Додо - Гранотье Сильви (читать книги бесплатно .txt, .fb2) 📗

Мне показалось, что в глазах Хуго, зеркале его чувствительной души, я прочла тот же вопрос:

— А вдруг Поль не умер?

Что автоматически ставило его во главу списка потенциальных жертв.

16

Если не считать затасканных слов и мыслей, а также очевидного вывода, что только мой труп подтвердит, с некоторым запозданием, отсутствие у меня параноидального бреда, сказать нам друг другу было нечего. Лишь бы сократить пустые речи, я пообещала избегать Альфиери, убийцу, полицию, дурных знакомств вообще и Хуго в частности, прежде чем мне удалось откланяться.

Вы поймете, в каком состоянии были нервы нашего богача, если я скажу вам, что он заставил меня спуститься в темноте в подвал, чтобы выпустить через маленькую запертую дверцу, ведущую в садик позади дома. Он задержал еще на минуту мой бег, в очередной раз спросив:

— И все же, как у тебя с деньгами?

— Я же сказала, что все в порядке. Я зашла в свой банк, и — о чудо — какие–то гроши еще остались.

— Твои счета были в довольно плачевном виде, когда я последний раз их просматривал.

— Хуго, мне плевать на деньги. Но можешь успокоиться, если у меня возникнут непредвиденные траты, я тебе позвоню. Предупреди привратницу своего храма.

Потом мне пришлось перебраться через крепостную стену, не очень высокую, но обнесенную поверху проволокой, на которой я оставила часть своего обмундирования, но я не роптала, потому что минимум по данному пункту я была полностью согласна с Хуго: один убийца на запятках полностью исчерпывал мой запас прочности. Еще и на толпу мафиози этот запас рассчитан не был.

Через полчаса ходьбы я глянула на себя со стороны: я шла на цыпочках в своих солдатских башмаках, вертя головой, как семафором, по пустой улице в тот час, когда все, кто живет внутри, уже давно дома и дремлют перед чирикающими телевизорами. Я была одна, и более чем одна.

Я застыла на месте, спрашивая себя, как переварить три порции солянки не первой свежести. Решение пришло само: небольшая сиеста среди ночи пойдет на пользу пищеварению.

Улица — просторное владение. Шестнадцатый район я знала плохо, но скамейки везде одинаковые, а дом–саркофаг Хуго нагнал на меня такого жара, что на какое–то время мне тепла хватит.

Первая же попытка пораскинуть мозгами с ходу привела меня к выводу: если только Хуго не перетянул рану жгутом, не сделал переливания крови и не отвез его в больницу, Поль с неизбежностью умер. Кто же умудрился узнать меня на тротуаре, обладал тем же голосом, что и Поль, был настолько осведомленным и упорным, чтобы захотеть отомстить двадцать лет спустя?

Следите за моей мыслью?

Член семьи? Близкий друг? Поборник справедливости, которому делать больше нечего, кроме как гнобить жизнь бродяжки?

И если Ксавье сказал правду, как Хуго смог узнать, что этот «кто–то» увидел меня и узнал у универмага «Прентан»?

Я сменила позу лежа на позу сидя, чтобы мозги лучше проветривались. Четверть часа спустя — оп–ля! Осталось только поймать такси.

Йохан был хозяином бара «Либертиз» [18] — неудачное название, потому что бо́льшую часть его клиентуры составляли каторжные выпивохи. Это было мое любимое пристанище в те золотые годы, когда я лишь интуитивно прозревала ту развалину, что скрывалась под моей тогдашней лакированной скорлупой. Мне всегда нравилось думать, что Йохану нравилась я. В частности потому, что я вела себя прилично и никогда не требовала, как обычные его клиенты, чтобы музыкальный автомат наяривал только разноцветные диски в 45 оборотов. Ну конечно, вы–то молоды, а я вам завожу долгоиграющие пластинки, которых никто младше тридцати и знать не может.

По крайней мере, фасад не изменился.

Наконец, я толкнула дверь и глубоко вдохнула этот воздух, который так люблю, мглистый от табака и отлетевших мечтаний. Народу было немного. Какой–то старый пират вцепился двумя руками в стойку, чтобы не дать ей упасть, измученная усталостью и постоянным повторением пройденного проститутка тянула рюмочку кальвадоса, словно призрачный эликсир молодости, и трое арабов в тонких кожаных куртках затягивались сигаретами с глубокомысленным видом. И Йохан, Йохан по–прежнему был здесь. Бодрый? Уж лучше сказать сразу. Он дремал на высоком стуле за стойкой в обрамлении перевернутых бутылок.

Вот он изменился — в отличие от антуража. В оцепенении забытья его щеки мягко стекали по обеим сторонам подбородка, а горькая складка вздергивала этот подбородок вверх, поближе к губам. Нос повис, почти утыкаясь в густые усы, которые приобрели сероватый оттенок — наверняка под атмосферным воздействием всего заведения.

— Где Свобода, там и Равенство, — пробормотала я про себя, после чего встала перед ним и, весьма приблизительно цитируя Шекспира, произнесла: — Берегись снов, они начало всех бед [19].

В царстве дружбы пластическая хирургия ни к чему: его продувные глаза приоткрылись, и все лицо сразу подобралось.

— Доротея, как дела?

Мы не виделись больше двадцати лет, но его рука, не дрогнув, мгновенно ухватила бутылку виноградной водки под стойкой, наклонила ее над водочной рюмкой — глоток мне, глоток себе, до дна, и повторить.

Я взобралась на табурет, издавший при этом непристойный писк, и проворчала:

— Они что — говорящие весы, эти твои треноги?

— Вижу, ты чувствительна, как прежде.

И тут я разразилась смехом таким давнишним, что сразу его не узнала. Это был смех молодости, свободный, заливистый, радостный, каким и положено быть любому смеху. Наконец я утерла глаза и сказала:

— Прости.

— Не за что.

Я не стала уточнять, что просила прощения у себя самой.

— Я в дерьме, Йохан.

— Такова краткая история твоей жизни, разве нет?

Я сдержала смех, потому что иногда надо уметь проявлять благоразумие, и лишь с растроганным видом обронила:

— Ты не изменился.

— Изменился, как и ты.

— И все же ты меня узнал.

— Я иногда гляжу на себя в зеркало.

Йохан, его без привычки не сразу поймешь. На этот раз я объясню, а дальше разбирайтесь сами. Он имел в виду, что своих сверстников узнать не трудно, если ты сам не прикидываешься, что принадлежишь к следующему поколению.

Он добавил:

— Ты давно вышла?

Я не сразу сообразила.

— А, ты хочешь сказать, из лечебницы. Так ты был в курсе?

— Брось. Все были в курсе.

— Мило, — прокомментировала я с долей нелепой горечи. — Да нет, больница давно в прошлом, уже больше десяти лет.

— Понятно, ты не очень торопилась.

У него был искренне обиженный вид; я сказала себе: «вот и Братство», и почтила минутой молчания маленькие радости жизни.

— Ладно, шутки в сторону. Давай. Если тебе нужна моя помощь, ты же знаешь, что можешь на меня рассчитывать. Ну чего уставилась? Сама же сказала, что ты в дерьме.

Это сильнее него. Опасные признаки оживления проявлялись в нем лишь в тех случаях, когда его пресловутый пессимизм обретал конкретные формы — для него самого или для его друзей.

— Это я в переносном смысле. Не обращай внимания.

— Ты что, бежала?

— Нет, но попотеть мне сегодня вечером пришлось.

Я заверила, что мигом вернусь, уточнила, по–прежнему ли в подвале туалеты, а когда пришла обратно, отмытая во всех видных местах и с волосами, такими же мокрыми, как глаза, Йохан уже выпроводил свою клиентуру, опустил жалюзи и ждал меня за маленьким столиком, на котором стояла бутылка виноградной водки и наши стаканы.

— Ну, выкладывай. Я всегда любил твои истории, выдумывала ты их или говорила правду.

И тут вдруг вдохновение вернулось ко мне вместе с хорошим настроением — ведь речь шла всего лишь о рассказе.

— Ты помнишь Поля? — спросила я в качестве вступления.

— Я, как правило, помалкиваю, но если тебе это доставит удовольствие… Скажу тебе одну вещь: никто его добрым словом не помянул, когда он исчез. Надеюсь, тебя угрызения совести не мучили. Хотя ты дорого заплатила, чтобы избавить мир от мелкой сволочи.