Уловка Прометея - Ладлэм Роберт (читаем бесплатно книги полностью .TXT) 📗
– Прошу прощения, мистер Кольридж, но нам с вами настоятельно надо переговорить, – произнес Калаканис и кивнул, явно подавая сигнал охраннику в дверях. Коренастый телохранитель повернулся, перекрывая проход. Брайсон почувствовал выброс адреналина.
Пора!
Ник метнулся вперед, припечатав охранника к дверному косяку – Брайсону удалось застать его врасплох. Тот попытался было оказать сопротивление, потянулся к оружию, но правая нога Брайсона впечаталась ему в живот.
Внезапно включилась сигнализация, громкая и пронзительная, – толчком к тому явно послужил вопль Калаканиса. Когда телохранитель на мгновение потерял равновесие, Брайсон воспользовался кратким преимуществом, чтобы врезать телохранителю коленом в солнечное сплетение, а потом ударить рукой в лицо и уложить противника на пол.
– Стоять! – рявкнул Калаканис.
Брайсон стремительно обернулся и увидел, что второй телохранитель, Ян, принял характерную позу стрелка и уже вскинул двумя руками пистолет 38-го калибра.
В то же мгновение коренастый телохранитель, собрав все силы, попытался с криком вскочить, но Брайсон, воспользовавшись его движением, подтолкнул телохранителя вперед и вверх, вцепившись при этом ему в глаза. В результате голова телохранителя оказалась в точности перед лицом Брайсона, словно живой щит. Теперь Ян не мог стрелять, не рискуя попасть в коллегу.
Вдруг раздался взрыв, и Брайсон почувствовал, как на него брызнула кровь. Посреди лба телохранителя появилось темно-красное отверстие. Мужчина обмяк и мертвым грузом повис на руках у Брайсона. Ян – наверняка случайно – застрелил собственного товарища.
Брайсон развернулся, резко изогнувшись вбок, – как раз вовремя, чтобы пропустить вторую пулю у себя над головой, – и бросился в открытую дверь и дальше, в коридор. Пули жужжали вокруг, расщепляя дерево и оставляя выбоины на металлических переборках. Брайсон, сопровождаемый оглушительными воплями сирены, понесся по коридору.
Вашингтон, округ Колумбия
– Давайте взглянем ситуации в лицо. Вы не собираетесь оспаривать мои слова, не так ли?
Роджер Фрай выжидающе взглянул на сенатора Джеймса Кэссиди. За те четыре года, в течение которых Фрай исполнял обязанности главы группы поддержки, он регулярно помогал набрасывать черновики политических заявлений для заседаний конгресса и речей для предвыборных выступлений. Всякий раз, когда возникал какой-либо щекотливый вопрос, сенатор обращался именно к Фраю. Когда речь заходила о настроениях избирателей, Кэссиди мог безоговорочно положиться на этого худощавого рыжего мужчину, недавно перешагнувшего сорокалетний рубеж. Политика цен, поддерживающая фермеров-животноводов? Если займешь одну позицию, городские адвокаты поднимут крик о безжалостном убийстве, а если займешь другую, тебя возьмет в оборот сельскохозяйственное лобби. В таких случаях Фрай зачастую говорил: «Джим, это все помои. Голосуй, как совесть подскажет». Он знал, что именно таким образом Кэссиди и сделал карьеру.
Лучи предзакатного солнца проникали через венецианские шторы, образуя рисунок на полу сенаторского кабинета и заставляя блестеть полированный письменный стол из красного дерева. Кэссиди, сенатор от Массачусетса, оторвался от бумаг с инструкциями и встретился взглядом с Фраем.
– Надеюсь, Родж, вы понимаете, как высоко я вас ценю, – произнес сенатор, и на его губах заиграла улыбка. – Прежде всего за то, что вы так замечательно умеете управляться с прагматичной, изворотливой, ловкаческой стороной этого дела, а я тем временем могу себе позволить иногда встать на дыбы и высказать все, что считаю нужным.
Фрая всегда изумляло, насколько выразительно, именно по-сенаторски, выглядит Кэссиди: искусно уложенная копна волнистых серебряных волос и лицо, словно вышедшее из-под резца ваятеля. Рослый сенатор – в нем было чуть больше шести футов – был очень фотогеничен благодаря своему широкому лицу и высоким скулам, но самой его выигрышной чертой являлись глаза. Они могли становиться теплыми и дружескими, заставляя избирателей верить, что они нашли в сенаторе Кэссиди родственную душу, а могли делаться холодными и беспощадными, пронизывая насквозь свидетеля, вызванного на заседание сенатской комиссии и ведущего себя по-дурацки.
– Иногда? – Фрай покачал головой. – Я бы сказал – чертовски часто. Чересчур часто для сохранности вашего политического здоровья. Когда-нибудь это выйдет вам боком. Даже последние выборы были потруднее прогулки в парке, осмелюсь вам напомнить.
– Вы слишком много беспокоитесь, Родж.
– Должен же хоть кто-то этим заниматься.
– Послушайте, избиратели волнуются. Я показывал вам это письмо?
Письмо пришло от некой женщины, жительницы северного побережья Массачусетса. Она выставила иск против маркетинговой компании и обнаружила, что компания располагает тридцатью убористо исписанными страницами сведений о ней, собранных на протяжении пятнадцати лет. Эта информация была сгруппирована более чем по девятистам вопросам – от того, какое снотворное предпочитает эта женщина и чем лечится от изжоги и геморроя, и до того, каким мылом пользуется, принимая душ. Сведения касались ее развода, медицинских процедур, выплат по кредитам, совершенных ею нарушений правил дорожного движения. И в этом не было ничего уникального: компания располагала подобными досье на миллионы американских граждан. Уникальным было лишь то, что эта дама узнала о существовании своего досье. Это письмо и еще несколько ему подобных стало первым, что привлекло интерес Кэссиди к данному вопросу.
– Вы забыли, Джим, – я лично отвечал на это письмо, – отозвался Фрай. – Я только говорю, что вы даже не подозреваете, какую бучу подняли на этот раз. Это затрагивает самую суть нынешней манеры ведения дел.
– Именно потому об этом стоит говорить, – спокойно произнес сенатор.
– Иногда важнее остаться в живых и сохранить возможность вступить в бой на следующий день.
Но Фрай знал, как ведет себя Кэссиди, когда ему попадает вожжа под хвост: возмущение, вызванное таким попранием закона, перевесит холодный расчет и политические интересы. Сенатор не был святым. Временами он чересчур много выпивал, а еще – особенно когда был помоложе и волосы его были глянцевито-черными – не всегда отличался разборчивостью в любовных связях. Но при всем при этом Кэссиди твердо придерживался весьма определенных политических убеждений: при прочих равных сенатор старался поступать честно, по крайней мере, когда ясно представлял себе, что в данном случае означает «поступить честно» и чем он за это заплатит. Фрай всегда ругал Кэссиди за эту склонность к идеализму – и все же она внушала ему невольное уважение.
