Укол мафии - Мэрфи Уоррен (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
Вилли замер, услышав крик, но потом захлопнул дверцу. Он старался не сболтнуть лишнего, опасаясь, что Лиллисио настучит на него, и сказал только:
– Жаль бедолагу. Но нечего было издеваться над мистером Гассо.
И Вилли быстро укатил. Он не хотел больше слышать эти крики. Ему велено было вернуться утром, чтобы прибрать останки, и его уже сейчас мутило при мысли о том, что ему предстоит увидеть.
Бедный Римо Барри.
Глава тринадцатая
В человеческом теле двести шесть костей. Дон Доминик Верильо помнил много такого рода фактов, благодаря чему слыл среди мафиози эрудитом и культурным человеком.
Дон Доминик считал, что с логикой у него все в порядке и, поскольку Гаэтано Гассо – несмотря на свою внешность – был человеком, следовательно, и у Гаэтано Гассо в теле тоже было двести шесть костей.
И каждая была сломана.
Дон Доминик Верильо не был человеком набожным. Это правда, что каждое воскресенье и по церковным праздникам он ходил в церковь, но это было своего рода капиталовложение. Он ведь был главой своей общины, а следовательно, должен был вести подобающую жизнь. Быть богобоязненным и набожным. В своем настоящем бизнесе, где он был капо мафиози, репутация религиозного человека иногда оправдывала ужасные вещи, которые он делал сам или приказывал делать другим.
Так что истинным христианином он не был. Но сейчас, глядя на тело, которое раньше было Гаэтано Гассо, он перекрестился.
Всего пятнадцать часов назад тело это было мускулистым и сильным, а сейчас напоминало желе, медленно растекающееся внутри мятой оболочки, напоминающей по форме человеческое тело. Мешок с кашей.
Руки были раскинуты в стороны, и там, где они обычно сгибаются в суставах под углом, образовывали плавную дугу, так как кости были переломаны. И переломаны. И еще раз переломаны.
В таком же виде были ноги, ребра и череп. Но не это заставило дона Доминика Верильо прочитать молитву и перекреститься.
Из середины лба Гассо, наподобие жуткой антенны, торчал серебряный крючок для вязания, пронзивший кость и вошедший в мозг с невообразимой силой. Но и не из-за этого дон Доминик Верильо бормотал слова молитвы.
Он обратился к Богу – если только где-то еще оставался никем не занятый Бог, который может помочь, – по другой причине.
Гаэтано Гассо был совершенно голым. Пах был аккуратно прикрыт белой салфеточкой его собственного изготовления. Ее белый цвет должен был бы резко выделяться на фоне черных волос, покрывавших тело Гассо от головы до пят, но волосы Гассо больше не были черными. На голове, плечах, груди, животе, ногах и руках они стали седыми. Белыми как снег.
Дон Доминик Верильо молился, чтобы Господь не посылал никому такой смерти. Даже для Гаэтано Гассо, чудовищного убийцы, это слишком жестокое наказание.
Рядом с Верильо стоял Вилли-Сантехник, который, обнаружив утром тело, позвонил Верильо и попросил приехать на склад. Вилли что-то бормотал, и Верильо увидел, что он перебирает четки, бормоча молитвы.
Он хотел было приказать, чтобы Вилли замолчал, но передумал. Гассо. А те трое, которые отправились вчера на квартиру к Римо Барри, чтобы выбить информацию из старика-китайца, как в воду канули.
С чем им пришлось столкнуться? Может, Вилли правильно делает, что молится?
Дон Доминик Верильо ехал в своем «линкольн-континентале» в центр, к себе в офис, находившийся в здании Торговой палаты, не переставая задавать себе эти вопросы.
Он продолжал думать об этом, проезжая мимо церкви святого Александра, старого католического собора, архитектор которого, видимо, старался привлечь к нему внимание людей, придав ему форму византийского храма.
Увидев счетчик платной стоянки, Верильо подъехал к тротуару и осторожно припарковался. Он бросил десять центов в прорезь счетчика и вошел в церковь. Внутри было прохладно. Благодатная свежесть после зноя, раскалившего город несмотря на раннее утро. Дон Доминик Верильо проскользнул в проход меж скамеек в задних рядах, встал на колени и воззрился на алтарь, который он пожертвовал церкви святого Александра в память о матери.
Полоумная дочь старика Пьетро предупреждала его. А ведь она почти всегда оказывалась права. Разве не предсказывала, что он женится, а его жена потом умрет? Откуда она знала, что у него есть дочь, ведь это никому не было известно. А теперь говорит, что он идет против Бога. Неужели? И существует ли на самом деле Шива-Дестроер?
Он вспомнил о Гассо, поседевшем, превращенном в месиво, и губы его принялись шевелиться, бездумно, как в детстве, выговаривая слова.
– Отче наш, иже еси на Небеси, да святится имя Твое…
Он смотрел, не отрываясь, на алтарь, пожертвованный им алтарь, и надеялся, что Господь этого не забудет. Он пытался сосредоточиться на Христе, изображенном там, но словно ослеп – не видел ничего, кроме тела Гассо, да еще лиц тех троих, что исчезли вчера.
– Да пребудет воля Твоя, да приидет Царствие Твое… Воля Твоя? Чья воля? Верильо вспомнил другое лицо, лицо тележурналиста, Римо Барри, улыбающееся, с жесткими чертами. Даже если он Бог, он не мой Бог, и тут ему не место. И вообще, какой он Бог? Старушечьи фантазии!
Но Гассо…
– И не введи нас во искушение…
Верильо смотрел на распятие в глубине алтаря. Иисус, слышишь меня, может, я не самый идеальный человек, но ведь кто лучше? Алтарь. Летний лагерь. Ковры для монастыря. И будет еще больше, Иисус. Еще больше. Если дело наладится. Если пришелец одержит верх, Господи, то больше не будет ничего. Если он заставит всех поверить в себя, то все от тебя отвернутся, Господи.
– Но избави нас от лукавого…
Дон Доминик Верильо смотрел на распятие, ожидая знака, что сделка заключена, но ничегошеньки не увидел.
В дальнем углу церкви стоял преподобный отец Магуайр, осматривая свои владения. Он служил настоятелем в четырех церквях, одна величественнее другой, эта же была просто великолепной.
Странно. Все вокруг считают, что Гудзон – гнездо мафиози, воров и игроков. Какая несправедливость, думал отец Магуайр.
Жители Гудзона построили замечательные храмы и аккуратно посещали их по воскресеньям и церковным праздникам. Пока ему не доказали обратного, отец Магуайр принимал своих прихожан за тех, за кого они себя выдавали. Вон, к примеру, мужчина в последнем ряду. Человек, видимо, уважаемый. Храм посещает, наверное, каждый день. Отец Магуайр попытался угадать, кто он. Солидный, уравновешенный, набожный, но чем-то обеспокоен. Да, тревога сквозит в каждой морщинке вокруг глаз. Губы шевелятся, но произносят они не слова молитвы. Он обращается прямо к Богу: люди с тревогой на сердце чаще всего поступают именно так.
По рукам, Иисус, или нет? Неужели Ты уступишь и допустишь, чтобы явился самозванец, прикинувшийся Тобой? Это очень важно. Если Ты – это не он, то огромные деньги пойдут по другому адресу. А скольким вдовам, сиротам и беднякам это принесет горя! И все из-за тебя. Решай, Иисус. Я не могу здесь целый день прохлаждаться.
Отец Магуайр покачивал головой, наблюдая за мужчиной в заднем ряду. Губы его шевелились, и, хотя в церкви было прохладно, с него градом катил пот. Он был взволнован. Спорил о чем-то с Господом Богом. Это опасно для души и для веры.
Преподобный Магуайр был деятельным слугой Господа. Он верил в пользу газет, которые издавал Союз молодых католиков, в пользу Лиги игроков в кегли и театральных представлений, полагая их средством для достижения цели, но не самоцелью. А целью его были измученные души измученных людей, таких, как этот приличный господин в последнем ряду.
Отец Магуайр направился к Верильо и сел рядом, положив руки на спинку сиденья перед собой. Когда Верильо посмотрел на него, преподобный отец улыбнулся, наклонился к нему и прошептал:
– Не отчаивайтесь, сэр. Пути Господни неисповедимы, но Он творит свою Божию волю. И нам не дано знать, как. И нам не дано узреть Его пути. Нам довольно знать, что тот, кто выполняет волю Божию, остается с Христом в вечности, какие бы силы ни противостояли ему. Добро побеждает зло, – закончил отец Магуайр и улыбнулся.
