Избавление - Дики Джеймс (библиотека книг txt) 📗

Вспоминая о том случае, я бросил быстрый взгляд на Льюиса. В нем было что-то ястребиное. Но это был очень особенный ястреб. Обычно, когда смотришь на чье-нибудь лицо, создается впечатление, что оно формировалось сверху вниз или снизу вверх. Когда же смотришь на Льюиса, то представляешь себе скульптора, который лепил переднюю часть его головы, начиная с боков. Получилось вытянутое вперед лицо, с длинным носом, цвета красной глины; волосы были песочного цвета; на макушке – посветлее, так что получалось почти белое пятно в обрамлении более темных волос.

– Ну что? – спросил он. – Надумали?

Я был рад тому, что поеду с Льюисом. Я подумал о Дрю и его заботах по поводу сбыта прохладительных напитков и зримо представил себе то, что мне самому предстояло делать после обеда. Сами по себе зажглись лампы в фотостудии, раздался шорох газет под ногами. Я вполне отчетливо представил себе, как будет выглядеть фотомодель, хотя видел ее только один раз, да и то на фотографии – она стояла во втором ряду участниц, конкурса красоты, проводившегося в соседнем городке. Мой партнер, Тэд Эмерсон, обвел ее на фотографии красным карандашом. Он связался с ней через газету и контору по найму; потом отвез ее в «Киттс Миллз», и там девушка всем понравилась. В рекламном агентстве, с которым сотрудничала «Киттс», девушка тоже понравилась, хотя финансовый распорядитель и заявил, что она показалась ему «не очень-то профессиональной». А теперь и мы собирались фотографировать ее для нашей рекламы. В ее красоте не было ничего экстраординарного, и только после многих проб и компромиссов рекламу с ее фотографией можно будет поместить в рекламный журнальчик с небольшим тиражом, и вряд ли она будет чем-то выделяться среди других рекламных объявлений и фотографий. Я уже видел, как она будет выглядеть. Мне придется провести много часов над макетом; потом пойдут бесконечные препирательства с рекламным агентством, оформление счетов, записи в книгу расходов и все такое прочее... Я действительно был рад, что отправлюсь с Льюисом! Я снова взглянул на карту, и она представилась мне разложенным макетом страницы журнальной рекламы – несмотря на то, что мысленно я уже плыл на байдарке с Льюисом, предвкушение этого путешествия еще не вырвало меня из моей рутины.

С точки зрения композиции, карта оставляла желать много лучшего. Светло– и темно-коричневые, извилистые пятна, обозначающие возвышенности, соседствовали с различными оттенками зеленого; на карте не было композиционного центра, который бы привлекал или останавливал взгляд. Однако все, взятое в целом, притягивало взор – во всех этих пятнах виделась какая-то гармония. Может быть, подумал я, это от того, что на карте попытались представить нечто действительно существующее. А может быть, и потому, что на ней то, что в скором времени изменится, и изменится навсегда. Вот этот голубой цвет у моей левой руки на новых картах будет покрывать значительную часть листа; я попытался мысленно перенестись в те места – туда и никуда больше, – и вообразить хотя бы какую-то одну деталь реального пейзажа, которую я не увижу никогда, если она не встретится мне во время путешествия на байдарках. Я старался разглядеть глаз оленя среди листьев, камешек на земле. В этом мире все исчезает с такой легкостью...

– Я поеду, – заявил Дрю. – Взять с собой гитару?

– Конечно, – ответил Льюис. – В той глуши будет даже вроде как приятно послушать музыку.

Дрю всем сообщал, что у него нет никакого таланта, но, благодаря ревностной приверженности своему искусству, он играл отменно. Он занимался игрой на гитаре и банджо уже двенадцать лет – в основном, предпочитая гитару, – и выучился играть сложнейшие композиции, требующие приличной техники. В его репертуаре были вещи Гэри Дэвиса, Дейва Вэн Рока, Мерла Тревиса, Дока Ватсона.

– У меня есть старенькая гитара, мне ее привели в порядок. Купил у какого-то школьника. Она была тогда в плачевнейшем состоянии, – сказал Дрю. – Можете не сомневаться – свой основной инструмент я бы не взял с собой.

– Ладно, друзья-аборигены, – решился и Бобби, – уговорили. Но я настаиваю на том, чтобы мы были обеспечены хотя бы минимальным комфортом. Я имею в виду выпивку.

– Тащи с собой все, что твоей душе угодно, – сказал Льюис. – Плыть по быстрой реке в байдарке, немножко на взводе – это прекрасно. Обязательно надо попробовать!

– Ты берешь свой лук, Льюис? – спросил я.

– Что за вопрос! – воскликнул Льюис. – И если кому-нибудь из нас удастся подстрелить оленя – будем есть прекрасное мясо, а шкуру и голову заберем с собой. Я обработаю шкуру и сделаю чучело из головы, так, чтоб можно было прицепить на стену.

– Ничего не должно пропасть, а? Уметь делать все – это что, один из принципов выживания в ядерной войне? – съехидничал Бобби.

– Вот именно.

Все это прекрасно – олень, мясо, шкура, – но в сентябре охота еще запрещена. И если нам действительно удастся свалить оленя, то это будет браконьерством. Но я знал, что Льюис вовсе не хвастает и в самом деле сможет сделать все то, что пообещал. Обработка шкур и набивка чучел были теми занятиями, которым он выучился помимо многого другого.

Официантки в сетчатых колготках и сетчатых блузках стали поглядывать на нашу карту. Пора было уходить. Льюис снял кружки с двух углов карты, и она резко свернулась.

– Ты можешь взять свою машину, Дрю? – спросил Льюис, когда мы встали из-за стола.

– Конечно, – ответил Дрю. – У нас две машины, одна в полном моем распоряжении. Мой мальчик еще не такой взрослый, чтобы сидеть за рулем.

– Встречаемся в пятницу, рано утром, в половине седьмого. Мы с Эдом будем вас ждать у «Вилз Плаза Шоппинг Сентер», там, где начинается шоссе. Сегодня вечером позвоню Сэму Стайнхозеру и спрошу, в порядке ли его байдарка. Почти все остальное у меня уже приготовлено. Да, наденьте теннисные тапочки. И возьмите с собой выпивку и хорошее настроение.

Мы вышли из бара.

Ярко светило солнце. Я возвращался к себе на работу и размышлял. Я немного опаздывал, но это, собственно, не имело значения. Мы с Тэдом ни себя, ни других не заставляли перетруждаться на работе. «Мы же не контора по выжиманию пота», – сказал как-то раз Тэд. И был очень рад, когда это его выражение, погуляв по городу, было принесено к нам одним из посетителей. Мы купили нашу студию лет десять назад у человека – которому тогда уже было около семидесяти, – открывшего ее и основавшего дело. Теперь бывший владелец студии посвящал себя тому, о чем мечтал всю жизнь – рисовал туристов, посещающих Куэрнаваку. В определенном смысле работать в нашей студии «Эмерсон-Джентри» было довольно приятно. По крайней мере, условия работы у нас были значительно лучше, чем в других подобных конторах в нашем городе. Тэд оказался вполне толковым бизнесменом, ну а я – когда старался – в своем деле был немножко выше среднего уровня. Я выполнял функции художественного консультанта и директора конторы. У нас в студии работало много седовласых, приветливых мужчин, которые, проработав какое-то время в Нью-Йорке, переехали на Юг, чтобы доживать здесь свой век и умереть спокойно. Они были достаточно компетентными в своем деле, однако мы и не требовали от них очень многого; когда они не были заняты созданием эскизов рекламной иллюстрации или клейкой коллажей, то сидели, откинувшись на спинки стульев и заложив руки за головы. И смотрели поверх своих чертежных досок в никуда, которое всегда было там, где ему и полагалось быть. Время от времени мы брали на работу ребят, закончивших какое-нибудь художественное училище. У них раз в полгода возникала поразительно хорошая композиционная идея, однако все остальное время они выдавали совершенно никчемные решения, по принципу «авось что-нибудь из этого выйдет». Ни один из них не задерживался у нас надолго. Они либо использовали пребывание у нас просто как возможность получить некоторый опыт, а затем искать более выгодную работу, либо уходили, чтобы заняться чем-нибудь совсем другим. За десять лет нашего компаньонства нам с Тэдом доводилось несколько раз брать на работу людей, которые считали себя настоящими художниками. Эти не скрывали, что работают у нас лишь для того, чтобы иметь возможность по вечерам, субботам, воскресеньям и праздникам заниматься своей «настоящей» работой, а не «этой халтурой». Они являли собой самое грустное зрелище, даже более грустное, чем бывший второй пилот бомбардировщика, который некоторое время работал у нас, врисовывая в рекламу мешки с удобрениями; более грустное, чем выпускник училища дизайна, считавший, что ему нужно подыскивать себе какое-нибудь другое занятие, потому что в нашем деле «ему ничего не светит». Один из таких «настоящих художников» развесил на стенках своей загородки репродукции с картин Утрилло [1]. Он был из нашего города, средних лет; ему хотелось оставить о себе, после того, как он уйдет от нас, какое-то воспоминание, хотя всем своим видом и поведением он показывал, что мы для него – промежуточная станция. Но сам он никогда бы не ушел, если бы ему позволили остаться. Но нам пришлось попросить его уйти. Он перебрался на работу в другую студию, а потом куда-то исчез. Мне не встречались люди более увлеченные искусством, чем он. В отличие от Льюиса, у него в жизни было только одно увлечение, и он считал, что у него есть талант, который позволит ему стать крупным художником. К местным художникам и любителям, балующимся живописью по воскресеньям, он испытывал лишь презрение и категорически отказывался посещать выставки их работ. Он постоянно говорил о том, что нужно применять коллажную технику Брака [2]при создании иллюстраций для брошюр, рекламирующих удобрения или установки по обработке целлюлозы, или чего-нибудь еще в таком же роде. И когда он, наконец, ушел от нас, я испытал большое облегчение от того, что мне не придется больше выслушивать всю эту галиматью.