Додо - Гранотье Сильви (читать книги бесплатно .txt, .fb2) 📗
— Уметь надо, — заключила она, втыкая волшебную шпильку обратно в свою шевелюру.
Освобожденная дверь провернулась на петлях, открываясь внутрь, с нашей спасительницы, оставшейся висеть на створке, один за другим сползли покровы, оставив ее нагой, и трубный голос заорал:
— Здесь вам не «Крэзи Хаус» [20], всему есть свои пределы, вы что, совсем рехнулись?
Никогда нельзя ставить крест на человеке. Надзирательница обладала блистательным воображением.
В конце концов все стало на свои места. Нейлоновая кофточка раздала нам полотенца, и я добралась до душа, где Салли выламывалась, как ребенок, который делает вид, что боится щекотки, мечтая, чтоб его пощекотали. Я была не в том настроении, чтобы шутить, а в руке держала такой жбан шампуня, который любой смех превратит в слезы.
У меня ушло часа два, чтобы справиться с ее грязью и со своей. Я купила средство от блох, поэтому нам пришлось вычесывать волосы частым гребнем, но я подумала и о награде: флаконе с каштановой краской, правда, с легким оранжевым оттенком, но в сочетании с фиолетовой туникой в форме палатки, которую я раздобыла для нее, Салли походила на обычную американку — в самый раз для отеля «Холидей Инн». Я же надела желто–лимонную блузку с брючным костюмом цвета фуксии и строгими белыми «адидасами», а также пальто легкого бирюзового оттенка — небольшая дань кокетству, от которой я в последний момент не смогла отказаться. Этот цвет лучше всего подходит к моим глазам. Из–за проблем с размером для Салли я подобрала гигантскую бутылочно–зеленую накидку, в которую легко можно было задрапировать Новый Мост.
Робер был так ослеплен нашим появлением, что подался в сторону — в сторону душевой дамы, которая, в свою очередь, слишком обомлела, чтобы подыскать достойный комментарий.
Информационный выпуск по радио Робера предупредил меня, что скоро полдень, и пообещал новые подробности относительно обнаружения нового трупа бомжа в Двадцатом округе. Стефан Бургуан, специалист по серийным убийствам, будет гостем передачи в дневном выпуске.
Мы катили в такси к площади Республики. Любое опоздание на встречу с Ксавье было немыслимо, поэтому я выдала Роберу точные инструкции и пачку банкнот, а сама вышла на Барбес.
Я смешалась с толпой, и никто не отстранялся, освобождая мне дорогу. Вызывающие расцветки моего наряда сливались с пестрым потоком. Безразличие — форма признания. Среди себе подобных не принято разглядывать друг друга, жизнь проходит в мягком взаимном пренебрежении. Мир других все прочнее захватывал меня в свои сети. Нет более непреодолимого соблазна, чем компромисс, и я всерьез задумалась над возможностью жить одновременно и внутри, и снаружи, как бы постоянно играя в салки.
Не в состоянии разрешить столь сложный вопрос, я целиком отдалась непривычному ощущению легкости от моей вновь приобретенной анонимности, от уверенности, что друзья в надежном убежище, от шуршания банкнот о «беретту» Йохана, не говоря уже о свидании с Ксавье. Я выслежу убийцу, отомщу за Квази, остановлю бойню и начну новую жизнь.
Разумеется, я не устояла. Купила берет гранатового цвета, чтобы скрыть поседевшие волосы, помаду, тушь для ресниц, пудру, чтобы скрыть морщины, и завернула в ближайший закоулок привести лицо в порядок.
Затем села в автобус, купила билет на одну поездку (целое состояние!), от чего испытала больше гордости, чем от всех разъездов на такси — поди разберись в душе человеческой!
Только поймите меня правильно. Я прекрасно знала, что ничем не смогу прельстить Ксавье — между нами лежала непреодолимая пропасть возраста, социального положения, не говоря о физической стороне дела, и все же он назначил мне свидание, ничем, даже взглядом, не выказав ни малейшего обо мне суждения. Этого было достаточно для моего счастья.
Я желала Поля, я преклонялась перед Хуго, у меня была куча других сердечных влечений и влечений более низменных и грубых, но на сей раз я любила бескорыстно, ничего не ожидая взамен. Как там сказали сегодня утром по радио? Да, впереди у меня будущее.
А Квази? Сказать по правде? У каждого из нас есть свой долгий ящик для несчастий. Крышка с него иногда слетает, а иногда держится, чтобы могли продержаться и мы.
Вам не потребуется штабная карта со всеми деталями, достаточно и памяти, потому что даже вы хоть раз в жизни испытали это волнение, самое единственное и самое общее для всех — волнение первого свидания. Когда автобус тронулся, я пожелала, чтобы он взлетел и мгновенно доставил меня на площадь Клиши. Но чем ближе он подъезжал, от остановки к остановке, тем сильнее я мечтала, чтобы какой–нибудь несчастный случай заставил его остановиться, или хоть пробка замедлила его неотвратимый ход. Меня бросало в жар, потом в холод, я каждую минуту перекладывала сумку из одной руки в другую, сотый раз вытирала ладони о новое пальто, а когда вышла на площади Клиши, подошвы мои налились свинцом, а все жизненно важные органы — сердце, легкие, желудок — поднялись к горлу. Совершенно потерянная, я остановилась у витрины видеомагазина, чтобы под благовидным предлогом перевести дух и взять себя в руки, и как буйнопомешанная, внезапно вернувшаяся к реальности, увидела себя в стекле: старый клоун, не смешной, скорее жалкий. Дешевая пудра от пота пошла бляшками, помада размазалась. Я лихорадочно стала рыться в новой сумке, куда свалила все содержимое карманов своего старого вещмешка, ища кусочек ткани или старый бумажный платок, чтобы стереть эту нелепую маску ложной молодости. Так я обнаружила большой лист бумаги, сложенный вчетверо, — не слишком мятый, не слишком грязный, а значит, его соседство с моим хламом было недолгим.
И я прочла:
Я здесь, совсем рядом, с тобой, всегда, в любой момент. Сначала я освобожу твоих подружек, а потом и тебя, забвение близко.
Я недолго раздумывала: конечно, это было глупо, но себя не переделаешь. Я зашла в первый попавшийся бар, распахнувший мне свои объятия, и проглотила одну за другой три рюмки кальвадоса.
20
Кем я была на самом деле, а? Многие ли могут ответить на этот вопрос? На самом деле, сказала я себе, заказывая четвертый и последний кальвадос, я всего лишь нищая бродяжка, алкоголичка, и существую только здесь и сейчас, не завтра, не у «Веплера», а главное — вот что надо помнить! — все это неважно. Даже если допустить, что меня распилят ножовкой, это неважно — или, скажем, не особо важно. Смерть Квази, Жозетты и той, другой — вот что особо важно, потому как они умерли вместо меня. У них и так–то никогда ничего своего не было, а теперь их облапошили даже со смертью. Это было отвратительно. И он за это заплатит.
— Ты за это заплатишь! — заорала я, чтобы он услышал, если уж он сидел у меня на хвосте. — А если желаешь со мной поговорить, я буду у «Веплера»!
Я оставила на столике пятисотфранковую банкноту, зычным голосом приказала примчавшемуся гарсону оставить сдачу себе и вступила на террасу «Веплера», как на захваченную территорию. Ксавье уже был там. Я сделала ему знак, что сейчас вернусь. Спустилась в туалет и умылась кремом «Нивея». Сняла берет. Я была Доротеей–воительницей в розовом, желтом и бирюзовом, с выставленными напоказ поседевшими волосами вместо открытого забрала
Я села напротив Ксавье, который встревоженно спросил, все ли в порядке. Я почувствовала, что смотрю на весь мир разъяренным взглядом, я готова взорваться при первом удобном случае — и постаравшись говорить спокойно, заявила:
— Надо остановить резню.
Он так распахнул свои глаза изумленного идиота, что те едва не повисли в воздухе; в мозгах у него воцарился полный вакуум, и только я собралась наорать на него за все бессмысленные убийства, за мое безнадежно запутанное прошлое, как вдруг увидела темные тени у него под глазами, восковую кожу, искривленные в страхе губы, и во мне всколыхнулись такие залежи материнской тревоги, о которых я никогда и не подозревала:
