Девятая директива - Холл Адам (серия книг txt) 📗
Из “роллс-ройса” не стреляли: не хотели, чтобы их главарь пострадал. В меня-то они попадут, а вдруг Куо не успеет затормозить и врежется в “ягуар”? Они знали, что он готов к любым неожиданностям и сам может разделаться со мной. Так действуют отлично дисциплинированные люди, которыми командует талантливый профессионал. Только такие могли осуществить похищение Представителя.
Теперь Представителя не спасти, обмен не предотвратить. Возможно, это сделают солдаты на контрольно-пропускном пункте, хотя Куо, наверно, предусмотрел, как проедет через Нонтабури, — иначе не стоило выезжать из Бангкока.
Сзади грохнул выстрел: он стрелял по шинам из крупнокалиберного пистолета.
Солнце висит совсем низко над горизонтом, и аметистовое небо очень красиво. Потревоженные выстрелами цапли поднялись с ровных рисовых полей.
Большой “роллс-ройс” уверенно мчится вперед. “Хонда” как будто застыла в зеркале заднего вида. Тело немеет, я с трудом соображаю. Сейчас меня убьют. Ну что ж, ничего не поделаешь.
Все произошло быстрее, чем я думал. В зеркале блеснул пистолет, раздался выстрел, лопнула задняя шина, но я инстинктивно попытался удержать машину на дороге. Шина разлетелась на куски, “ягуар” пошел юзом — я ничего не мог сделать — колесо рвало асфальт. Руль не поворачивался, машина стала неуправляемой.
Я увидел в зеркало, что “хонда” отстала: Куо снизил скорость, чтобы не врезаться в меня. Справа валялись камни, доски, а дальше начиналось рисовое поле. В последний раз я попытался выровнять машину — ничего не вышло. Я выключил зажигание, закрыл дверь на замок, согнул колени, уперся ступнями в приборный щиток и замер.
“Ягуар” налетел на камень, автомобиль тряхнуло, потом на другой, машина перевернулась, ее швырнуло об кучу досок, раздался жуткий грохот. Я почувствовал боль и временно ослеп: кровь прилила к голове. Я закричал, стараясь перекричать скрежет металла о камень. Потом все стихло, “ягуар” остановился.
Почти сразу же я пришел в себя и услышал скрип тормозов двух машин: они остановились наверху, на дороге.
Куо спустится, чтобы пристрелить меня. Я выполз через приоткрытое окно на теплую мокрую землю рисового поля: хотелось умереть под открытым небом, а не в металлическом гробу. Многие хотят умереть так, я не исключение.
Я чувствовал только боль, но продолжал лежать на боку с открытыми глазами и наблюдать за ними. Они стояли наверху. Их темные силуэты вырисовывались на фоне неба, залитого странным зеленым светом. Потом один из них пошел вниз; я понял, что это Куо.
25. Ракета
Так не бывает: небо залито зеленым светом. Я пошевелил пальцем, открыл и закрыл глаза, покачал головой — все в порядке. Я полностью пришел в себя. Но небо оставалось зеленым.
В воздухе остро пахло бензином из разбитого бака “ягуара”. Пары бензина сушили мне горло, я старался дышать неглубоко. Я смотрел на Куо. Он остановился, что-то приказал своим людям. Этого китайского диалекта я не знал, но мне показалось, что речь шла о зеленом свете. Потом он сказал им по-тайски: “Нонтабури”.
Они исчезли, я услышал, как заработал мотор “роллс-ройса”. Куо спускался один, его лицо медленно темнело: зеленый свет угасал. Он приближался, небрежно и уверенно держа в руке пистолет. Однако глаз с меня не спускал. Я внимательно следил за ним.
Мой мозг работал по инерции, как часы в разбитом “ягуаре”. Я не мог пошевелиться от жуткой боли, но если придется драться за свою жизнь, я забуду о боли.
А почему Куо медлит? Он мог спокойно пристрелить меня сверху или приказать сделать это своим людям.
Его ботинки прошлепали по покрытой водой земле, из которой росли нежные побеги риса. Они были выше уровня моих глаз. Держа пистолет наготове, он наклонился, посмотрел на меня. Снизу он показался мне огромным.
Шансов у меня, естественно, никаких. Но опыта мне не занимать, и я лежу, не мигая, сдерживая дыхание — так и задохнуться недолго. Из ран, на которых швы разошлись, сочится кровь; когда машина разбилась, я ободрал себе щеку, — в наступивших сумерках я вполне сойду за мертвого.
Мое сердце бьется, но он не слышит. Это слышу только я. Слышу и чувствую яростное желание жить и слышать, как бьется сердце.
— Квиллер!
Я хорошо знаю этого человека, но мы никогда не разговаривали. Он хочет поговорить, но нам нечего сказать друг другу — у него в руке пистолет.
Неожиданно Куо снова наклоняется и на фоне неба кажется мне черным.
— Ты слышишь меня?
У него властный голос, акцент выдает образованного человека. В голосе ненависть. Ему не важно, жив я или уже сдох: его ненависть должна найти выход.
— Слышишь меня, черт бы тебя подрал! Ты убил моего брата на складе воздушных змеев, понял? Ты убил моего брата.
Его голос задрожал, он заговорил по-китайски, проклиная мою душу, произнося слова мягко и с подчеркнутой торжественностью, как на молитве. Куо отправлял мою тень в ад на вечные муки. Потом он плюнул мне в лицо и поднял пистолет.
Я вцепился ему в запястье, меня пронзила боль, но я не отпустил руку, и пуля прошла мимо. Он стоял наклонившись и не был готов к нападению. Его мозг затуманила ненависть к твари, которую он считал мертвой. Я легко повалил Куо и набросился на него, как буйный сумасшедший, хотя хорошо понимал, что делаю; другой рукой ухватил его за шею и прижал лицом к покрытой водой земле, стараясь утопить.
Здоровья ему было не занимать, но умирающий хотел жить сильнее Куо. Его лицо скрылось в воде, по воде с шумом пошли пузыри, ноги судорожно задергались, левой рукой он потянулся за пистолетом, но я перехватил руку и сломал ему большой палец. Лицо Куо было под водой, но он все равно закричал. Я еще сильнее сдавил ему шею, высвободил одну руку и зашарил, пытаясь найти пистолет. Его пальцы не шевелились, я разжал их и отбросил пистолет. Он с плеском упал где-то сзади.
Я дрался и не мог понять: почему он так слабо сопротивляется? Куо молод, силен, жесток, безжалостен, однако мужества ему не хватает. Он сопротивляется, не веря в свою победу, и я понял почему: Куо китаец, а этот народ весьма суеверен. Когда он разговаривал со мной на своем родном языке, он считал, что проклинает мертвеца.
Мое неожиданное нападение показалось Куо чудовищным, ужас лишил сил: на него набросился не человек, а дух — против него Куо бессилен. Это идет не от разума: маленькие зверюшки в ужасе замирают, когда видят рядом змею. То же самое произошло с Куо.
Он находился в этом состоянии всего несколько секунд: Куо бывал и не в таких переделках — он все понял. Я обманул его самым старым способом — притворился мертвым. В один миг ужас лишил Куо сил. Но он уже пришел в себя.
Иногда он пытался неожиданно и резко вырваться: дергал ногами, извивался всем телом, пытался схватить меня правой рукой. Но я держал его за шею так крепко, что он не мог вырваться. Иногда Куо поднимал лицо из грязи и делал судорожный вдох, но он уже задыхался. Среди прочих звуков я различал сначала китайские, а потом английские слова. Я стал прислушиваться.
Он просил пощады.
Последние отблески дневного света гаснут на горизонте. Ночь только начинается, светят первые звезды, вокруг — тишина. С рисовых полей надвинулся туман и накрыл нас.
Куо задыхался. Я снова прислушался — он умолял не убивать его. Неудивительно: явная трусость прячется за заряженным пистолетом или винтовкой, а винтовка — его любимое оружие. Если человек хочет жить — это не трусость. Но если он начинает умолять пощадить его, это и называется трусостью. Надо хотеть жить, драться за жизнь до последнего вздоха, но, когда знаешь, что погибнешь, прими смерть с достоинством, а не валяйся в ногах, как собака.
Я снова сжал ему горло и вдавил лицом в грязь; без воздуха особо не подергаешься. Наверно, я искал предлог, чтобы его придушить. Я помнил страшный крик, когда большая машина врезалась в толпу, и этот крик отдавался у меня в ушах громче, чем его жуткое бульканье.
Я рванул его голову вверх, подождал, пока он отдышится, и ребром здоровой ладони ударил сбоку по шее. Через несколько минут он очнулся, но на этот раз уже я стоял над ним с пистолетом. Я приказал Куо встать, и мы, покачиваясь, побрели по грязи, а потом поползли на четвереньках вверх к дороге, где стоял Пангсапа.
