Иначе не выжить - Ковалев Анатолий Евгеньевич (чтение книг .TXT) 📗
– Вы что, сговорились? Можно подумать, все интересы российской мафии вертятся вокруг моей мамы!
Она знала, как он не любит этого слова, и специально выделила его.
– Хочешь, анекдот расскажу про мафию? – предложил вдруг Геннадий. – Едут двое крутых в шикарном «роллс-ройсе». Их обгоняет старенький, задрипанный «запорожец» и перекрывает им путь. Из «запорожца» выходит вонючий бородатый мужичонка с обрезом. «Деньги на бочку!» – кричит мужичонка, и те отдают ему деньги. «Золото!» – требует грабитель. Что ж, пришлось расстаться с перстнями и портсигарами. «Одежу!» – вошел во вкус мужик. Остались они в чем мать родила.
«А теперь к стенке. Раком!» Встали они, как он просил. И вдруг слышат, мужичонка покидал награбленное в свою трахому и уехал. Тогда первый спрашивает:
«Как ты думаешь, почему он нас не трахнул?» «Так мы же – мафия!» – гордо напоминает ему второй.
Отсмеявшись, Светлана Васильевна поинтересовалась:
– Это мне тоже передать Криворотому?
– А что? Расскажи при случае, – посоветовал Гена, – пусть много о себе не воображает!
– Ну а теперь о серьезном, – сразу переменилась она в лице и поведала свои опасения:
– Я упомянула в разговоре с Питом о графике. Понимаешь? Он хочет знать, откуда у тебя график.
– Все ведь знать нельзя. Верно?
– В таком случае, он может усомниться в полученной от меня информации.
– Что ж, умение сомневаться должно быть присуще любому нормальному человеку, – вновь парировал Балуев.
– Но тогда между вами не возникнет доверия, – настаивала на своем Света.
– Оно не возникнет никогда, – отрезал Геннадий. – Мишкольц не пойдет на сговор с таким человеком, как Пит. Он вообще никого из них видеть уже не может, потому и торчит в своей Венгрии. А я и подавно не стану миловаться с Криворотым! Просто посчитал своим долгом предупредить, чтобы Пит не заблуждался в отношении Поликарпа, а доверять или не доверять моей информации – это его право.
Неожиданно хлынул дождь, превратив лобовое стекло в заплаканный экран.
Водная стихия обрушилась на мир единым стальным потоком, и казалось, что серебристые купола церкви вот-вот растворятся в нем. Заработали дворники, закрылись оконца. Выловленная из пачки сигарета так и осталась не зажженной в ее кулачке.
– Я, кажется, поняла. Ты хочешь их поссорить. Это неминуемо приведет к новой крови. – Она посмотрела на него так, что Балуев не выдержал и отвернулся.
– Ты подумал обо мне? Я окажусь на пороховой бочке.
– Не надо только драматизировать – внимательно наблюдая за работой дворников, произнес он. – У тебя надежный тыл.
– Тыл? – усмехнулась Кулибина. – Что ты имеешь в виду? Ах, да! Я и забыла, что у меня есть кое-какие заслуги перед Мишкольцем и его королевством!
И я могу потребовать награду! И стать директрисой нового магазина! И переехать в новую квартиру! И вообще начать новую жизнь! А ты спросил, хочу я этого или нет? – Геннадий Сергеевич опустил голову, пальцы с завидным упорством барабанили по колену. – Хочу я быть тебе по гроб обязанной? Кланяться в пояс Володечке? Делать вид, что все у меня – о'кей? Ты можешь, конечно, посмеяться надо мной. Ах, какая, мол, ты независимая! И всего-то в жизни добилась. Да, я никогда не скрывала, что вытащил меня из полунищенского существования Стар. Но никто… Слышишь, никто не смеет меня упрекнуть в том, что из-за этого я стала любовницей босса. Я любила Стара со школьной скамьи, и тому есть десяток свидетелей!..
– Зачем ты?.. – начал было он, но Светлана не дала ему говорить.
– Затем, чтоб ты знал, я не приму ни от кого подачки! Тем более от тебя, чтобы твоя разлюбезная Марина смущенно улыбалась при встрече со мной, давая понять, как многим я обязана ей. И в тот же вечер закатывала бы тебе истерики: пригрела на груди змею!
– Мне наплевать на Марину!
– А мне – нет!
– Заткнись! – крикнул вдруг он, сжав руки в кулаки, и затрясся всем телом. Ей показалось, что он сейчас ее ударит, но ничего подобного не произошло. Геннадий заговорил быстро, не давая Свете опомниться:
– Я не могу с ней больше жить! Я подам на развод, как только она вернется с юга, иначе перестану себя уважать. Так что можешь не бояться ее смущенной улыбки! И, ради Бога, не воображай себе, будто ты явилась причиной нашей размолвки. К этому давно все шло. А теперь мне пора!
Он сделал резкое движение с явным намерением броситься навстречу стихии и быть унесенным потопом навсегда.
– Куда ты? – решительно дернула Светлана за полу пиджака и усадила его на прежнее место. – Ну, вот. Покурила, кажется… – Она разжала кулак, ладонь была усыпана табаком раздавленной сигареты. – Куда ты в такой дождь?
– Пожалела?
Он не смотрел на нее, его по-прежнему больше интересовали дворники.
Светлана Васильевна открыла оконце, подставила под струи дождя ладонь и крикнула, видимо, оглушенная потоком:
– А дождь-то совсем теплый!
– Я не нуждаюсь в чьей-либо жалости, – пробурчал он.
Она сидела к нему спиной, не убирая из окна руку, завороженная ливнем.
– Ненавижу, когда меня жалеют, – продолжал он заунывным голосом, – это всегда оскорбительно. Ты ведь знаешь, я…
Она перебила его глупым, детским смешком.
– Фу, каким ты бываешь занудным!
Резко обернулась и плеснула ему в лицо полную ладошку дождевой воды.
Он бы окончательно почувствовал себя оскорбленным, если бы не ее задорный смех и пьяные искорки в теплых глазах.
– Ладно, – сделал успокоительный жест Геннадий и принялся быстро крутить оконную ручку.
– Не надо! У меня косметика! Ты с ума сошел! – визжала Светлана, но это ее не спасло.
Они плескались, как малые дети, и немного погодя их деловые, респектабельные костюмы превратились в мокрое тряпье. Последней жертвой ее размытого макияжа стала помада, которая расплылась вокруг губ после долгого и томительного поцелуя.
Дождь наконец умолк, а их голоса нет.
– Я ЛЮбЛЮ…
– Однако мы не торопились с этим.
– Вот и свершилось.
– Я безжалостная, правда?
– Ты на самом деле его любила?
– Это имеет значение?
– Я мучаюсь…
– Не мучайся и приходи сегодня ко мне на ужин. Познакомлю с мамой.
– Значит, мама – не миф?
– Разве я похожа на Гомера?
– Что-то греческое в тебе есть.
– Не смеши!..
Оболтус шофер едва признал в Геннадии своего шефа, когда тот вернулся в машину.
– А вы, Геннадий Сергеевич, не промах! Я, честно говоря, считал вас примерным семьянином. Чуть не разочаровался. Вы вон какой шустрило!
– Но-но, поменьше рассуждай – крути баранку! – приструнил его Балуев, поправляя галстук и застегивая пиджак.
– Куда прикажете? – подражая извозчикам былых времен, спросил тот.
Прежде всего шеф проверил часы – без пяти три. Самое время позвонить Мишкольцу. С Венгрией – разница в четыре часа, так что Владимир Евгеньевич пьет сейчас утренний кофе со своим кошерным бутербродом и рассказывает сынишке страшные истории про тамошних вампиров, а может, про здешних. И придется ему, его помощнику, нарушить эту идиллию.
– Давай на проспект Мира! – скомандовал Геннадий Сергеевич.
Пусть он спокойно доест свой бутерброд! А мы пока поищем этого бедолагу.
Утром он снова звонил Федору, хотя если бы тот отыскался, то уже позвонил бы сам. Место поиска ограничивалось тремя домами, но не так-то легко их обшарить: каждый подъезд закодирован, квартиры в основном принадлежат людям солидным. К таким без приглашения в гости не ходят. Балуев не знал, как подступиться к этим чертовым домам, но в том, что ночная похитительница живет в одном из них, он был уверен.
Невостребованный «опель» по-прежнему мозолил глаза на платной стоянке, хоть и был уже перемещен в штрафную зону.
Геннадий велел остановить машину возле ювелирного магазина. Федор высказал предположение, припомнил он, что девица побежит сдавать камешки в ближайший магазин. Версия, конечно, утопическая, но с чего-то надо начинать.
Ювелирный только открылся после обеда, но уже выстроилась очередь в кабинет, где принимались изделия на комиссию. Под неодобрительный шепот Балуев протиснулся к дверям и столкнулся с высоченным здоровяком в клетчатой рубашке, выходившим из кабинета. Геннадий едва бы удержался на ногах, если бы тот вовремя не поймал его под локти.
