Тайна придворного шута - Блюм Детлеф (книги .txt) 📗

Но сегодня ясно одно: я должен остерегаться всех, даже моего господина.

11февраля 1755 г.

Курфюрст вызвал к себе меня и премьер-министра. Фон Брюль негодовал. Я видел его в первый раз после смерти Герлаха. Фон Брюль обвинил меня в коварном убийстве высокопоставленного чиновника и требовал немедленного возмездия.

— Ну, Шнеллер, что ты имеешь сообщить по этому поводу?

(Интересно, почему Фридрих называет меня в последнее время Шнеллером, а не обращается как прежде — Иоганн?) Я держался спокойно и без раболепия.

— Ваше величество! Я не считаю себя виновным. Исследования, проведенные врачом, протокол, составленный приставом, свидетельские показания моих слуг полностью совпадают с моим докладом и подтверждают мою невиновность. Это был несчастный случай. Об убийстве не может быть и речи.

— Шнеллер, я хочу услышать, как все было, из твоих собственных уст!

— Ваше величество! Дело было так. Я прихожу к себе домой и узнаю, что в гостиной меня ждет господин секретарь Герлах. Но в гостиной его почему-то нет. Я обнаруживаю его в своем кабинете. Он роется в моих бумагах, вероятно, уже на протяжении нескольких часов. Я пытаюсь призвать его к ответу, но он не хочет со мной объясняться. Вместо этого он забирает часть моих бумаг и хочет уйти. Я пытаюсь задержать его, дело доходит до драки. Он начинает избивать меня. Вы знаете, что он много выше ростом и сильнее меня. Он бьет меня головой о дверной косяк. Я почти теряю сознание и падаю на пол. Он бросается на меня сверху. Мне удается увернуться и схватить мой жезл. Защищаясь, я бью его. Он внезапно падает и умирает. Несчастный случай.

Курфюрст задумчиво пролистал письменные донесения о происшествии.

— Кровь на дверях, разбросанные бумаги, сломанный нос… Граф фон Брюль, а что, собственно, было надо вашему секретарю от моего шута?

— Доставить сообщение.

— Какое сообщение, Брюль? Не заставляйте вытягивать из вас каждое слово.

— Как известно вашему величеству, выходка Шнеллера на праздновании годовщины вашей коронации не принесла мне особой радости. Я имею в виду ту безвкусную сцену, которую Шнеллер вставил в комедию Гольдони.

— Брюль, — прервал его курфюрст, — мне казалось, вы не настолько злопамятны.

— Как правило, нет. Именно поэтому я послал Герлаха к вашему придворному шуту. Как вы знаете, 16 апреля исполняется тридцать пять лет с тех пор, как я поступил на государственную службу при саксонском дворе. С вашего разрешения, я хотел бы отметить этот юбилей. Герлах должен был сообщить Шнеллеру, что я прощаю ему обиду, и попросить его от моего имени написать сценарий празднования моего юбилея.

Я потерял дар речи. Ах ты, лицемер! Да ты скорее дашь отрубить себе руки, чем обратишься ко мне с подобной просьбой.

— Теперь, однако, — продолжал фон Брюль, — опасаясь за жизнь своих подчиненных, я вряд ли пошлю кого-нибудь из них к Шнеллеру с подобной просьбой. Напротив, я вынужден настаивать на строгом наказании вашего придворного шута.

— Это все?

— Да, это все, мой государь.

— А как вы объясните, что Герлах копался в личной корреспонденции Шнеллера? Эти данные тщательно проверены, и оснований сомневаться в их достоверности нет.

— Ваше величество, этого я объяснить не могу. Надеюсь, вы не предполагаете, что он имел соответствующий приказ.

— Дорогой фон Брюль, я не желаю ничего предполагать. Я доверяю докладу своих людей и рассказу Шнеллера. Поэтому у меня нет оснований обвинять моего шута в чем-либо. Может, за исключением того, что он ударил Герлаха слишком сильно. Подводя итог сказанному: я согласен с судебным приставом. Во всем виноват ваш, фон Брюль, слишком усердный секретарь. Шнеллера я строго пожурю и оставлю в покое. А теперь идите. Стоп. Еще один момент. Об этом происшествии хотели дать информацию в газету. Так вот, я хочу, чтобы, кроме того, что здесь обсуждалось, ничего больше напечатано не было. Надеюсь, вы меня поняли?

Министр и я кивнули в знак согласия и удалились.

Дома я обсудил это дело с Пфайлем и Виммером [20]. Они полагают, что все закончилось хорошо, мы должны быть довольны и благодарны курфюрсту.

15 марта 1755 г.

То, о чем говорила Юта, случилось. Элеонора Вильденхайн — новая фаворитка курфюрста. Как назло именно она! Не секрет, что все члены ее семейства с удовольствием видели бы меня на виселице. Или горящим в аду. Самое меньшее — как можно дальше от Саксонии. Я годами делал все от меня зависящее, чтобы меньше торговых сделок проходило через руки господина Вильденхайна. А теперь его симпатичная дочурка делит постель с курфюрстом. Возведение ее в дворянство, говорят, лишь вопрос времени. Его величество, как всегда, очень сдержан относительно своих амурных дел. Но при дворе все в курсе дела. Для меня же такой поворот событий означает полный крах.

2 апреля 1755 г.

Графиня Элеонора фон Вильденхайн удостоила мой дом своим посещением. Она прибыла в послеобеденное время в карете, запряженной четверкой лошадей. Я приветствовал ее с достоинством.

— Дорогой господин Шнеллер! — начала она, едва заняв предложенное ей кресло. — Представьте себе, я намерена сделать кое-какие нововведения. Я уже обсудила некоторые из них с курфюрстом и хотела бы ввести вас в курс дела. Я здесь еще и потому, что сам курфюрст просил меня об этом.

Ага, курфюрст решил сообщить мне о нововведениях при дворе через свою фаворитку. Я уже не достоин того, чтобы непосредственно общаться с господином. Я молча ждал продолжения.

— У нас есть мнение, что ваше регулярное присутствие во время ужина курфюрста не является теперь необходимым, кроме особых случаев, о которых мы соответствующим образом известим вас. — Она мило улыбнулась и тут же добавила: — Это никак не отразится на ваших доходах. Далее. Отныне и впредь вам не следует беспокоиться о решении вопросов торговли и финансирования двора. Тем более что задачи становятся все сложнее, и требуется опытный человек для этих целей. Мой отец, как вам известно, имеет богатый опыт в этих делах. Так, он уже провел переговоры с банкирами в Гамбурге, Данциге и Вене о предоставлении двору кредита под 5, 25 процента годовых. Ваши же последние переговоры закончились, если мне не изменяет память, на цифре 6 процентов. Вы ведь понимаете, что для бюджета в наши дни важна любая экономия. — Она продолжила тем же фальшивым тоном: — Я слышала, ваши собственные научные исследования отнимают очень много времени. Теперь оно у вас появится. Вы получите гораздо больше свободы, чем раньше, и я этому очень рада.

Закончив свою издевательскую речь, она грациозно взяла чашечку с чаем, отпила глоток и стала ждать, что я отвечу.

— Глубокоуважаемая графиня! Я крайне признателен за внимание, проявленное вами, за то, что вы нашли время посетить меня, за великодушие нашего курфюрста. В последнее время я серьезно занялся изучением истории шутовства при дворах Европы. И подумываю даже о том, чтобы написать сочинение об этой, так сказать, материи. Если, конечно, позволит его величество. Поэтому мне в недалеком будущем потребуется время для исторических исследований. Так что проявленная вами забота как нельзя кстати.

— Уверена, что курфюрсту придется по душе, если его придворный шут напишет такой трактат, и сама посодействую изданию вашей книги, — отозвалась она с притворным дружелюбием.

Мы поговорили еще немного о том о сем. Наконец она попрощалась. Да, она окончательно заняла мое место рядом с курфюрстом. А я стал лишь пешкой в окружении его величества. Теперь мое дело — заботиться о том, чтобы мои доходы сохранились, и удовлетвориться своей ненужностью и незначительностью.

Передо мной уже вторая бутылка вина. Пока я открывал ее, мне пришла в голову мысль, что мы, шуты, всегда были большими мастерами по части выпивки. Занимаясь историей шутовства, я постоянно нахожу этому подтверждения. Например, Шико [21], который был шутом при нескольких королях Франции, скончался не от боевых ран, а от алкоголизма и невоздержанности. Шут Фридриха Вильгельма I, озорник Тишрат Гундлинг [22], покинул этот мир из-за непомерных возлияний и был даже похоронен в гробу, по форме напоминающем винную бочку. Придворный шут саксонского двора Фридрих Таубманн [23] по причине того же алкоголизма отошел в мир иной в возрасте сорока восьми лет. Вообще надо сказать, что саксонский двор был одной из немногих европейских монарших резиденций, где к шутам относились с большим почтением. Взять того же Таубманна. Его настолько высоко ценили при дворе, что даже назначили ректором университета. За то время, что он трудился на этом посту, число докторских степеней увеличилось неимоверно. Он не завалил ни одного соискателя. Правда, за каждую диссертацию или экзамен он получал небольшое вознаграждение в размере всего лишь четырнадцати гульденов.