Скорбь Сатаны (Ад для Джеффри Темпеста) - Стокер Брэм (книги бесплатно без онлайн .TXT) 📗

— Как так?

— А так, что Виллосмир был его собственностью, — спокойно возразил Лючио, — пока не попал в руки жидов. Он дал его им как гарантию для займов, и только недавно они вступили в него как владельцы, продав очень многое из картин, фарфора, bricabrac [8] и прочих ценностей.

Его глаза сверкнули презрением. Тотчас он продолжал:

— Как результат неудачных спекуляций лорда Эльтона и удивительного лукавства жидов, Виллосмир назначен в продажу, и пятьдесят тысяч фунтов стерлингов сделают вас завидным владельцем поместья, стоящего сто тысяч.

— Мы сегодня вечером обедаем у Эльтонов? — спросил я в раздумье.

— Непременно! Вы, конечно, не забыли это приглашение и леди Сибиллу! — ответил он смеясь.

Я немного помолчал и наконец проговорил:

— Я хочу во что бы то ни стало купить Виллосмир. Я сейчас же протелеграфирую инструкции моим поверенным. Вы мне дадите имя и адрес агентов?

— С большим удовольствием, мой милый мальчик.

И Лючио протянул мне письмо, содержащее подробности относительно поместья.

— Но не слишком ли скоро вы решили? Не лучше ли сначала осмотреть его? Вам может чтонибудь не понравиться.

— Если б даже оно было бараком, наводненным крысами, то и тогда б я купил его! — решительно сказал я. — Я немедленно примусь за дело. Я хочу, чтоб сегодня же вечером лорд Эльтон узнал, что я будущий владелец Виллосмира!

— Хорошо!

И мой приятель взял меня под руку, и мы вместе вышли из курительной комнаты.

— Мне нравится ваша быстрота действий, Джеффри! Она удивительна! Я всегда уважаю решимость. Даже если человек порешит идти в ад, я чту его за то, что он держит свое слово и прямо идет туда после смерти.

Я засмеялся, и мы расстались в самом хорошем расположении духа: он — чтоб отправиться в клуб, я — чтоб телеграфировать точные инструкции своим приятелям мистерам Бентаму и Эллису, для немедленной покупки на мое имя поместья, известного как Виллосмирский замок в графстве Варвик, невзирая ни на цену, ни на риск, ни на затруднения.

В этот вечер я одевался с особенной тщательностью, причиняя почти столько же хлопот Моррису, как если б я был суетливой женщиной. Но он, однако, прислуживал мне с примерным терпением, и только, когда я был совсем готов, он решился высказать то, что очевидно уже давно засело у него в голове.

— Извините меня, сэр, — сказал он, — но я полагаю, вы сами заметили нечто неприятное в княжеском лакее, Амиэле?

— Да, он скорей малый угрюмый, если это то, что вы хотите сказать, — возразил я. — Но я думаю, в этом нет никакого вреда.

— Не знаю, сэр, — ответил Моррис серьезно, — но уверяю вас, он делает много странного. Внизу с прислугой он говорит нечто поразительное, поет, и представляет, и танцует, как будто бы он был целым театром.

— В самом деле! — воскликнул я, удивленный, — я бы никогда этого не подумал.

— И я, сэр, но это факт.

— В таком случае, он очень занимателен, — продолжал я, дивясь, почему мой человек придает такую предосудительную форму талантам Амиэля.

— О, я ничего не говорю против его занимательности. (И Моррис потер свой нос.) Пусть себе прыгает и забавляется, коли ему это нравится, но меня удивляет его обманчивость, сэр. Вы его считаете за скромного, угрюмого малого, не думающего ни о чем, кроме своих обязанностей, но он этому полная противоположность, сэр, если вы мне поверите. Язык, которым он говорит, когда делает свои представления внизу, поистине ужасен! А он клянется, что выучился ему у одного господина на скачках, сэр! Прошлым вечером он передразнивал всех великосветских господ, затем стал гипнотизировать, и, честное слово, моя кровь заледенела.

— Почему? Что же он делал? — спросил я с некоторым любопытством.

— Вот что, сэр: он посадил на стул одну из судомоек и принялся указывать на нее пальцем, скрипя зубами точьвточь, как дьявол в пантомиме. И хотя она — серьезная и скромная девушка, но тут вскочила и начала кружиться, как лунатик, потом вдруг стала скакать и поднимать юбки так высоко, что было положительно неприлично! Некоторые из нас старались остановить ее и не могли; она была как сумасшедшая, пока не позвонили из двадцать второго номера — из комнат князя, и он, схватив ее, посадил опять на стул и ударил в ладоши. Она тотчас пришла в себя и буквально ничего не помнила из того, что только что делала. Раздался опять звонок из двадцать второго номера, и Амиэль закатил глаза подобно пастору и со словами: «Будем молиться!» — ушел.

Я засмеялся.

— По-видимому, у него много юмору, чего я бы никогда не подумал о нем, — сказал я. — Но разве вы думаете, что в его кривлянии есть что-нибудь злонамеренное?

— Эта судомойка больна сегодня, — ответил он, — у нее «подергивание», и никто из нас не смеет сказать ей причину ее болезни. Нет, сэр, как хотите, верьте или не верьте мне, но чтото есть странное в Амиэле. И кроме того, хотел бы я знать, что он делает с другими слугами?

— Что он делает с другими слугами? — повторил я растерянно. — Что вы хотите сказать?

— Хорошо, сэр, князь имеет собственного повара — не правда ли? — сказал Моррис, перечисляя по пальцам, — и двух лакеев, кроме Амиэля, — довольно спокойных малых, помогающих ему. Затем он имеет кучера и грума — что составляет шесть слуг. Между тем, за исключением Амиэля, никто из них никогда не показывается в кухне отеля. Повар присылает кушанья неизвестно откуда, и двое других лакеев только появляются у стола: днем они не бывают в своих комнатах, хотя, быть может, они приходят туда спать, и никто не знает, где стоят лошади и карета или где живут кучер и грум. Но известно, что они оба и повар столуются вне дома. Это мне кажется очень таинственным.

Я начинал чувствовать совершенно беспричинное раздражение.

— Вот что, Моррис, — сказал я, — ничего нет бесполезнее или вреднее, как привычка вмешиваться в чужие дела. Князь имеет право жить, как ему нравится, и делать со своими слугами, что хочет; я уверен, он поцарски платит им за свои привилегии. И живет ли его повар здесь или там, наверху, под небесами, или внизу, в подвале, это меня не касается. Он много путешествовал и, без сомнения, имеет свои привычки, и, вероятно, его требования относительно пищи весьма прихотливы. Но я ничего не желаю знать о его хозяйстве. Если вы не любите Амиэля, вы легко можете избегать его, но, ради Бога, не делайте таинственности там, где ее не существует.

Моррис посмотрел вверх, потом вниз и с особенным старанием принялся складывать один из моих фраков. Я увидел, что я совершенно остановил его порыв доверчивости.

— Слушаю, сэр.

И он больше ничего не сказал.

Меня скорее забавил рассказ моего слуги о странностях Амиэля, и когда вечером мы ехали к Эльтонам, я кое-что из этой истории сообщил Лючио.

Он засмеялся.

— Оживленность Амиэля часто переходит границы, — сказал он, — и он не всегда может совладать с собой.

— Какое же ложное представление я составил о нем: я считал его серьезным и несколько угрюмым!

— Вы знаете старую поговорку: «наружность обманчива». Это сущая правда. Профессиональный юморист почти всегда лично неприятный и тяжелый человек. Что касается Амиэля, то он подобно мне, кажется не тем, что он есть на самом деле. Его единственной ошибкой можно счесть склонность переходить границы дисциплины, но в других отношениях он служит мне прекрасно, и я не требую ничего больше. Что же, Моррис негодует или испуган?

— Ни то, ни другое, я думаю, — ответил я, смеясь, — он представляется мне как пример оскорбленной добродетели.

— А, тогда вы можете быть уверены, что когда судомойка танцевала, он следил за ее движениями с самым тонким интересом, — сказал Лючио. — Почтенные люди всегда особенно внимательны в этих делах. Успокойте его чувства и скажите ему, что Амиэль — сама добродетель! Он у меня на службе с давних пор, и я ничего не могу сказать против него как человека. Он не претендует быть ангелом. Особенность его речей и поведения — только результат постоянного подавления естественной веселости, но, в сущности, он прекрасный малый. Гипнотизму он научился, когда был со мной в Индии; я часто предупреждал его об опасности практиковать эту силу на не посвященных в тайну. Но судомойка! Бог мой! Судомоек так много! Нужды нет, если одной больше или меньше с подергиванием!