Small World - Сутер Мартин (читать книги без сокращений .txt) 📗
— Зачем ты сделала это?!
— Он опасен.
— Кони? Опасен? Для кого?
— Для нас. Для тебя, и Урса, и для меня. Для заводов Коха.
— Ничего не понимаю.
— Он помнит такие вещи, о которых никто не должен ничего знать.
— Какие вещи?
За окном занимался новый день, такой же пасмурный, как и вчера. Терпение Эльвиры кончилось, и она взорвалась:
— Знаешь ли ты, сколько мне было, когда я пришла к Вильгельму Коху нянчить его сына? Девятнадцать! А ему уже пятьдесят шесть. В глазах девятнадцатилетней девушки это был дряхлый старик. Нахальный, спившийся, и к тому же пятьдесят шесть лет!
— Но ты же вышла за него замуж!
— В девятнадцать свойственно делать ошибки. Особенно когда нет ни денег, ни жизненного опыта.
В дверь постучали. С подносом в руках вошла Монсеррат. Увидев Томаса, она достала из серванта второй столовый прибор. Эльвира и Томас хранили молчание. Наконец они опять остались одни.
— Я вызвала Анну, чтобы не быть в доме одной, к тому же полностью во власти этого старика. А потом у нее родилась идея… — Эльвира сделала паузу, — родилась идея убить его.
Томас протянул руку за чашкой кофе. Но рука задрожала так, что он отказался от этого. Эльвира ждала, что он что-нибудь скажет. Но Томас все еще пытался осознать сделанное ею признание со всеми вытекающими отсюда последствиями.
— Анна еще не доучилась на медсестру, но она уже знала, как это сделать, чтобы никто ничего не заметил: дать высокую дозу инсулина. Человек умирает тогда в состоянии шока. Доказать искусственное введение инсулина невозможно. Самое большее — обнаружить след от укола. Если тщательно искать его.
Томас наконец взорвался.
— И вы убили моего отца!
Эльвира взяла стакан апельсинового сока. Ее рука оставалась твердой. Она выждала какой-то момент, но потом поставила стакан назад, так и не сделав ни глотка.
— Вильгельм Кох стал твоим отцом только после смерти. Томас смотрел и ничего не понимал.
— После его смерти мы вас подменили. Вильгельм Кох был отцом Конрада. Давая Томасу время сформулировать свой следующий вопрос, она опять взяла стакан. Но теперь и ее рука дрожала. Она снова поставила его на место.
— Зачем вы это сделали? — удалось наконец Томасу выдавить из себя.
— Мы хотели, чтобы все получил ты, а не Конрад.
Томасу снова понадобилось время, чтобы переварить и это.
— Но почему? — спросил он затем. — Почему я?
— С Конрадом меня ничто не связывало. Он только напоминал мне о Вильгельме Кохе.
— А со мной? Что тебя связывало со мной?
— Мы же с Анной были сестрами.
Томас встал и подошел к окну. Монотонный затяжной дождь зарядил с самого утра.
— Анна Ланг — моя мать, — пробормотал Томас. — А ты — моя тетка. Эльвира не ответила.
Несколько минут Томас молча стоял и неотрывно смотрел на мокрые от дождя рододендроны. Потом он покачал головой.
— Как могла мать отдать своего ребенка ни за что ни про что своей сестре?
— То, что она останется в Лондоне, мы не планировали. Она влюбилась. А потом началась война.
— А кто мой отец? — спросил он наконец.
— Это абсолютно не важно. Томас повернулся от окна.
— И что будет, когда все это вылезет наружу?
— Не вылезет.
— Они подключат соответствующие инстанции.
— Ты поговоришь с Урсом и с Симоной. Вы постараетесь отговорить ее от этого. Любой ценой.
Томас кивнул.
— А ты?
— Мне лучше уехать на пару дней.
Он только качал головой и уже собирался уйти, как вдруг опомнился, обнял ее и поцеловал в обе щеки.
— Теперь ступай, — сказала она и крепко прижала его к себе. Когда он ушел, в глазах у нее стояли слезы.
— Дурачок, — прошептала она. И направилась в ванную.
У Урса трещала с похмелья голова, когда отец разбудил его в начале восьмого. Последнюю ночь он кутил допоздна. Благоприятная информация, полученная от Фреди Целлера, стоила того, чтобы отпраздновать на широкую ногу, — около двух часов ночи он забрел в одно сомнительное заведение, посещение которых запретил себе сам с тех пор, как его ввели в совет правления концерна. В четыре часа утра он обнаружил, что находится в номере захудалого отеля в старой части города в обществе очаровательной бразильянки, у которой, как выяснилось позднее, в самом интересном месте ничего не было, кроме пениса. Что в тот момент ему было абсолютно безразлично. Даже напротив, в чем он, к своему великому ужасу, признался себе позже.
Он вернулся домой всего два часа назад, поставил будильник на десять, потому что хотел пойти отобедать с Эльвирой и успокоить ее относительно того, что кануло в прошлое. Но похоже, насколько ему удалось понять из сбивчивых объяснений собственного отца, прошлое все-таки сыграло с ними злую шутку.
Единственное, что ему еще оставалось, это как можно скорее привести себя в порядок и начать действовать с ясной головой, стараясь ограничить размеры надвигающейся катастрофы.
Еще не встав с постели, он позвонил Фреди Целлеру. Дай бог, чтобы у того не гудела голова так, как у него самого.
А в гостевом домике тем временем хлопотали вокруг пациента. Доктора Кундерта больше всего беспокоило одно: источником энергии для нервных клеток головного мозга служит исключительно глюкоза. Запасов ее хватит у Конрада от силы на десять — пятнадцать минут. От продолжительности и степени тяжести гипогликемии зависело многое, она могла привести к самым серьезным поражениям мозга. Вплоть до изменения личности, что возможно даже у здоровых людей. А в случае с Конрадом Лангом недалеко было и до самых катастрофических последствий.
Психологические тесты, проведенные доктором Кундертом еще до возвращения Симоны (она уезжала к своему адвокату, чтобы отдать на хранение видеокассету), немного успокоили его. Основные показатели не ухудшились. Принимая во внимание события последней ночи, Конрад Ланг проявлял на удивление осмысленное восприятие окружающего. И только когда Симона принялась рассматривать с ним фотографии, Кундерт пал духом.
Конрад ничего и никого не узнавал ни на одной фотографии. Он не реагировал ни на одну подсказку. «Папа-директор» уже больше ничего не значило для него, «Конитоми» и «Томикони» вызывало лишь вежливую улыбку, а на «маму Виру» он только пожимал плечами. Симона не сдавалась. Она трижды все начинала сначала и трижды все с тем же нулевым результатом.
Показав в четвертый раз на молодую женщину в зимнем саду и спросив: «А вот это, не фройляйн ли Берг тут на снимке?», она вдруг услышала от него в слегка раздраженном тоне:
— Я уже сказал, что не знаю, кто это. Я уже сказал?
На заднем сиденье черного «даймлера» почти не было слышно того шума, с каким шины тяжелого лимузина рассекали дождевые лужи. Эльвира Зенн неподвижно глядела в окно, на безрадостные населенные пункты в восточной Швейцарии и на немногих закутанных людей, которых судьба выгнала из дому в такой дождь.
Шеллер не был личным шофером Эльвиры, но часто случалось так, что она вдруг без всякого предупреждения звонила ему и вызывала к себе, когда ей хотелось прогуляться. В правила игры входило и то, что она не говорила ему, куда хочет поехать. Иногда — чтобы сделать ему сюрприз, а иногда потому, что сама не знала, куда едет. Но на сей раз она, похоже, точно знала цель своей поездки. Места, которые они проезжали, были ей знакомы — Эш под Нефтенбахом, Хенггарт, Андельфинген, Трюлликон. Эльвира Зенн коротко указывала Шеллеру направление. После Базадингена, этой дыры, название которой Шеллер увидел на дорожных щитах, предупреждавших пешеходов и любителей побегать на природе об опасности энцефалитного клеща, она приказала ему свернуть на проселочную дорогу.
Еще несколько домиков и крестьянских хуторов — и асфальт закончился. Фирменный глушитель на выхлопной трубе уже дважды процарапал по колдобинам разъезженной дороги. Будка трансформатора, огороженный участок земли вокруг колодца, отведенный под водосбор, дальше лес. Шеллер взглянул в зеркало заднего вида. Эльвира только махнула рукой — поезжай вперед.
