросает взгляд на свою одежду — на бледно-желтую футболку с ядовито-зеленой яркой надписью «Шевелись, сука!» и джинсы с заниженной талией, туго обтягивающие ее стройные бедра. То же самое, во что она была одета… Когда? Вчера? Вчера вечером? Или сегодня утром?
Сколько она здесь уже пробыла?
Девушка запускает пятерню в свои густые рыжие волосы, чешет лодыжку и снова прижимается спиной к стене. Теперь она думает о том, что ее похитил и держит в заложницах какой-то псих, и, возможно, уже воображает, как будет рассказывать об этом во всех драматических подробностях после того, как сбежит. Может, ей даже позвонят из журнала «Пипл». А может, и из Голливуда. Интересно, кто будет ее играть? Девушка из «Спайдермена» или эта, о которой пишут сегодня все газеты? Линдсей Лохан. Так, кажется, ее зовут? Или Тара Рейд? Кэмерон Диас тоже смотрелась бы неплохо в этой роли, хотя Кэмерон лет на десять с лишним старше. Да какая разница? Все они более или менее похожи. Все сердцеедки! Так же как и я. Я, правда, сердцеед совсем иного рода…
Помрачнела. Потому что реальность снова напомнила о себе. Что я здесь делаю? — думает она. Как попала сюда? Почему не могу этого вспомнить?
Что она наверняка помнит, так это школу, хотя сомневаюсь, что она вспомнит хоть что-нибудь из того, чему ее там учили. Потому что слишком усердно пялилась на уроках в окно. Слишком усердно флиртовала с прыщавыми молокососами с заднего ряда. Слишком усердно пила кровь из учителей. Слишком рьяно вылезала с каким-нибудь метким замечанием, саркастической остро́той или непрошеным мнением. Но вот прозвеневший под конец дня звонок, освободивший ее из заключения в школьной тюрьме, она помнит наверняка. Помнит она и то, как бросилась во двор, стрельнув сигарету у первого попавшегося ей на глаза. Возможно, помнит также, как выдернула у кого-то из рук банку кока-колы, даже не сказав спасибо и не извинившись, и тут же стала заливать ее себе в глотку. Может, она даже помнит, как пошла домой, после того как выкурила несколько сигарет и отвесила пару едких острот в адрес своих дружков. Я представляю, как она сворачивает за угол и выходит на тихую улочку, вижу, как склоняет голову, когда ветерок прошелестел ее имя.
Кто-то ее зовет.
Она начинает ерзать на своей кушетке, раскрыв рот. Надо только чуть-чуть поднапрячься — и она все вспомнит. Память играет на ее чувствах, дразнит, как нижняя строчка на оптометрической таблице — вот же они, буквы, прямо перед глазами, но, как бы она ни всматривалась, строка размыта, и она ничего не может разобрать. Она ощущает ее вкус, будто вкус некой экзотической пряности, название которой никак не приходит на ум, не вспоминается. Она улавливает ее запах — еле ощутимый мучительный аромат. И смакует во рту, как глоток дорогого красного вина. Если бы только могла вспомнить название. Если бы только она могла вспомнить…
Она помнит, как остановилась и огляделась, снова прислушавшись к звуку собственного имени, который донес до нее теплый ветерок, и медленно подошла к разросшимся кустам, окаймлявшим неухоженный соседский газон. Кусты приветственно манят ее, шелестя листвой.
И потом — ничего.
Плечи обреченно поникли. Она не помнит, что случилось потом. Эти кусты преградили вид и не дают ей войти. Наверное, тогда она и потеряла сознание. Может, ее одурманили наркотиками, а может быть, просто стукнули по голове. Какое это имеет значение? — угадываю я ее мысли. Значение имеет не то, что случилось тогда, а что случилось потом. И не важно, как она здесь оказалась. Важно лишь то, как ей теперь отсюда выбраться.
Я с трудом сдерживаю смех. Пусть себе тешится надеждой на спасение, какой бы хрупкой и несбыточной она ни была. Пусть себе обдумывает, планирует, выстраивает стратегию и принимает решение. В конце концов это тоже довольно уморительно.
Я чувствую, что проголодался. И она, наверное, тоже, хотя сейчас она еще пребывает в шоке, а потому не понимает этого. Но через час-два она почувствует сильный голод. Удивительная вещь человеческий аппетит. Всегда напомнит о себе, при любых обстоятельствах. Помню, как умер мой дядя Эл. Это было давно, воспоминания уже затуманились, как у этой девицы. Сказать по правде, я даже не знаю точно, отчего он умер. То ли от рака, то ли от сердечного приступа. В общем, смерть самая заурядная. Мы никогда особенно не были с ним близки, так что не могу сказать, что его смерть так уж меня расстроила. Зато я прекрасно помню, как плакала моя тетушка и как ее друзья выражали ей свои соболезнования. Говорили они и то, какой прекрасный человек был мой дядюшка, и как они все о нем скорбят, и тут же, даже не переводя дыхания, хвалили испеченные ею дивные пирожки и спрашивали рецепт, потом требовали, чтобы она что-нибудь сама съела, потому что ей необходимо поддерживать силы и потому что Эл был бы только за. И она ела эти пирожки и смеялась сквозь слезы. Вот какой силой могут обладать самые обыкновенные пирожки!..
Пирожков для нее не припасено, но через пару часов я, может быть, принесу ей сэндвич, после того, как перекушу чем-нибудь сам. Пока еще не знаю чем. Хороший хозяин должен угощать гостей. Хотя я и не претендую на такую роль. Здесь ей не пятизвездный отель!
Хотя на удобства грех жаловаться, учитывая обстоятельства. Ее ведь не похоронили заживо в гробу и не бросили в яму, кишащую крысами и змеями. Не заперли в душный чулан и не приковали к столбу над муравьиной кучей. Не связали руки за спиной, не заткнули рот кляпом, и она может спокойно передвигаться по подвалу. И даже если здесь немного душновато, то пусть утешается тем, что сейчас апрель, а не июль, который к тому же выдался на удивление прохладным, и что сейчас не полдень, а вечер. Мне бы, честно говоря, тоже хотелось бы оказаться поближе к кондиционеру, но приходится довольствоваться тем, что имеется, а в наличии имеется старый полуразрушенный дом на окраине заброшенного поля посреди Долины аллигаторов, в самом сердце центральной Флориды. Впрочем, не совсем центральной, а ближе к ее южной части. В глуши.
Нет худа без добра, иногда и пребывание в глуши приносит спасение, хотя мне знакомы как минимум две девицы, которые бы со мной не согласились.
Этот дом был случайно обнаружен мною пять лет назад. Люди, построившие его, давно его забросили, и он перешел во владение термитов, плесени и сухой гнили. И, насколько мне известно, никто не предъявил права на землю и не удосужился снести эту халупу. На снос денег порой уходит больше, чем на строительство, к тому же я подозреваю, что трава и кустарник растут здесь с такой скоростью, что скоро от дома и участка и совсем ничего не останется, поэтому какой смысл? Тем не менее этот заброшенный домишко попался мне на глаза однажды утром во время прогулки, предпринятой с целью собраться с мыслями. У меня были неприятности, все навалилось как-то разом, поэтому лучше всего было на время устраниться. Одиночество всегда являлось моим неизменным спутником. Не люблю конфликты. Не люблю делиться ни с кем своими мыслями. Хотя, если честно, никто и никогда ими и не интересовался.
Много воды утекло с тех пор. Какой смысл тяготиться этим теперь и жить прошлым? Живи сегодняшним днем — вот мой девиз. Или умри за него. Такую концовку я тоже не исключаю.
Умереть за сегодняшний день. Красиво звучит…
Итак, дело происходило пять лет назад. Я прогуливался. Жара. Лето, кажется, было необыкновенно влажным. В ушах вдруг раздалось назойливое жужжание москитов, которые уже начинали действовать мне на нервы, когда я шел через это старое угрюмое поле. Правильнее было бы назвать его болотом. Наверняка в этой высокой траве притаилась не одна змея и не один аллигатор, но рептилий я никогда не боялся. Более того, я считаю их благородными животными и знаю, что если им не мешать, то и они тебе не помешают. Но пробирался я все равно с большой осторожностью. У меня здесь есть проторенная дорожка, по ней я и стараюсь ходить, особенно по ночам. Пистолет у меня, естественно, всегда с собой, а заодно и пара остро наточенных ножей — на всякий случай.
