Сошедший с рельсов - Сигел Джеймс (электронные книги без регистрации .txt) 📗

А в ящике стола – лист линованной бумаги с обещаниями, похожими на новогодние обязательства: «Я буду активнее знакомиться с людьми» или «Я избавлюсь от излишней категоричности». И так далее. Я решил, что автор этих строк и хозяин книги – одно и то же лицо, поскольку в них просматривалось истовое стремление к совершенству. «Интересно, а как обстояло дело с нами? – подумал я. – Диана, наверное, с Венеры, а я с Плутона».

Я забрел в библиотеку на Сорок второй улице, потолкался по музею Метрополитен и почти весь день продремал в планетарии Хейдена. Порой я просыпался и таращился на звездный купол, как выходящий из анабиоза астронавт, затерянный во Вселенной.

Ежедневно я звонил Анне. Всегда по сотовому, поскольку мы придумали легенду, будто я отправился на съемки нового рекламного ролика в Лос-Анджелес. Как-то мне пришлось провести там целых два месяца, и мы решили, что это подходящая версия.

– Где ты сейчас? – спрашивала меня Анна.

На студии в Бербанке [39]. На улице в Венис [40]. Во взятой напрокат машине на пересечении Сансет и Ла-Сиенега.

– Круто, – восхищалась Анна.

Диана заявила, что пока не желает со мной разговаривать. Что подразумевалось под словом «пока», она не уточнила. Иногда я звонил, и трубку снимала она. Я надеялся, что наказание кончилось. Но Диана тут же подзывала к телефону дочь. Хотя в каком-то смысле наше общение ничуть не отличалось от того, что сложилось в эпоху Anno Domini [41], то есть эры диабета Анны. Только теперь в молчании Дианы чувствовалось не горе, a страшный упрек. И если раньше молчание было исполнено бессознательной ласки, то теперь в нем ощущалось затишье, как в третьесортном фильме, когда героиня перед решающим наскоком уверяет своего amigo [42]: «Все хорошо, все спокойно».

Я снова встретил Лусинду в конце февраля, в понедельник, на третьей неделе вынужденного безделья.

Моим первым порывом было немедленно спрятаться, нырнуть поглубже в людской водоворот. Вторым – поздороваться с ней. Наверное, потому, что я обрадовался: она жива и здорова. Бодра и даже с кем-то беседует. Это немного облегчало мне чувство вины.

Я, конечно, вспоминал ее и надеялся, что она сумеет оправиться от того, что сделал с ней Васкес.

Теперь я увидел, что ей это удалось. Круги под глазами исчезли. Она снова была красива – прежняя Лусинда.

Я любовался ею не меньше минуты, а потом перевел взгляд на того, с кем она говорила. Кто это, муж, которого я мимолетно видел у фонтана?

Нет, не муж. Этот был ниже ростом, моложе и одет небрежно. Может, коллега-брокер или сосед?

Похоже, они были на дружеской ноге. Остановились перед газетным стендом и начали что-то весело обсуждать.

А я оказался на ничейной территории: недостаточно далеко, чтобы остаться незамеченным, но и недостаточно близко, чтобы услышать слова. Стоило Лусинде повернуть голову налево, и я как на ладони – ненадежный человек, живое напоминание о перенесенном ужасе.

Я хотел избавить ее от этого. Но главным образом хотел избавить от этого себя.

И бросился наутек. Глядя вперед, чтобы случайно не встретиться с Лусиндой глазами, обогнул край медленно текущей толпы и устремился к лестнице, выводящей на Восьмую авеню.

Но не выдержал. Покосился на Лусинду и ее спутника, желая убедиться, что она меня не заметила.

И заметил кое-что сам.

А потом размышлял об этом всю дорогу в такси до Национального музея американских индейцев. Но так ни до чего и не додумался. Слишком быстрый был взгляд, слишком много людей отделяло меня от Лусинды. Эти люди были вроде статистов, которые ходят туда-сюда между камерой и актерами с целью внушить зрителю, будто сцена снята на улице, а не в павильоне «Юниверсал студиос».

Но когда статистов перебор, исполнители кажутся лишними в кадре. Приходится сокращать массовку и переснимать сцену.

Именно этим я и занимался в такси. Мысленно убирал толпу, стараясь яснее разглядеть Лусинду, ее коллегу, или соседа, или…

Брата. Да, он мог быть ее братом. Но был ли у Лусинды брат? Мы гораздо больше говорили о моих родных, чем о ее. Это я изливал ей душу – рассказывал про Анну и Диану. Лусинда предпочитала слушать.

Теперь мне казалось, что у нее должен быть брат. Или кузен. Да, скорее кузен.

Дело в том, что меня поразило их поведение.

Они касались друг друга руками. Не держались за руки, не стояли под руку, а именно касались.

Так обычно ведут себя с братом. И не с братом. С другом, с новым приятелем. Ну и что? Я никогда не спрашивал у нее, был ли я первым любовником. Отчего же предполагать, что стал последним?

Брак Лусинду нисколько не радовал. Ей требовался человек, с которым можно поговорить. И не только. Не исключено, что она такого нашла.

На мгновение я ощутил нечто, подозрительно смахивающее на ревность. Мгновенный укол, призрачная боль давно затянувшейся раны.

А затем я выбросил Лусинду из головы.

Сошедший с рельсов. 32

Это был день рождения Анны.

Я не пропустил еще ни одного ее дня рождения. И не представлял, как пропущу этот. Пусть она мрачно пожимала плечами: мол, дни рождения… что это такое? Я был уверен: дочь не простит мне, если я не приду на ее праздник, и я заполучу второго судию, хотя вполне хватает и первого.

Поэтому, когда я в очередной раз позвонил домой и трубку взяла Диана, я выпалил:

– Пожалуйста, не зови Анну. Мне нужно с тобой поговорить.

– Да, Чарлз, – вздохнула она.

Наконец-то назвала меня по имени.

– Приближается день рождения Анны.

– Я знаю, когда у Анны день рождения.

– Тебе не кажется, что в этот день я должен быть дома? Анна обидится, если решит, что на ее день рождения я остался в Калифорнии.

– Я еще не готова тебя видеть.

Да, в том-то и проблема: Диана не готова. Зато я более чем готов.

– А если поступить так… Сказать, что я вырвался на минутку и должен улететь обратно?

– Не знаю…

– Диана, это же день рождения Анны.

– Хорошо. На ночь можешь остаться. Но утром, пожалуйста, уходи.

– Понятно. Договорились. Спасибо.

Странно было благодарить жену за то, что она позволила мне переночевать в моем собственном доме. Не то чтобы несправедливо – просто странно. Но самое главное – она согласилась.

Я купил три компакт-диска, которые порекомендовал продавец «Вирджин рекордс», и пришел домой.

Анна мусолила овсянку и тупо смотрела на экран телевизора, где шла программа MTV.

– Папа!

Обычно она сдерживала восторг, но на этот раз так искренне обрадовалась, что молнией соскочила со стула и оказалась в моих объятиях. А я так крепко прижал ее к груди, будто от этого зависела моя жизнь. А может быть, так оно и было.

Я уже собирался спросить, где мама, но в эту минуту Диана появилась на кухне. Я смутился – не знал, что делать, словно приперся на свидание к незнакомому человеку. Как поздороваться? Что сказать? По-моему, Диана тоже растерялась. Поколебавшись, мы ограничились небрежным объятием и пожатием рук, словно хоккеисты после окончания матча.

– Как Калифорния? – спросила Диана, явно желая побыстрее разделаться с нашими шарадами.

– Прекрасно. Но съемки не закончены. Утром придется вернуться.

Для Анны это оказалось новостью. И весьма неприятной. Она надула губки и заныла:

– Ну… папа…

– Извини, золотце. Ничего не поделаешь. – Первая правда, которую я сказал дома.

– Я так хотела, чтобы ты послушал меня в весеннем концерте. Я выступаю соло.

– Отлично. Только не становись профессиональной певицей, пока не закончишь школу.

Попытка разрядить обстановку шуткой провалилась: Анна обиделась и снова уткнулась в телевизор.