Леопард - Несбё Ю (лучшие книги txt) 📗

Бьёрн Холм, сидевший позади него, пожал плечами и с помощью мимики показал, что он и понятия не имеет о том, что у комиссара на уме.

— Из Ставангера, как я слышал, — сказал Хаген и встал.

— Точно, — признался Харри. — Да не вставай, шеф.

— Это твое кресло. А мне надо идти.

— А что такое?

Харри предполагал, что новости будут плохими. Плохие, но важные новости. Шеф не стал бы одолевать «Кишку» под окружной тюрьмой только затем, чтобы сообщить, что отчет по командировке оформлен неправильно.

Хаген продолжал стоять, так что единственным человеком в комнате, кто по-прежнему сидел, был Холм.

— К сожалению, я должен информировать вас о том, что КРИПОС уже обнаружила, что вы работаете по этим убийствам. И у меня не остается выбора, я должен закрыть расследование.

В наступившей тишине Харри мог услышать шум бойлеров в соседнем помещении. Хаген окинул взором комнату, встретился глазами со всеми и остановился на Харри:

— К тому же я не могу сказать, что это почетная отставка. Я четко дал понять, что все должно делаться в полной секретности.

— Ладно, — сказал Харри. — Я попросил Беату Лённ организовать утечку информации о веревочной мастерской для КРИПОС, но она обещала, что все будет выглядеть так, словно источник утечки — криминалистический отдел.

— Она конечно же так и сделала, — сказал Хаген. — Это ленсман в Утре-Энебакке тебя разоблачил, Харри.

Харри поднял глаза к потолку и тихо выругался.

Хаген хлопнул в ладоши, и в кирпичных стенах это прозвучало как небольшой взрыв.

— И потому я вынужден произнести эти печальные слова о том, что расследование прекращается, причем незамедлительно. И через сорок восемь часов вам придется освободить этот кабинет. Гомен насай. [52]

Харри, Кайя и Бьёрн Холм переглянулись, когда железная дверь медленно закрылась и шаги Хагена стали медленно удаляться.

— Сорок восемь часов, — произнес наконец Бьёрн. — Кто-нибудь хочет свежего кофейку?

Харри пнул корзину для мусора около стола. Она с шумом врезалась в стену, вывалив на пол свое скромное бумажное содержимое, и покатилась назад.

— Я буду в Государственной больнице, — сказал он и пошел к выходу.

Харри поставил к окну жесткий деревянный стул и стал читать газету, прислушиваясь к ровному дыханию отца. В газете центральное место отводилось свадьбе и похоронам. Слева — фотографии с церемонии прощания с Марит Ульсен, на которых можно было видеть серьезное, полное участия лицо премьер-министра, одетых в черное товарищей по партии и мужа, Расмуса Ульсена, чье лицо закрывали огромные и совершенно не идущие ему темные очки. Справа — сообщения о том, что дочка судовладельца Лене Галтунг весной выйдет за своего Тони, а также фотографии наиболее именитых гостей, которые полетят на свадьбу в Сан-Тропе. На последней странице написано, что солнце в Осло сегодня зайдет в 16.58. Харри взглянул на часы и констатировал, что именно это сейчас и происходит за низкими облаками, которые не хотят пропускать ни дождь, ни снег. Он посмотрел на дома по склонам холма — в окнах уже загорался свет, — и подумал, что когда-то тут тоже был вулкан. Эта мысль понравилась ему: однажды вулкан под этими домами проснется, проглотит их и уничтожит все следы того, что когда-то было удобным, неплохо устроенным и немного печальным городом.

Сорок восемь часов. Почему? Для того чтобы освободить так называемый кабинет, им хватило бы и двух часов.

Харри прикрыл глаза и задумался. Принялся писать в уме последний рапорт в свой личный архив.

Две женщины убиты одним и тем же способом, захлебнулись собственной кровью, и у обеих в крови был обнаружен кетаномин. Еще одна женщина повешена на вышке для прыжков в воду, на веревке, позаимствованной из старой веревочной мастерской. И наконец, мужчину утопили в собственной ванне. Все жертвы, очевидно, ранее в одно и то же время находились в одном и том же месте. Пока неизвестно ни кто еще находился в той же хижине, ни каким мог быть мотив преступления, ни что произошло в то время в Ховассхютте. Есть только последствия, а причины нет. Case closed. [53]

— Харри…

Он и не слышал, что отец проснулся. Харри обернулся.

Улав Холе выглядел немного поздоровее, возможно, оттого, что щеки у него порозовели, а в глазах был лихорадочный блеск. Харри встал и передвинул стул поближе к кровати отца.

— Ты давно здесь?

— Минут десять, — соврал Харри.

— Я так хорошо спал, — признался отец. — И видел чудный сон.

— Я так и понял. Ты выглядишь так, что хоть вставай и уходи домой.

Харри поправил отцу подушку, и отец не стал возражать, хотя оба они знали, что с подушкой и так все было в порядке.

— Как там дом?

— Великолепно, — сказал Харри. — Еще целую вечность простоит.

— Хорошо. Я хотел бы кое о чем с тобой поговорить, Харри.

— М-м-м…

— Ты уже взрослый мужчина. И ты лишишься отца, так сказать, естественным способом. Так и должно быть. Не так, как было, когда ты лишился матери. Ты тогда чуть с ума не сошел.

— Правда? — спросил Харри и провел рукой по наволочке.

— Ты разгромил все в своей комнате. Ты хотел убить врачей и тех, кто ее заразил, и даже меня. Потому что я… ну, потому что я не обнаружил этого вовремя, я так думаю. Тебя переполняла любовь.

— Ты хотел сказать — ненависть.

— Нет, любовь. Это то же самое чувство. Все начинается с любви. А ненависть — просто ее обратная сторона. Я всегда думал, что именно из-за смерти матери ты начал пить. Или, точнее, из-за любви к матери.

— Любовь — это машина для убийств, — пробормотал Харри.

— Что?

— Да нет, просто мне кто-то сказал это однажды.

— Я делал все, о чем просила твоя мать. Кроме одного. Она просила меня помочь ей, когда настанет ее час.

Харри почувствовал, будто на него вылили ушат ледяной воды.

— Но я не смог. И знаешь что, Харри? Это преследует меня, точно кошмар. Не было и дня, чтобы я не подумал, что не сумел выполнить это ее желание, желание женщины, которую я любил больше всего на этой земле.

Деревянный стул жалобно скрипнул, когда Харри вскочил и снова подошел к окну. Он слышал, как за спиной отец пару раз глубоко вздохнул. А потом продолжил, голос его дрожал:

— Я знаю, что возлагаю на тебя тяжелую ношу, сын. Но я знаю также, что ты такой же, как я, что, если ты этого не сделаешь, оно станет преследовать тебя. Так что позволь мне объяснить тебе, что ты должен сделать…

— Отец, — произнес Харри.

— Ты видишь эту канюлю?

— Отец! Перестань!

За спиной стало совсем тихо. Только свистящее дыхание. Харри смотрел на черно-белую фотографию города, где облака прижимались своими свинцово-серыми расплывшимися лицами к крышам домов.

— Я хочу, чтобы меня похоронили в Ондалснесе, — сказал отец.

Похоронили. Слова эти были как эхо пасхальных каникул, проведенных с матерью и отцом на Леше, когда Улав Холе серьезно объяснял Харри и Сестрёнышу, что им делать, если вдруг сойдет лавина или если у них будет перикардит — «ледяное сердце». Вокруг них были ровные поля и пологие холмы, это было почти так же, как если бы стюардесса на рейсе во Внутренней Монголии объясняла, как пользоваться спасательным жилетом. Это было абсурдно, но все равно давало ощущение уверенности, что они непременно выживут, выживут все, если только будут правильно себя вести. И вот сейчас отец говорит, что это вовсе не так.

Харри пару раз кашлянул:

— А почему в Ондалснесе? Почему не здесь, в городе, где… где похоронена мама.

— Я хожу лежать там же, где мои односельчане.

— Ты же их даже не знаешь.

— А кого человек знает? Во всяком случае, мы с ними из одного и того же места. И может, дело в конце концов именно в этом. В твоем роде. Хочется быть со своими.

— Правда?

— Да. Это так. Отдаешь ли ты себе в этом отчет или нет, но именно этого тебе и надо.