Жизнь, застигнутая врасплох (Сломанные побеги-2) - Март Михаил (е книги TXT) 📗
Санитар пришел за ним на третий день.
— Вас ждет доктор.
Больного вывели в широкий коридор. Его камера значилась под номером триста тринадцать. И таких клетушек тут сотни. Они располагались по обеим сторонам мрачного бесконечного тоннеля через каждые два метра. Толстые кирпичные стены служили хорошей звукоизоляцией. В своем курятнике он ничего не слышал, коридор же был наполнен звуками. Кто-то кричал, кто-то стонал. Мужские, женские голоса создавали какофонию безобразного нечеловеческого воя, словно ты попал в зверинец.
Шли долго. Кабинет врача ничем не отличался от его обители. Та же камера, но без койки, вместо нее стол и три шкафа, забитые историями болезней.
Безликий доктор указал пациенту на табурет. Санитар остался стоять в дверях. Беглый осмотр. Язык, зрачки, пульс, давление.
— Как вы себя чувствуете, Ефим Иваныч?
— Лучше всех. Готов к выписке. Здоров на сто процентов.
— Стандартный ответ. С вашим диагнозом в больнице лежат не один день. Курс лечения длится не меньше месяца. Затем реабилитационный период. Еще месяц. Все лучше, чем настоящая тюрьма.
— Не уверен. Хотя в настоящей мне бывать не приходилось.
— Только потому, что вас признали невменяемым. Избивали жену, детей, подожгли школу, где училась ваша дочь. Всего лишь из-за того, что ребенка учат глупостям, и она растет дурой. Застрелили соседскую собаку. Она вам мешала. Много лаяла. Ударили кулаком в лицо участкового. Вы социально опасная личность. Имелось достаточно оснований оградить от вас общество. По совокупности преступных деяний вам грозило не менее десяти лет заключения. Вас спасла жена. Она настояла на медицинском обследовании. Комиссия подтвердила вашу невменяемость.
— Значит, я в психушке?
— В психиатрической больнице.
— Пардон. Видите ли, у меня нет жены и детей. Школу я не поджигал. Там, где я жил, школ нет. Зона отдыха. Если говорить о пожаре, то речь идет о моем доме. Он сгорел. Но не по моей вине. После чего я перебрался в Москву и жил в съемной квартире. Временно, разумеется. Ваша история не имеет ко мне никакого отношения.
Доктор записывал в медицинскую карту все, что говорил больной.
— И давно вы живете в Москве?
— Всю жизнь. Я родился в столице. Потомственный москвич.
— Кто вы по профессии?
— Писатель. Мое настоящее имя Павел Михайлович Слепцов. Может слышали?
— Не приходилось. Одно могу сказать вам с уверенностью. О выписке думать еще рано. У нас есть милицейские протоколы, решение суда, заявление вашей жены, показания свидетелей. Все это подлинные и убедительные документы, а не поклеп недоброжелателя. И наконец, заключение комиссии, куда входили лучшие психиатры республики.
— Понимаю. С такими аргументами трудно спорить. У меня есть враги, желающие от меня избавиться. Влиятельные богатые люди. Меня попросту подставили. Такое уже случалось. Можно себе такое представить?
— Очень трудно. Я придерживаюсь фактов, думать по-другому заставлять вас не буду. Человека, страдающего навязчивой идеей, переубедить очень трудно. Практически невозможно. Я не ставлю перед собой таких целей. Моя задача помочь вам избавиться от бредовых идей. Вылечить вас невозможно, но снять обострение мы можем.
— Вы ставите мне на лоб штамп шизофреника и не хотите разобраться в сути событий.
— Почему же, это моя обязанность. Я готов вас выслушать и даже рассуждать вместе с вами. Течение ваших мыслей очень важно для меня. Давайте рассуждать. Я готов. Вы сказали, что живете в Москве. Допустим. Ответьте мне на один сложный вопрос. Как вы попали в Караганду за три с лишним тысячи километров от Москвы.
— При чем здесь Караганда?
— При вашем диагнозе нельзя так жить. Вы же себя в могилу гоните. До «белочки» дошли?
— Белочки?
— Белая горячка. На обиходном сленге.
— Выпиваю, конечно, но чертиков еще не видел.
— Веруете ли вы в Бога?
Слепцов перекрестился, хотя церковь его интересовала только как музей.
— Скорее всего, я отношусь к категории безбожников. Моя первая жена была женщиной набожной. Я ходил с ней в церковь. Сопровождал ее, так точнее. Крестился, свечки ставил. Совершал обряд, но не более того. Вторая жена оказалась сущим дьяволом. С ней я рука об руку полетел в тартарары и до сих пор нахожусь в состоянии падения в преисподнюю.
— Давно умерла ваша первая жена?
— Четыре месяца назад. Мы были разведены. Просто я к ней вернулся после смерти второй жены, мы жили вместе год, и она скончалась.
— Вы окончательно запутались.
— Я не путаюсь. Голова плохо соображает. Разучился правильно излагать свои мысли. Сказываются перегрузки.
— Возможно. Вам надо отдохнуть. Поговорим завтра. Санитар отвел больного в камеру. Слепцов обессиленно свалился на жесткую койку и уставился в потолок. Анализировать ситуацию в таком состоянии очень трудно. Опять он выглядел идиотом. Доказывать психиатру свою вменяемость, когда тебе поставлен диагноз шизофрения, — бесполезное занятие. Каждое сказанное тобой слово оборачивается против тебя. Искать логику, справедливость, понимание и сочувствие можно где угодно, но только не в психушке. В нашей стране попасть в дурдом ничего не стоит. Достаточно получить заявление от родственников. Подпись участкового усугубит положение, и всю оставшуюся жизнь будешь доказывать, что ты не верблюд. Лучший способ избавиться от лишнего человека. Кто он такой? Бомж с чужим поддельным паспортом. Если врач сказал правду о его местонахождении, то дело дрянь. Караганда — это Казахстан. Три с лишним тысячи километров его отделяет от свидетелей. Из надежных остались только Настя и Метелкин. Они недосягаемы. Красотка в темных очках его предупреждала: «Уезжай и не мешайся под ногами». Сам напросился. Спасибо, что не убили, но из числа живых вычеркнули. Он — пустое место. Бесполезно качать права и лезть в бутыл-
ку. Надо соглашаться со всеми диагнозами и требованиями. Доказать, что он не опасен. Юродивый, дурачок. Любой его протест вызывает раздражение, а его попытки докопаться до истины записываются в историю болезни как навязчивые идеи, делая положение безвыходным.
Двое суток о нем не вспоминали. Слепцов расхаживал по камере из угла в угол, не находя себе места. Места здесь явно не хватало. Он молчал и ничего не требовал, глотая свою похлебку. В камеру заходила медсестра делать уколы, но ее всегда сопровождал здоровенный санитар, мордоворот с раскосыми глазами.
Только бы не сойти с ума по-настоящему. Слишком близко к сердцу он принимает происходящее. Ужасающая обстановка давит на психику. Надо занять свои мысли чем-то посторонним. Отвлечь. Можно начать писать новый роман. В голове. Придумать романтическую историю с детективным сюжетом. Когда он увлекался, то забывал обо всем, переселяясь в придуманный им мир.
Надо попробовать.
На третьи сутки его вызвали к врачу. Он взял себя в руки, разработав стратегию своего поведения. Никаких навязчивых идей, никаких вопросов и безобидные ответы без всяких утверждений.
И тут сюрприз. В кабинете сидела женщина с двумя детьми. Одному лет пять, с явными признаками болезни Дауна, и девочка лет трех. Женщина в плохонькой одежде выглядела измотанной и усталой. На вид не более сорока.
Врач не спускал глаз с вошедшего.
— Узнаете, Ефим Иваныч?
— Не имел чести быть представленным.
Женщина заплакала.
— Это ваша жена. Ее зовут Люба. Ваши дети. Ваня и Маша. Люди, с которыми вы прожили не один год.
— Ах, Любочка! Извини. Пелена в глазах после уколов, не признал. Боже мой! Детишки. Вылитый я в детстве. Одно лицо… Не делайте из меня идиота, доктор. У шизофреников отличная память.
Женщина разревелась, прижав к себе напуганных детей.
— Ну за что нам такое горе, доктор? — тихо произнесла она.
— Идите. Мы поговорим позже.
Очередная жена Слепцова вышла, взяв детей за руки.
— Я уже писал книгу о сумасшедших, доктор. Кое-что смыслю в психиатрии. Амнезией не страдаю. Шизика вы из меня сделали, но с памятью у меня все в порядке.
