Жертвоприношение - Болтон Шэрон (мир книг .txt) 📗
– Может быть, руна Разделение обозначает отделение важного внутреннего органа от остального тела? – предположила я, хотя сама понимала, что такое объяснение уж слишком натянуто. Дана ободряюще кивнула, и я продолжила фантазировать: – Преодоление… ну, для того чтобы извлечь сердце из груди, нужно преодолеть достаточно серьезные препятствия. И наконец Принуждение. Что ж, эту несчастную явно принуждали. Не сама же она связала себя по рукам и ногам?… И она определенно испытывала Лишения… – Больше ничего не приходило в голову. Я замолчала и посмотрела на Дану.
– Вам это кажется достаточно убедительным? – спросила она.
Я отрицательно покачала головой.
– Нет. По-моему, чушь собачья.
– Может быть, в нашем случае эти изображения не несут вообще никакой смысловой нагрузки? – предположила Дана.
– Вы всегда так изящно выражаетесь? – поинтересовалась я и, не дожидаясь ответа, спросила: – А как насчет тех символов, которые вырезаны над камином в моем подвале?
Она нажала на кнопку, и мы увидели фотографию, сделанную всего десять минут назад. На ней было изображение пяти рун.
– Стрела, направленная вверх, – сказала я, и Дана начала быстро листать книжку.
– Teiwaz, – прочитала она. – Это значит Воин и Победа в битве.
Я посмотрела на нее. У нас обеих был озадаченный вид.
– Следующий символ напоминает букву F. – Я наклонилась к Дане, чтобы тоже видеть книжку. – Вот он. Что там написано?
– Ansuz, – ответила она. – Знаки, Бог и Устье реки.
– Так, теперь третий. Тот, что похож на зигзаг молнии.
– Sowelu.Единство, Солнце. – Дана оторвала взгляд от книги и посмотрела на меня.
– По-моему, это тоже чушь со… символы, которые не несут никакой смысловой нагрузки, – сказала я.
– Похоже на то, – согласилась она. – А как насчет последних двух?
– Посмотрим. У нас есть перевернутый стол под названием Perth,обозначающий… Ага!
– Что?
– Инициация.
Дана нахмурилась.
– Я всегда начинаю нервничать, когда слышу это слово.
– Кажется, я понимаю, что вы имеете в виду. И наконец, кривая буква H. Эта руна называется Hagalaz,и она имеет два значения – Распад и Силы. природы.
– Итак, у нас есть пять рун, которые обозначают Воина, Знаки, Единство, Инициацию и Распад, – резюмировала Дана.
Я закатила глаза.
– Символы, которые не несут…
– Чушь собачья, – перебила меня Дана. И улыбнулась. У нее была очаровательная улыбка.
Я рассмеялась.
– Вам нужно поговорить с отцом Дункана. Возможно, вся суть в контексте.
– Кому там нужно поговорить с моим отцом? – раздался знакомый голос.
Дункан подошел неслышно, и теперь стоял на пороге кухни, глядя на нас с Даной и широко улыбаясь. Я невольно напряглась. Так всегда бывало, когда я наблюдала за поведением Дункана в присутствии красивой женщины, которая не была мной. Он буквально излучал обаяние, и с любой женщиной тотчас же начинали происходить метаморфозы: на щеках появлялся румянец, а в глазах – блеск. Они как бы размякали и инстинктивно тянулись к нему, как цветок к солнцу. Я приготовилась, что это же самое будет и с Даной, но, к моему удивлению, ничего не произошло. В тот вечер я впервые в жизни наблюдала за своим потрясающим мужем и эффектной женщиной, не испытывая при этом абсолютно никакой ревности. Они обменялись любезностями, после чего Дана удостоверилась в том, что Дункан знает о рунах ничуть не больше меня, распрощалась и уехала. Она не обещала, что снова свяжется со мной.
Глава 7
– Давай же, давай, – приподнявшись в седле и слегка наклонившись вперед, я понукала Генри, который и так во весь опор мчался вдоль берега.
Этот полукруглый пляж – мое любимое место. Если я хотела покататься верхом, то почти всегда отправлялась сюда. Бухта, вода в которой была неправдоподобно бирюзового цвета, напоминала драгоценный камень в темно-розовой оправе скал. Мелкие брызги морской воды попадали в глаза, и все вокруг приобретало неясные, расплывчатые очертания. Я воспринимала только цвета – изумрудно-зеленые островки травы, бирюзовое море, розовый песок и нежно-голубой, как яйцо малиновки, океан, расстилающийся вдали. А когда на Шетландские острова наконец приходила весна, все вокруг покрывалось сплошным ковром из цветов.
Здесь почти всегда дули сильные ветры, но это утро было удивительно спокойным. Легкий бриз лишь слегка ерошил мои волосы, а океан был гладким как стекло, если не считать белых пузырьков пены у кромки прибоя.
Осадив Генри, я развернула его, и мы спокойным шагом направились в обратную сторону. И конь, и я часто и прерывисто дышали. Блаженная пустота, которая царила в моей голове во время бешеной скачки, к сожалению, стала быстро заполняться мыслями и образами. На меня неумолимо наваливалась реальность.
Четверг был моим выходным днем. Правда, предполагалось, что я не буду далеко отходить от телефона, чтобы со мной могли связаться в случае крайней необходимости, но в остальном я была вольна делать все, что заблагорассудится. Что ж, будем надеяться, что в больнице не случится ничего экстраординарного. Я переживала нелегкий период. Дункан шутливо называл его «стрессик», но на самом деле в этом не было ничего смешного. Я с трудом засыпала, плохо спала, слишком рано просыпалась и весь день чувствовала себя совершенно разбитой. Я постоянно бессознательно сжимала кулаки и скрежетала зубами. Меня изводили непрекращающиеся головные боли, и если бы не пригоршни аспирина и парацетамола, то я бы вообще не могла ничего делать.
Я попыталась разобраться в истоках своих проблем.
Во-первых, Дункана что-то сильно беспокоило, хотя он и пытался это скрыть. Мы в последнее время почти не разговаривали. И все общение сводилось к тому, что мы спали в одной постели. Оказалось, что разобраться с новым бизнесом гораздо сложнее, чем Дункан предполагал, и он сутками пропадал на работе. Собственно, я тоже работала с утра до ночи, но у меня хотя бы были выходные. При любом упоминании о детях вообще и младенцах в частности мой муж или замыкался, или сразу же переводил разговор на другое. Об усыновлении речь больше не заходила. Когда сегодня утром Дункан сообщил, что на три дня улетает в Лондон для встречи с клиентами, я даже испытала нечто вроде облегчения оттого, что несколько дней дом будет в моем полном распоряжении, не нужно будет постоянно притворяться и делать вид, что все хорошо.
Во-вторых, у меня что-то не клеилось на работе. К счастью, пока не произошло ничего непоправимого. Все мои младенцы благополучно родились и были живы и здоровы. С помощью коллег мне даже удалось спасти жизнь Дженет Кеннеди. Тем не менее все было из рук вон плохо. И в операционной, и в родильной палате я чувствовала себя скованной и неуклюжей. Я была уверена, что меня не любят ни коллеги, ни пациенты. И в этом была моя вина. Я никак не могла расслабиться и вести себя естественно. Я бросалась из одной крайности в другую: либо была слишком чопорна и холодна, либо пыталась неуклюже шутить и сюсюкать. Ни то ни другое не прибавляло мне популярности.
В-третьих, меня снедало любопытство. Мне не терпелось узнать, как проходит расследование. На следующий день после того, как ко мне приезжала сержант Таллок, меня допрашивал старший полицейский инспектор из Инвернесса. Но он лишь повторил вопросы, которые мне уже задавала Таллок, и, к моему великому удивлению, даже глубокомысленно кивнул, когда я пересказала несуразную теорию инспектора Данна о том, что погибшая женщина была не с Шетландских островов. Инспектор уехал, а чуть позже Дункан сообщил мне, что всю группу отозвали на большой остров и продолжением расследования снова будут заниматься Данн и Таллок. При этом он добавил, что даже Данн большую часть времени проводит не на островах, а в Вике, где находится его основной офис.
Я подумывала о том, чтобы позвонить Дане Таллок, но понимала, что это бесполезно. Она наверняка отошьет меня. Я взяла себе за правило каждый вечер смотреть новости по основному шотландскому каналу, но в них ни разу не упоминали о нашем убийстве. Местная пресса и телевидение уделили ему некоторое внимание, но гораздо меньшее, чем можно было ожидать. Никто из журналистов и репортеров не пытался связаться со мной. Никто из коллег тоже не задал ни одного вопроса, хотя несколько раз я ловила на себе их подозрительные взгляды. Стоит ли говорить, что никто из соседей также не проявил ни малейшего любопытства…
