Химия смерти - Бекетт Саймон (читать онлайн полную книгу .TXT) 📗
– С момента исчезновения Лин Меткалф прошло девять дней. Если, как вы говорите, она мертва уже шесть или семь суток, значит, он держал ее в живых как минимум два дня. Может, даже три. Прямо как Салли Палмер.
– Да, я знаю.
Он уставился на озеро, чья ртутная поверхность подрагивала под палящим солнцем.
– Зачем?
– Не понял?..
– Зачем держать ее в живых так долго? К чему брать на себя риск?
– Я, конечно, не сообщу вам ничего нового, однако... мы же не имеем дело с рационально мыслящим человеком, верно?
– Верно, но и дураком его тоже не назовешь. Так зачем он это делает?
Маккензи раздраженно пожевал нижнюю губу.
– Ничего не понимаю... Что здесь вообще творится?
– В смысле?
– Обычно, когда похищают и убивают женщин, мотив имеет сексуальную подоплеку. А у нас здесь... что-то не похоже.
– Так вы не думаете, что их насиловали?
Состояние второго трупа точно так же не позволяло дать стопроцентной уверенности, как и в случае с Салли Палмер, хотя такое знание могло бы пусть ненамного, но утешить.
– Я вовсе не об этом. Скажем, вы находите мертвую женщину и она совершенно раздета. Вполне очевидно предположить, что нападение совершено на половой почве. Однако типичный сексуальный маньяк обычно убивает своих жертв немедленно, как только у него проходит возбуждение. Очень, очень редко попадется такой, кто держит их живыми, пока не наиграется. Но то, что убийца проделывает здесь, не имеет никакого смысла.
– Может, ему еще надо дорасти до таких высот? Маккензи молча смотрел на меня пару секунд, затем пожал плечами:
– Может быть. Впрочем, судите сами: с одной стороны, речь идет о человеке, который достаточно умен, чтобы похитить двух женщин и расстроить розыскные мероприятия, наставив ловушек. А с другой – он беззаботно избавляется от трупов. И как насчет увечий и надругательств? Какой в них смысл?
– Это надо спрашивать психологов, а не меня.
– Спросим, не волнуйтесь. Не думаю, однако, чтобы у них нашелся ответ. Этот тип, он что, нарочно рисуется перед нами или же просто беспечен? Такое впечатление, что перед нами два противоречивых ума.
– Вы имеете в виду, он шизофреник?
Маккензи хмуро обдумывал головоломку.
– Нет, мне так не кажется. Любой человек не в своем уме проявил бы себя задолго до этих событий. И потом, я не думаю, что шизофреники на такое способны.
– Тут есть еще одна загвоздка, – сказал я. – Он убил двух женщин за... Сколько там прошло? Меньше трех недель, так? Причем очередь второй жертвы наступила дней через десять-одиннадцать после первой. Это не вполне... – я чуть было не сказал «нормально», хотя такое слово даже близко не подходит, – не вполне обычно, верно? Даже для маньяка.
Маккензи устало отозвался:
– Нет, совсем не обычно.
– Так почему он вдруг заторопился? Что его подтолкнуло?
– Если бы я знал, мы были бы уже на полпути к его поимке. – Маккензи встал и, морщась, потер поясницу. – Труп доставят в лабораторию. Наверное, завтра. Хорошо?
Я согласно кивнул. Он уже отходил в сторону, как мне в голову пришла одна мысль:
– Да, а что с птицами и животными? Объявлять об этом будете?
– Мы не можем раскрывать такие детали.
– Даже если он загодя помечает своих жертв?
– Мы в этом не уверены.
– Вы мне говорили, что на подножке машины Салли Палмер лежал горностай, а Лин Меткалф за день до исчезновения сказала мужу, будто нашла мертвого зайца.
– Выражаясь вашими же словами, здесь ведь сельская местность. То одно животное сдохнет, то другое...
– Однако они не привязывают сами себя к камням и не залезают в живот убитым женщинам.
– Мы все равно не знаем, использует ли он их заранее.
– Да, но если есть хоть какая-то вероятность, не кажется ли вам, что людей следует предупредить?
– Вот как? Предупредить и начать терять время на любого дурня или любителя розыгрышей? Да нас затопят звонками из-за каждого раздавленного машиной ежика!
– А если не предупредите, он сможет пометить очередную жертву, а она, бедная, ни сном ни духом... Если он вообще уже этого не сделал, кстати.
– Да знаю я, знаю! Только люди и так взвинчены. Я не намерен устраивать всеобщую панику.
Впрочем, судя по интонации, сомнения у него появились.
– Он опять собирается это проделать, так ведь? – спросил я.
На миг показалось, что Маккензи вот-вот что-то ответит. Секунду спустя, однако, он молча развернулся и пошел прочь.
Глава 17
Новость об обнаружении трупа Лин Меткалф разнеслась по Манхэму осколками беззвучного взрыва. Зная, что случилось с Салли Палмер, лишь немногие удивились по-настоящему, хотя этот факт отнюдь не ослабил ударной волны. Ведь Салли, даже с учетом ее популярности, оставалась «аутсайдером», «иммигрантом», в то время как Лин родилась в самом поселке. Ходила в местную школу, венчалась в местной церкви. Она воплощала в себе часть Манхэма, чего нельзя было сказать про Салли. Смерть Лин – точнее, убийство – гораздо глубже ударила по людям, и они уже не могли делать вид, будто жертва каким-то образом «импортировала» семя своей судьбы из внешнего мира. Поселок скорбел по жертве, что была одной из своих.
И боялся, что грядет очередь следующей.
Сомнений больше не было: в Манхэме творится нечто страшное. Убийство одной женщины и так уже удар. Смерть двух, да еще за такой короткий срок – дело вовсе неслыханное. Внезапно мы опять очутились на гребне новостей. Поселок вновь оказался пойман в прожектора масс-медиа: серийное преступление на потребу зевакам. Как и все пострадавшие, Манхэм поначалу отреагировал изумленным неверием, потом – негодованием.
А затем взорвался гневом.
В отсутствие иных мишеней поселок набросился на чужаков, привлеченных бедой. Не на полицию, хотя возмущение ее бессилием уже начинало закипать. На прессу, у которой никакого права на неприкосновенность не имелось. Многим показалось, что остервенелое возбуждение охотников за новостями говорит не просто о недостаточном уважении, а о чистом презрении. Ответом стала враждебность, поначалу проявившаяся каменным выражением лиц и всеобщим молчанием, а потом уже и в более открытых формах. Оборудование, оставленное без присмотра, начало либо пропадать, либо получало необъяснимые повреждения. Перерезанные кабели, проткнутые покрышки, сахар в бензобаках... Одной назойливой журналистке, чьи ярко накрашенные губы постоянно кривила неуместная улыбка, пришлось наложить несколько швов, когда метко брошенный камень рассек ей голову.
Никто, конечно, не видел, кто это сделал.
Но все это были еще симптомы, внешние проявления подлинного заболевания. После столетий самоизоляции, после культивации полной уверенности в собственной избранности поселок засомневался в самом себе. И если раньше подозрительность смахивала просто на заразу, теперь она стала угрожать настоящей эпидемией. Давняя вражда и междоусобицы приняли более зловещий оттенок. Как-то вечером вспыхнула драка между тремя поколениями двух разных семейств, когда дым от барбекю проник в чужой сад. Какая-то женщина в истерике принялась обрывать телефон полиции, хотя потом выяснилось, что «маньяком» оказался ее сосед, прогуливавший собаку. В двух домах кирпичами повышибали стекла: в одном за некое «оскорбительное равнодушие к соседям», а в другом вообще непонятно за что.
И на этом фоне все более значимой становилась фигура одного человека. Скарсдейл все же стал глашатаем Манхэма. Пока народ шарахался от журналистов, священник не проявлял никаких признаков сдержанности перед камерами и микрофонами. Пастор сталкивал лбами все участвующие стороны, вещая о каком-то «моральном благодушии», ставшем – по его словам – причиной этой ситуации, и осуждая полицию за ее неспособность поймать преступника, а прессу – за безнравственную эксплуатацию трагедии, в чем сам, судя по всему, даже не замечал иронии. Любого другого человека за такие вещи обвинили бы в попытке половить рыбку в мутной воде, но – хотя и высказывали недовольство редкостной готовностью Скарсдейла давать язвительные интервью – поддержка нашему славному пастырю крепла на глазах. В его голосе гремело негодование, ставшее близким каждому, а если порой и не хватало логики, то ее с лихвой возмещали энергия и громогласность.
