Избавление - Дики Джеймс (библиотека книг txt) 📗
Что-то сверху ударило по палатке. Я даже подумал, что это продолжение моих видений – студия и все, что в ней происходило, была не сном, а именно видением, очень явственным. Я протянул руку и коснулся полотна палатки. Оно дергалось и гудело как парус. Было такое впечатление, будто что-то ухватилось за верхушку палатки, сотрясавшуюся от мощных рывков. Меня даже стало подташнивать от неожиданного, пугающего осознания того, где я нахожусь. Я на ощупь нашел холодный фонарик, зажатый между надувными матрасами, и, резко включив его, направил луч на вход в палатку. Но ничего особенного при его слабом свете не увидел. Я смотрел на серо-зеленый брезент, на швы прямо у меня над головой. И тут увидел, что полотно в некоторых местах надо мной проткнуто чем-то острым. В одну из дырок высунулся палец с костяшками – деформированный, скрюченный, с сильно изогнутым когтем на конце. Рядом торчали концы других когтей. Это когти хищной птицы, сказал я – почему-то вслух.
Я лежал не шевелясь, глядя на страшные когти прищуренными глазами и чувствуя, что сейчас меня от страха прошибет пот. Меня переполнял ужас, в котором было нечто даже забавное. И в самом деле – какую опасность может представлять собой сова? Она продырявила полотно когтями второй ноги неторопливо и нарочито, и стала перемещать вес с одной ноги на другую. Наконец, она распределила вес равномерно на ту и другую ногу. Когти не разжались, и, хотя полотно палатки уже не тряслось так сильно, оно продолжало подрагивать, будто сова собиралась унести палатку и нас вместе с ней. Я, задремав на минуту, увидел, как странно выглядит палатка извне, с большой ночной птицей – а что сова была действительной большой, можно было судить по величине ее когтей и лап, – сидящей сверху, не издающей ни одного звука, балансирующей, чтобы сохранить равновесие, крепко удерживающей нас внутри палатки и полагающей, что мы спим.
Когти немножко сошлись, лапы напряглись, полотно палатки вздрогнуло и слегка прорвалось, а затем стало сильно дергаться. Казалось странным, что мы еще на земле, а не в воздухе. Когда я услышал – или, скорее догадался, – что сова взмахнула крыльями, нетерпеливо и почти бесшумно, я откинулся на матрас. Еще один взмах – и сова взлетела.
Немного погодя, вынырнув из глубины сна, я услышал хлопанье крыльев в лесу. Полотно палатки снова затряслось – сова села на прежнее место. Я понял это, даже не включая фонарик, который по-прежнему держал в руках – моя рука нагрела его до температуры тела. Включив фонарик, я увидел когти, протыкающие полотно. На этот раз пролез и последний, пяточный коготь. Я вытащил одну руку из спального мешка. Рука поднялась нерешительно и боязливо – я будто смотрел на нее со стороны, – и при слабом свете я увидел, как палец прикоснулся к холодному птичьему когтю чуть пониже чешуек. Я не знал, почувствовала ли мое прикосновение сова. Улетит или нет? Но сова не улетала. Она снова стала переносить свой вес с одной ноги на другую, и когти на той лапе, к которой я дотрагивался, на секунду ослабили свою хватку. Я осторожно просунул указательный палей между полотном палатки и когтем, который на ощупь казался каменным. Коготь прижался сильнее, нервно, обеспокоенно и нерешительно. Потом стал давить еще сильнее, очень сильно, но не больно. Я стал вытягивать палец из этой хватки, и когда полностью освободил его, сова взлетела.
Всю ночь сова прилетала и садилась на верхушку палатки. Наверное, она оттуда отправлялась в свои охотничьи полеты. Я смотрел на появляющиеся время от времени когти и пытался представить, чем она занимается, когда не сидит на палатке. Я видел, как она, всевидящая, бесшумно скользит между деревьями, и я, бестелесный и невесомый, охотился вместе с нею. Не уверен, что у меня хорошо это получалось.
Меня всего заполонил лес.
К утру я уже мог протянуть руку и коснуться когтя, даже не зажигая свет.
15 сентября
Я просыпался и снова засыпал, просыпался и засыпал, и, наконец, проснулся окончательно – воскрес из небытия. Сквозь защитную сетку, закрывавшую вход в палатку, я увидел серый ровный свет. Дрю лежал, глубоко погрузившись в свой спальный мешок; голова его была повернута в сторону от меня. Я все еще держал фонарик в руке и, не поднимаясь, стал думать о том, чем буду заниматься весь этот наступивший день. Главной в моих мыслях была река, но до того, как мы снова отправимся по ней в плавание, была возможность заняться еще чем-нибудь. Я осознавал, что здесь, на реке, мне придется заниматься совсем не тем, чем я обычно занимаюсь по субботам. Все будет иначе – или почти все. Я не мог полагаться на свои обычные привычки.
Интересно, это и называется свободой?
Я расстегнул молнию на мешке и, задержав дыхание, выкатился из него. Тепло моего тела стало тут же уходить в прохладный воздух. Я мельком взглянул на дырки в полотне, проделанные когтями совы. Быстро натянув тапочки, вылез из палатки и стал прислушиваться к реке.
Было необычно тепло, совершенно тихо. С трех сторон наш лагерь обступал лес. Реку покрывал, как густой дым, туман; он, очевидно, двигался немного медленнее течения, большими бестелесными клубами скатываясь вниз по реке. Я стоял на берегу и смотрел на туман, а он совершенно бесшумно переползал на берега. Я вдруг понял, что подсознательно ожидал услышать какой-то звук, который туман, казалось, должен был бы производить, взбираясь на берег. Я посмотрел на свои ноги и не увидел их; через мгновение исчезли мои руки и живот. Я стоял неподвижно, туман съедал меня заживо.
Мне в голову пришла одна идея. Я вернулся в палатку, достал свой дорожный мешок и вытащил оттуда комплект исподнего – оно было такого же цвета, что и туман. Надел его. Мой лук был покрыт белым стекловолокном. Обычно этот цвет лука – большая помеха в зелено-коричневом лесу, но теперь это было как раз то, что надо. Я натянул тетиву, сгибая пружинистый лук весом своего тела – он казался живым. Вытащил из колчана стрелу и, обойдя палатки, углубился в лес. Туман уже накрывал палатки, медленно клубясь, – он казался белой жидкостью, которую наливают в воду. Туман заползал в лес по длинной, узкой лощине (а может быть, это был небольшой овраг), и я, не разбудив Льюиса – хотя такая мысль и пришла мне в голову – и стараясь двигаться как можно тише, двинулся по ней. Я почти ничего не видел вокруг себя, но знал, что если буду держаться лощины, то для того, чтобы вернуться в лагерь – даже если туман усилится еще больше, – мне понадобится лишь развернуться и идти по лощине назад путем, который я прошел. И я наткнусь – то есть, в самом буквальном смысле наткнусь – на палатки. Я старался все же отыскивать ориентиры в лесу и пытался определять, куда все-таки иду в таком густом тумане – сам я был совершенно неразличим в нем.
Поначалу я не думал охотиться по-настоящему. Я не задумывался над тем, что, собственно, делаю, – просто очень осторожно шел в сторону от реки, направляясь в глубь леса, в тишину, в непроницаемый туман, который уже обогнал меня и залил все вокруг. В одной руке я нес лук, приготовленную для стрельбы стрелу и три других стрелы, а другой оттягивал тетиву. Она звенела под пальцами как струна, как провод, проводящий какой-то особый ток, исходящий из леса, от тумана, от того, что, начав с притворства, я ощутил себя охотником по-настоящему. И уже не мог бы сказать, намереваюсь ли я охотиться серьезно или изображаю из себя охотника. Еще у палаток я подумал о том, что, раз у меня есть все, что нужно для охоты с луком, и раз я знаю, в некоторой степени, как им пользоваться, я мог бы, по крайней мере, поиграть в то, ради чего, собственно, и приехал в этот лес. Но на самом деле мне хотелось просто отсутствовать в лагере подольше, чтобы все проснулись и обнаружили, что меня нет. Я даже подумывал, не сесть ли мне где-нибудь на склоне оврага и не просидеть там с полчасика, а затем вернуться в лагерь, с натянутым луком, и сказать, что я вот просто ходил по лесу, присматривался, не попадется ли какая-нибудь дичь. Это бы вполне удовлетворило мою охотничью гордость.
