Заколдуй меня - Кертис Джек (бесплатные версии книг .TXT) 📗
— Сколько вы хотите?
— На десять биллионов согласны? — Она зажгла сигарету, ожидая, пока официант уберет со стола грязную посуду.
— Ну, все на свете относительно, — ответил Эллвуд. — Так я полагаю. Но не все равноценно.
— Откуда мне знать, сколько стоит то, что могу передать вам на Хилари? Я понятия не имею.
— Видите ли, дело не в стоимости самой вещи... — Глаза Эллвуда слабо поблескивали, словно потускневший металл. — А в том, во сколько вы оцениваете себя. Сама по себе информация, слухи, скандальные подробности не имеют стоимости.
— Но для вас это кое-что стоит.
— Может быть. Я не об этом сейчас говорю. У вас есть что-то на продажу — ваше собственное, то, из чего вы можете извлечь прибыль? Что вы передаете? Информацию? Да. Ну, а какова цена обмана, предательства, власти, являющихся вашей неотъемлемой частью? Во сколько вы их цените?
Гладкие волосы его отливали оловом, кожа стала пепельной, в глазах появилось какое-то мертвенное сияние. Он положил руку поверх ее ладони, взял сигарету, сунул в рот и раскуривал, пока она не заалела тлеющим угольком. Он затянулся и задержал дыхание.
— Представь себя шлюхой, — продолжал он, — сколько бы ты брала за ночь?
Она почувствовала, как откуда-то из глубины волной поднялась изжога, в которой перемешались желчь и прогорклое масло. На мгновение она прикрыла глаза, и ресницы увлажнились капельками пота.
Эллвуд мягким движением положил сигарету в пепельницу, задержав палец на тыльной стороне ее ладони, и от этого прикосновения у нее по телу побежали мурашки. Он повторил:
— Сколько бы ты с меня за это взяла?
Листья на дереве замигали, будто в сети упало напряжение, и некоторые посетители стали посматривать на небо, опасаясь грозы. Энни поднесла сигарету ко рту и ощутила ее резкий, холодящий горло привкус жести. Официант поставил перед ней тарелку с горячим: бифштекс, картофель фри, цветная капуста.
— За то, чтобы лежала распластанная с моим петушком, втиснутым в лоно, — продолжал Эллвуд. — Сколько бы ты взяла за это? — Голос его упал почти, до шепота. — За то, чтобы лежала связанная, задрав задницу, с лицом, забрызганным моей спермой?
Поданное блюдо представляло собой подлинное произведение искусства: все ингредиенты разложены на тарелке в идеальной пропорции, на куске мяса по центру — завиток из соуса.
Слишком поздно, чтобы уйти, поразмыслить и раскаяться. И все-таки она сказала:
— Я подумаю. — Голос ее стал хрипловатым, слова дробились на слоги.
— О'кей, — согласился Эллвуд, сразу оживившись. — Только не тяни. Мне не терпится заплатить.
Она постепенно осознавала происходящее. Достаточно и того, что она сейчас с ним, — это уже означает предательство, состав преступления — налицо. А плата — лишь печать, призванная скрепить сделку. Он готов дать ей время — совсем немного, потому что это уже не имеет значения.
— Ты зашла в клетку. Представь, что скоро стемнеет. А в клетке находится то, что ты хочешь заполучить. Неважно, что именно: деньги, свобода, месть — разница невелика. И вдруг ты почуяла, что кто-то спит в соломе. Определила по запаху.
Маленький магнитофон, подвешенный сбоку у Эллвуда, зафиксировал каждое его мудрое слово, так же как и каждое требование Энни, и даже ее молчание.
— Прежде чем зайти в клетку и захлопнуть за собой дверцу, ты должна кое-что запомнить, чтобы не рисковать жизнью. — Энни наблюдала за пробегающими у него по лицу тенями. — Если заметишь, что какая-то тварь проснулась, не вспугни ее. Не делай резких движений. Не зови на помощь. Не теряй самообладания. Действуй наверняка. Бери то, что хотела. Оставь что-то взамен. Потом можешь уйти. И самое главное — не поворачивайся к зверю спиной.
Официант унес заказанное блюдо, к которому она так и не притронулась. Розовое дерево продолжало мерцать в темноте.
Глава 19
Сэр Гарольд Пайпер лежал на кровати и смотрел в высоко расположенное квадратное окно своей комнаты. Ему просто необходимо знать, что там вытворяет погода. От этого зависят его расчеты. Он должен видеть птиц и облака.
На птиц у Сэра Гарольда глаз был наметанный. Стоило промелькнуть мимо окна какой-нибудь тени, как он тут же определял: пролетела ли черноспинная чайка, или клушица, или сельдяная чайка, или грач. В девяноста случаях из ста это оказывалась сельдяная чайка, но Сэр Гарольд жил в ожидании сюрприза. Время от времени он замечал пустельгу, а раз или два даже сарычу. Птицы эти появлялись очень редко, что и являлось основой его вычислений.
Ночью, как правило, птиц не было. Звезды то сверкали, то нет, можно было использовать угол наклона звезд, оконной рамы, стола, но вариантов это давало немного. Совсем другое дело — полнолуние, особенно когда ветер разгонял кучевые облака. На какое-то время они закрывали луну, а потом уплывали дальше. Время между двумя затмениями давало ключ к разгадке. Облака представляли собой геометрические фигуры или что-то близкое к ним. Одно походило на параллелограмм, другое — на окружность. Временами проплывал равнобедренный треугольник, его углы поблескивали серебристо-стальным светом. Каждое вычисление было необычайно важно. Сэр Гарольд знал, что, создав такую систему измерения мира, сможет судить о нем безошибочно. Появится возможность выразить геометрически любовь, желание, ненависть, грех, утрату. Убийство, голод, алчность, продажность, доброту. Рождение и смерть, порок, любое славное деяние. Ему единственному из больных позволили спать в темноте. Он объяснил доктору Харрису, насколько важно для него видеть небо и производить свои вычисления.
Под покровом облаков все скрылось во тьме. До него доносились лишь посвистывание ветра и из другой комнаты звуки, похожие на фырканье тюленя. На минуту он задремал, а когда открыл глаза, увидел чудо.
Под тесным сводом потолка порхали мотыльки. Около сотни маленьких белых искорок, которые, перелетая с места на место, вычерчивали в воздухе светящиеся зигзаги. Линии перекрещивались, обозначая углы наклона и точки соприкосновения, складываясь в ромбы и неустойчивые окружности.
Сэр Гарольд судорожно вздохнул и задержал дыхание, как будто эти крошечные создания могли спугнуть колебания воздуха. Он тут же приступил к серии вычислений, в голове, казалось, закрутились крылья ветряной мельницы. Энергично прочерчиваемые световые линии мелькали то там, то здесь, становясь все таинственней, их непроизвольность все более захватывала воображение, и все они складывались в узор, напоминающий переплетение изломанных человеческих судеб.
Потом мотыльки словно сбились в рой. Световые линии видоизменились — точки слились, излучая мягкое сияние, словно маленькая лампочка. Подобно отшельнику, которому явилось чудесное видение, вглядывался Сэр Пайпер в этот свет. И тут перед ним возникло лицо клоуна.
Они переговаривались шепотом. В клокочущем голосе Пайпера слышалось нетерпение.
— Вы знаете, кто я?
— Кто вы?
— Великий Анарх. Альфа и Омега. Я пришел, чтобы вынести свое суждение об этом мире.
— И каков ваш вердикт?
— Я собираю факты. Спасибо за то, что принесли мотыльков.
— Они помогли вам?
— Очень. Это такой грандиозный проект! Требует столько вычислений! Я приступил к нему еще будучи мальчиком и до сих пор не могу завершить.
— Вы занимались расчетами еще в детстве?
— Да, постоянно.
— А родители знали, кто вы такой?
— О, они не знали.
— Вы производили вычисления, будучи женатым?
— Не переставая.
— А жена ваша знала, кто вы?
— Она так никогда и не узнала.
— Вы занимались вычислениями во время войны?
— Во время войны вычисления были особенно важны. Это очевидно. Ведь война — это время величайших разрушений и мужества, величайшего зла и катаклизмов. Все это находилось в равновесии, ложась на разные чаши весов. Я тогда добился огромного прогресса.
— Хоть один человек знает, кто вы такой?
