Славный парень - Кунц Дин Рей (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
Глава 50
Колибри продолжала собирать нектар.
Чистые белые чашки наполнял только что сваренный эспрессо.
— Сколько детей ходили в подготовительную школу? — спросил Тим.
— Пятьдесят два.
— И скольких убедили вспомнить про игры голышом?
— Семнадцать. Прокуратура допустила утечки самых непристойных подробностей.
— Дети прошли физический осмотр?
— Первый психиатр сказал, что осмотр может травмировать детскую психику.
— Если окружной прокурор с этим согласился, значит, подозревал, что ничего найти не удастся.
— Может, он собирался закрыть дело после переизбрания.
— Но пресса уже ухватила кость, — догадался Тим.
Солнечный свет играл на тёмной поверхности эспрессо.
— Психиатр проводил долгие часы с теми семнадцатью.
— Тот самый, что обнажался перед тобой.
— В конце концов, перед самым судом он дал добро на физический осмотр.
Мужчина прошёл мимо кофейни с собакой на поводке.
Линда наблюдала за собакой, энергично виляющей хвостом, пока она не скрылась из виду.
— У двух девочек нашли признаки предшествующего растления.
За соседним столиком ножки стула скрипнули о каменный пол.
— На мягких тканях обнаружились шрамы. Одной из них была Хлоя.
— Та самая, с которой всё началось.
— К тому времени Хлоя принимала не только риталин.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Родители наняли психиатра, чтобы тот постоянно лечил и наблюдал за ней.
Красные цветы на лианах колыхал ись под ветерком.
— Господи.
— Он посадил Хлою на другие препараты. Как составляющую общего лечения.
— Девочки теперь рассказывали о чём-то ещё... помимо игр голышом?
— Они уже прямо говорили о растлении.
Из-за столика под новозеландской елью донёсся
смех молодых женщин.
— Они говорили, что моя мать держала их, когда мой отец...
У одной смех был серебристый, у второй — пронзительный.
Потревоженные, с веток поднялись три воробья.
— Психиатр присутствовал при записи показаний.
— Разве такие записи должны приниматься судом?
— Нет, но судья разрешил.
— Основание для подачи апелляции.
— Как выяснилось, напрасные надежды.
Коричневое пёрышко мягко планировало с высоты.
— Мой отец получил двадцать лет. Его отправили в Сан-Квентин.
— Сколько тебе тогда было?
— Десять, когда всё началось. Почти двенадцать, когда вынесли приговор.
— А твоя мать?
— Она получила от восьми до десяти лет. Её отправили в женскую тюрьму в Короне.
На какое-то время Линда занялась эспрессо.
Тиму хотелось потянуться к ней, но он понимал, что сочувствия она не примет. Слишком долго она страдала от несправедливости. И утешала её только злость.
— Отец пробыл в тюрьме пять месяцев. Прежде чем его убил другой заключённый.
Её история согнула шею Тима.
— Четыре раза ударил заточкой в живот, дважды — в лицо.
Тим закрыл глаза, но темнота ему не понравилась.
— У матери начался рак поджелудочной железы. В тюрьме не смогли поставить правильный диагноз.
Подняв голову, он увидел, что она смотрит на пёрышко на столе.
— В больнице у неё не было сил держаться за мою руку.
Молодой человек с букетом роз пересёк внутренний дворик.
— Я держала её руку своими двумя, но она выскользнула.
Мужчина с цветами присоединился к смеющимся женщинам.
— Судебный процесс обанкротил их. У Ангелины денег было мало.
Одна женщина встала, чтобы поцеловать молодого человека. Он выглядел счастливым.
— Наша фамилия была Локадио, но теперь она пользуется дурной славой.
Тим вскинул голову.
— Я был тогда маленьким, но эту фамилию помню.
— Дети называли меня дочерью монстров. Некоторые мальчишки приставали.
— Фамилия Ангелины — Пейкуэтт?
— Да. Я официально взяла её. Меняла школы. Не помогало.
Колибри, улетавшая по своим делам, вернулась.
— Поэтому я училась дома.
— Похоже, это пошло тебе на пользу.
— Потому что я хотела знать все. Чтобы понять почему.
— Но тут нет никакого почему, — указал Тим. — Есть только... зло.
— Вторая девочка, которую растлили, нашла меня два года тому назад.
— Она начала отделываться от ложных воспоминаний?
— У неё их и не было. Она солгала насчёт моего отца, как от неё и требовали.
— Требовал... психиатр? Она его боялась?
— До смерти. Он и растлил её во время их сессий.
— Шрамы на мягких тканях.
— Она страдала. Стыд. Страх. Вина за смерть моего отца.
— И что ты ей сказала?
— Поблагодарила за то, что она попыталась меня найти.
— Она его обвинила?
— Да. И он говорит, что подаст на неё в суд за клевету.
— А как насчёт Хлои? Она сможет подтвердить слова другой девочки?
— В четырнадцать лет Хлоя покончила с собой.
Теплота солнца на коже, природа, тянущаяся к нему, колибри и большие красные цветы, собака, виляющая хвостом, и её хозяин, молодой человек с розами и смеющиеся женщины... несмотря на всю красоту и радость жизни, мир тем не менее — зона войны.
Глава 51
Пока женщина пела, Крайт осмотрел гостиную.
Светло-жёлтый цвет наружных стен перекочевал и сюда. Вся отделка и дверцы встроенных шкафов были белыми. На полированном красноватом паркете лежал золотисто-каштановый ковёр с вытканными пальмовыми листьями и пёрышками, дешёвая, современная копия персидского ковра.
В мебели ничего особенного, но отвращения она не вызывала. В комнате ни цветочных репродукций, ни рюшей, ни оборочек, однако чувствовалось женское тепло.
Большинство людей сказало бы, что в комнате уютная семейная атмосфера. У Крайта семьи никогда не было, так что он такого вывода сделать не мог.
Женщина перестала петь.
Крайт поставил матерчатую сумку на кресло, расстегнул «молнию», достал устройство, с помощью которого мог мгновенно подавить её сопротивление.
Он ожидал услышать приближающиеся шаги, представлял себе, что женщина застыла, тоже прислушиваясь, но вскоре она запела вновь. Песня называлась «Кто-то смотрит на меня».
Над камином висела картина: дети в купальных костюмах бежали по пляжу. Солнце просвечивало насквозь накатывающую на берег волну. Детей переполняла радость.
Крайт терпеть не мог детей, но нашёл картину столь мерзкой, что, вот уж парадокс, его потянуло к ней.
Художник, вероятно, реалист до мозга костей, в точности передал не только пропорции и детали, но даже игру света и тени.
Чем дольше Крайт смотрел на картину, тем сильнее нарастало его отвращение к ней, хотя он никак не мог понять, в чём причина столь острой антипатии.
Интуитивно он знал, что картина представляет собой нечто такое, против чего он всегда боролся, что ненавидел всеми фибрами души, что требовало безжалостного уничтожения.
На кухне женщина допела «Кто-то смотрит на меня» и начала «Эти глупые слова», и Крайт отошёл от картины, говоря себе, что нужно подавить враждебность, которая нервировала его, и вернуть привычное спокойствие, больше соответствующее его таланту и статусу.
В гостиной стоял и книжный шкаф. Из названий, которые он знал, Крайт не одобрил ни одного.
На полках компанию книгам составляли семейные фотографии в рамках, как групповые, так и портреты.
Хотя мать и отец присутствовали на некоторых групповых фотографиях, чаще встречались лица детей, Тимоти и Захари.
Мальчиков снимали в период от трёх-четырёх лет до, возможно, двадцати. Иногда они позировали, иногда — нет.
Крайт не мог вспомнить, где ещё он видел столько улыбок. Столько смеющихся лиц. Семью Кэрриер, похоже, всегда переполняли радость и веселье.
Что ж, Крайт полагал, что в самом ближайшем будущем все изменится.
Часть третья
В НЕПОДХОДЯЩЕМ МЕСТЕ, НЕ ВОВРЕМЯ
