Путешествие с дикими гусями (СИ) - Русуберг Татьяна (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .TXT) 📗
Юлефрокост. Дания
Юлефрокост – это по-датски типа рождественский утренник. Или полдник? Я все не втыкал, хоть нам в школе и объясняли, пока не пришлось пережить его самому.
В Грибскове рождество отмечали раньше двадцать четвертого, потому что каникулы начинались с двадцать второго. А на каникулы многие обитатели центра разъезжались. Прикольно, да? Вроде как дети-иностранцы, сироты, куда им на каникулы, не на родину же? На самом деле, оказалось, у многих в Дании есть родственники – всякие дяди-тети, двоюродные братья, троюродные дедушки и прочая шушера. Их очень даже можно было навещать. Ну а совсем одинокие могли поехать к вэрту – эти типа официальный опекун, назначаемый государством. Они имелись даже у некоторых мотыльковцев.
Только у меня никого не было. Может, потому что я попал в Грибсков совсем недавно. Может, из-за того, что успешно канал под немого, и вэрты, которые вызывались на эту роль добровольно, от меня отказывались. Я даже ходил все еще безымянным, если не считать обидного прозвища.
В последние дни перед каникулами в школе и корпусах только и разговоров было о том, кто куда поедет, да с кем будет отмечать – или не будет, у мусульман же нету рождества. Я, конечно, далеко не все понимал, но сама атмосфера ожидания свободы и праздника, чего-то большого, доброго и счастливого ощущалась физически – как аромат парфюма, от которого невозможно избавиться, потому что он впитался в одежду, волосы и проник даже под кожу, три ее мылом или не три.
По ходу, на этот самый парфюм у меня развилась аллергия. Иначе как объяснить, что глаза от него щипало, свербело в носу, трещала башка, и хотелось залезть поглубже в какую-нибудь темную нору, где я мог бы погрузиться в спячку, как медведь, чтобы проснуться уже в январе, когда пройдут все ненавистные праздники.
Как ни странно, помогало справляться с аллергией участие в подготовке спектакля, пусть даже из оформителя мне пришлось под конец переквалифицироваться в немого волхва. И еще – работа в мастерской, где я вместе с остальными готовил рождественские подарки. Это давало мне чувство причастности к общему настроению и предотъездной суматохе. Как будто я тоже собирался куда-то, тоже паковал вещи и боялся не успеть.
Юлефрокост, назначенный на двадцать первое, должен был начаться с утреннего концерта, состоявшего из вертепа и пары рождественских песен, которые мы разучивали на уроках датского. После чего ожидалась грандиозная жрачка на благотворительные средства, правда, даже без намека на шнапс и пиво, что очень огорчало Лешку и румын.
Многие родственники и опекуны собирались приехать на концерт – явно из-за халявного хавчика, и чтобы потом без шума и пыли развезти подопечных по домам. Некоторых, правда, забирали только на следующий день, как Лешку, который во всю хвастался огромной виллой своего опекун - с конюшней, частным лесом и квадроциклом, на котором позволялось гонять с утра до вечера. Парень так всех забодал трындежом о навороченной мобиле, которую ему наверняка подарит вэрт, что румыны чуть не выселили его в комнату негров, пока пустовавшую в ожидании новичков.
Наконец наступил день Юлефрокоста. Мне чудом удалось отвертеться от украшения зала – еще бы, такой дизайнерский талант, а прячется за ящиком с реквизитом! На свет его и заставить развешивать по стенам чудовищных красных гномов, вырезанных из бумаги грибсковцами на уроках труда. Хорошо, на мою защиту встала Мила, заявив, что я ответственный за занавес и освещение сцены. То есть за подвешенные на веревке плюшевые скатерти и свечки в стеклянных банках. Я авторитетно подвигал скатерть туда-сюда и отправился на поиски зажигалки, которые заняли как раз полчаса, оставшиеся до генеральной репетиции.
Репетиция прошла на ура. Абдулкадир ревел, как лев, и даже ногой топал в нужных местах. Мне и прям было страшно, что он перережет всех младенцев. Косоглазый с Ахмедом наконец спелись, и у них даже получилось разойтись на два голоса. Я широко открывал рот и поддерживал шаровары через халат, чтоб не спадали. Убил бы того косорукого придурка, который сшил вместе два цветастых мешка, но забыл измерить меня в поясе.
Только мы успели убраться со сцены, в зал стали заходить зрители. Я подглядывал в щелку между скатертями и мучился вопросом на миллион: отдать Миле ее подарок сейчас или дождаться конца представления. Судя по моим нервам, лучше бы вручить подарок сразу, а то вдруг меня хватит кондратий прямо на сцене? Не думаю, что надписанный сверток из кармана трупа ее заинтересует. С другой стороны, неизвестно еще как эта ненормальная среагирует. Вдруг, подарок ей не понравится, и она слетит с резьбы? Или на радостях снова попросит ей вмазать? Нет, это явно не для гостей, это уже категория ХХХ.
Тут меня шлепнули по заднице. Причем нехило так, я чуть за занавеску не вылетел.
- Пойдем, Пикассо, я тебя загримирую. А то всех гостей своей мордой распугаешь.
Я обреченно поплелся за Милой. А что делать? Синяки, конечно, побледнели, но все равно у меня половина морды была желтой с лиловыми переливами. К счастью, тут все решалось просто – замазать рожу коричневым под масть Ахмеду, и дело в шляпе. Казалось бы. Только вдруг я вспомнил, что гример у нас с замашками садиста. Или мазохиста. Хрен их разберет, и те, и другие любят боль. Я уже хотел попросить Глэдис наложить мне грим, но тут вспомнил, что я ж немой. Вот уж не знал, как придется расплачиваться за свой выбор.
Короче, сел на стул, весь сердцем замираю, глаза на всякий случай зажмуриваю, чтоб не повыковыривали. Чувствую, Милины пальчики касаются прохладно лба, носа, щек – нежно так, почти невесомо. А потом начинают краску втирать. Блин, никогда не думал, что массаж морды – так приятно. Продолжаю жмуриться на всякий случай – и очень правильно. Потому что чем ниже по лицу спускаются пальцы, тем горячее становится в моих шароварах. Хорошо, что их закрывает халат, а сверху мои руки еще лежат – для верности.
Тут Мила коснулась моих губ, провела по ним... Я дернулся, потерял равновесие и с грохотом свалился со стула. Блин, такого ржача я давно не слышал. Оказалось, пока я сидел с закрытыми глазами, вокруг собрались чуть не все артисты – поглядеть, как меня колбасит. И главное, затихарились, с…ки! Ни один даже не прыснул. Нет, вот было бы позорище, если б я от одного грима обкончался!
В итоге я не дал Миле докрашивать подбородок. Поскакал в сортир, размазывать, что было, перед зеркалом. А я ей еще подарок хотел... Долбо...б!
На сцену я вышел коричневый, злой и мрачный. Хорошо, немая роль. А то бы я им всем тут спел! Публика уже была разогретая: хлопала, где надо, смеялась, где смешно. А когда Ахмед кристально чисто взял верхнюю ноту, Санта, сидевший в переднем ряду, даже прослезился. Впрочем, ржал народ и там, где вовсе не требовалось. Скажем, когда я, уже под конец нашей сцены, вдруг обнаружил, что упустил под халатом гребаные шаровары. Пришлось сделать пару энергичных телодвижений, прежде чем я поймал штаны чуть не у самого пола. Повезло еще, что Ахмед петь закончил – он гордый и такой подставы мне бы не простил.
Короче, зал от гогота трясется, бумажные гномы осыпаются со стен, а я вместе с шароварами улавливаю, что с заднего ряда на меня кто-то пристально смотрит. Кто-то, очень похожий на Яна. Тут я беглые штаны чуть не обделал – хорошо, меня Ахмед с косоглазым подхватили под локти и со сцены утащили. За занавесом схлопотал по шее от Милы:
- Тебя же предупреждали – без порнографии! О чем мы с Андерсом договаривались?! А ты тут стриптиз устроил... без меня!
Дальше ее бред я не слушал. Ухватил за младенца Иисуса и утащил в угол за реквизиты. Осмотрелся – вроде никого. У Ирода следующий выход.
- Я его видел! – прошипел я девчонке в лицо. Надо сказать, она была очень даже ничего, когда розовые патлы спрятаны под платком.
- Что ты видел, Пикассо?! Хрен голландский под маринадом?
- Литовский, - поправил я. – В заднем ряду.
