Из-за денег (сборник) - Шекли Роберт (бесплатная регистрация книга .txt, .fb2) 📗

Вот если бы он мог вовремя успеть туда, он остановил бы ее. Если бы вовремя… Левин откинул в сторону одеяло и вылез из постели. Пегги что-то пробормотала во сне и еще глубже уткнулась в подушку. Он тихо собрал свою одежду и на цыпочках вышел из спальни.

Левин зажег свет в гостиной. Настенные часы, висевшие над телевизором, показывали без десяти час ночи. Может быть, еще есть время. Может быть, она все еще ждет, пока жертва уснет. Возможно, не успела подмешать в стакан воды снотворного или что-нибудь пострашнее, чтобы сделать глубокий сон окончательно беспробудным…

Он схватил телефонную книгу и разыскал номер небольшой компании по найму такси, расположенной недалеко от их дома. Левин позвонил и сказал диспетчеру, что ему срочно нужна машина, и тот ответил, что через пять минут она будет у подъезда.

Детектив быстро оделся, затем прошел на кухню, взяв карандаш и бумагу, и оставил Пегги записку: «Я должен отлучиться. Постараюсь скоро вернуться».

Автомобильный сигнал коротко прозвучал снаружи, и Левин немедленно покинул квартиру, погасив за собой свет. Когда он спускался по лестнице, он снова услышал плач ребенка у соседей. Он подумал, что плач навязчиво преследует его, и тут же забыл об этом. У него не было времени размышлять о странностях жизни, таких, как смысл детского плача или курение сигареты, или прерывистость его дыхания, возникшее от спешки, с которой он покидал дом. Он дал адрес водителю — проспект «Парк вест», откинулся на сиденье, когда машина рванулась с места. Левин несколько успокоился от быстрой езды по ночному городу.

Он заплатил четыре доллара, включая чаевые. «Если она все еще жива, то это будет чудо столетия», — подумал Левин и побежал в подъезд и дальше — через холл, к лифтам. И тут он вспомнил звук, который он принял за плач ребенка, когда покидал свою квартиру. — «Нет, это был не плач, — внезапно осознал он, — это звонил телефон. Его телефон».

В отчаянии он сильно нажал на кнопку лифта, и тот медленно стал спускаться с одиннадцатого этажа. «Да, это был не плач, а телефонный звонок!» — вновь сказал себе Левин.

Значит, она уже сделала свое дело. Он опоздал. Он опоздал уже тогда, когда садился в такси…

Лифт открылся, и он, войдя в него, поднялся на четвертый этаж. Левин мысленно даже представил, как звонил телефон, и Пегги, полусонная, взяла трубку. Как звучал голос девочки, испуганный, умоляющий, приглушенный. Да, он опоздал.

Дверь в квартиру 4-а оказалась полуоткрытой, а внутри из-за темноты ничего не было видно. Рука Левина потянулась к бедру, но он слишком спешил. Пистолет остался дома, на журнальном столике в гостиной.

Детектив осторожно перешагнул порог, всматриваясь в темноту. Слабый свет исходил из плафона, подвешенного в холле, освещая часть ковра на полу. Все остальное в квартире было невозможно разглядеть.

Он ощупал стену около двери, нашел выключатель и нажал на него.

Свет в холле погас.

Левин напрягся. Темнота была полной. Что-нибудь подстроено с электрической пробкой? Подложили в нее медную монетку? В этом доме в каждой квартире, очевидно, имелся свои разборный щит. И она знала об этом. Замыкания случались и раньше. И она, очевидно, устроила еще одно.

Но зачем? Для чего это ей нужно?

И телефонный звонок — тот, что он услышал, выходя на улицу. Каким-то образом она подстроила что-то, потому что знала, что Левин направляется сюда, и что ему известна правда.

Он попятился назад к двери. Он понял, что нужно добраться до лифта, спуститься вниз, позвонить в участок. Там найдутся электрические фонари, есть дежурные детективы. Эта темнота не для него, когда он в одиночестве.

Внезапно перед ним появилась страшная рожа — зеленоватая, уставившаяся на него огромными белками глазниц, излучающая холодный свет — гротескное изображение лица дьявола. Левин инстинктивно закричал, слюна страха наполнила его рот, он попятился назад от ужасного видения, врезался спиной в стену. И в этот момент дьявольское изображение исчезло. Он стал ощупывать пространство вокруг себя дрожащими руками, потеряв окончательно ориентацию. Необходимо найти дверь, выбраться отсюда. Она пытается убить его, потому что догадалась, что он знает, и она хочет добить его тем же способом, каким убила Уолкера. Хочет остановить его сердце.

Пронзительный вопль, казалось, разорвал на части барабанные перепонки в его ушах. Громкий, необычайно громкий, увеличенный далеко за пределы человеческого голоса вопль ненависти пронял его до костей, заставил ухватиться руками за стену и прислониться к ней всей дрожащей спиной. Рот его раскрылся, пытаясь наполнить воздухом неподвижную грудь. Сердце Левина конвульсивно забилось, как недостреляное животное. Эхо вопля не успело еще истерзать его сознание, как этот страшный пронзительный звук раздался снова, на этот раз еще громче, вынуждая его тело трепыхать, словно бабочку на иголке.

Он отшатнулся от стены, ослепленный темнотой и страхом, желая только одного, — как можно скорее выбраться отсюда, подальше от этого ужаса. Споткнувшись о мягкое кресло, Левин потерял равновесие, тяжело перевалился и рухнул на пол.

Он лежал на спине, раскинув руки, в своем черном пальто, беззащитный и беспомощный, чуть поджав ноги под себя, пытаясь восстановить дыхание, ни о чем не думая, безумно напуганный, как заяц перед пастью охотничьей собаки. Огненные круги вращались перед его закрытыми глазами, и каждый вздох продирался внутрь, в легкие через почти невыносимую боль в сжатой спазмами гортани. Левин ждал, когда его добьют.

Но ничего не произошло. Тишина не разрывалась новыми воплями. Квартира оставалась погруженной в темноту. Постепенно здравый смысл возвратился к Левину, он смог закрыть рот, с трудом проглотил слюну, восстановив контроль над движением рук и ног, прислушался.

Ничего. Ни звука.

Она, конечно, услышала, как он упал. И сейчас она ждет, чтобы убедиться, что он мертв. Если он снова начнет двигаться, она вновь устроит свой «большой шум». Но сейчас она просто ждет.

И это ее ожидание позволило Левину окончательно собраться с мыслями. Он понял, что дьявольское лицо, которое он видел, — ничто иное, как раскрашенный фосфорисцирующими красками воздушный шар, который проткнули иголкой, когда он закричал. А пронзительный вопль исходил скорее всего из динамиков стереомагнитофона, включенного на полную мощность. Ничто не могло убить или искалечить его, если только сохранять присутствие духа и примерно представлять, где она и что хочет сделать.

«У меня больное сердце, — говорил он себе, — но не такое уж больное, как было у Уолкера, еще не оправившегося от первого инфаркта. Ее трюки убили его, но они не убьют меня».

Он продолжал тихо лежать, восстанавливая силы, успокаиваясь, полностью приходя в себя. Вдруг он увидел, как зажегся ручной фонарь, и тонкий луч света ударил ему прямо в лицо.

Левин поднял голову, посмотрел в источник света. Он ничего не мог видеть, когда сказал:

— Нет, Ами, на этот раз у тебя ничего не получится.

Фонарь погас.

— Ты напрасно стараешься, — продолжал Левин говорить в темноту. — Если твои трюки не сработали сразу, когда я не был к ним готов, теперь они бесполезны.

— Твоя мать мертва, — сказал он тихим размеренным голосом, зная, что она вслушивается в каждое слово. — Ты убила ее тоже. Своего отчима и свою мать. И когда ты позвонила мне домой, чтобы сообщить, что она якобы покончила самоубийством, ты догадалась, что я знаю правду. И ты решила убить и меня. Я, наверное, сказал тебе, что и у меня больное сердце, такое же слабое, какое было у твоего отчима. Поэтому, если бы тебе удалось убить меня, это был бы еще один сердечный приступ, вызванный видом трупа твоей матери.

Тишина казалась такой же полной и глубокой, как лесное озеро. Левин осторожно подобрал под себя колени и, стараясь не шуметь, принял сидячее положение.

— Ты хочешь знать, как я догадался? Помнишь, в понедельник мисс Гаскелл на уроке обществоведения говорила об обязанностях полиции. Но мисс Гаскелл сказала мне, что ты всегда, по меньшей мере, на месяц вперед в учебе. Две недели до того дня, когда умер твой отчим, ты прочитала об обязанностях полиции в учебнике, и именно тогда ты решила убить отчима и мать. — Он протянул руку, дотронулся до перевернутого им кресла, оперся на него и медленно поднялся на ноги, продолжая говорить: — Одно я не могу понять, почему ты их убила. Да, ты крадешь книги из библиотеки, которые тебе не разрешают читать. Может быть, все из-за этого? Или из-за чего-нибудь другого?