Последняя тайна храма - Сассман Пол (читаем книги онлайн бесплатно txt) 📗

Отчет разочаровал Лайлу: вместо Вильгельма де Релинкура речь шла о каком-то инквизиторе, а большую часть статьи занимал самодовольный студенческий стеб. Она настолько устала и мозг ее в такой степени был засорен квазиисторической бредятиной, что, лишь пересмотрев текст, журналистка почувствовала связь со своими поисками. Лайла сделала над собой усилие и, постаравшись собрать рассеивающееся внимание, стала всматриваться в подрагивающие строки на мониторе. Вдруг, словно птица из зарослей, из гущи мало относящихся к делу деталей выскочило слово «Кастельомбр».

Лайла задумалась. «Кастельомбр, Лангедок, Кастель, К.», – завертелось в уставшей голове. Она нахмурила лоб, стараясь припомнить, с чем может быть связано это название. Внезапно она вскочила и стала рыться в бумагах, пока не нашла перевод зашифрованного письма. Лайла поднесла его поближе к лампе и, скользнув взглядом по тексту, как завороженная остановилась на фразе: «Посылаю тебе эту вещь, так как знаю, что в К. она будет в сохранности».

– Господи! – прошептала Лайла.

Она еще раз перечитала отчет и записала кое-что в блокнот, затем добавила страницу в «Избранное» и набрала слово «Кастельомбр» в «Гугле». Выскочило шесть ссылок. Она нажала на первую, «Генеалогия графов Кастельомбра». Некоторое время экран был совершенно белым, затем постепенно стали появляться очертания родового древа, или, скорее, кустарника, с десятками имен. Глаза Лайлы тотчас же остановились на имени в самом центре монитора.

– Есть! – торжествуя, закричала она.

Деревня Куйерам, между Луксором и Кусом

– Палестинцы – наши братья в Аллахе. Никогда не забывайте об этом. Их страдания – наши страдания. Когда бульдозерами давят палестинские дома, давят наши дома. Когда насилуют палестинских женщин, насилуют наших женщин. Когда вырезают палестинских детей, убивают наших детей.

Пронзительный и бесстрастный голос шейха Омара абд-эль-Карима эхом разносился по деревенской мечети – небольшому зданию с отбеленными стенами и куполообразной крышей. Лучи утреннего солнца, преломляясь в разноцветных витражах, наполняли мечеть тусклым светом. Несколько десятков мужчин, в основном молодых феллахов, одетых в джеллабы, стояли на коленях на расстеленном по полу ковре. Их гневные взгляды были направлены в сторону ораторствовавшего с кафедры муллы. Халифа расположился у самого входа в помещение, как бы не решаясь войти внутрь.

– Наш священный долг как мусульман бороться с евреями до последней капли крови, – продолжал шейх, указывая вверх худым пальцем. – Ибо этот жадный, мелочный, лживый, коварный народ всегда был и будет врагом ислама. Кто, как не евреи, отказал святому пророку Мохаммеду, когда он явился в Ясриб? Разве не евреи заклеймены в Священном Коране за их злобу и неверность? И разве не ясно написано в «Протоколах сионских мудрецов», что они жаждут власти над всем миром, а нас стремятся превратить в рабов?

Шейх, седовласый старец с длинной густой бородой, был одет очень скромно: темный кафтан облегал сутулое тело, вокруг головы обмотана обычная чалма из дешевой ткани, на горбатом носу – толстые линзы в пластиковой оправе. Шейху давно запретили проповедовать в Луксоре. (Впрочем, Халифа подозревал, что причиной этого был не антисемитизм, а открытые обвинения правительства в коррупции, которые он себе позволял.) С тех пор абд-эль-Карим перебрался в удаленные деревушки, пропагандируя среди полуграмотного населения свою фундаменталистскую версию ислама.

– С сионистскими оккупантами не может быть никаких соглашений! – кричал он срывающимся на фальцет голосом. – Разве вы можете говорить с шипящей коброй? А дружить с бешеным быком? Нет, с такими тварями возможно только одно обращение: их надо изничтожать, искоренять, как сорняки. Священный Коран говорит нам: «Для неверных уготовлено постыдное наказание… да будет неверным ад вечной тюрьмой!»

Стоявшие перед проповедником слушатели начали одобрительно перешептываться. Один из них, парнишка лет четырнадцати-пятнадцати, с пушком на подбородке и над верхней губой, грозно замахал кулаком и закричал: «Аль-Маоот ли йехуди-еен!» [52] Его возглас подхватили и остальные, так что витражи мечети задрожали от громогласного ритмичного скандирования: «Смерть! Смерть! Смерть!» Халифа посмотрел на этих озлобленных людей и, вздохнув, вышел обратно на крытое крыльцо. Там он обулся в свои туфли, стоявшие в ровной шеренге потрепанных сандалий прихожан. Затем потоптался еще немного на крыльце, вслушиваясь в призывы шейха к джихаду против израильтян и всех, кто их поддерживает, и выбрался на площадку перед мечетью, жмурясь на ослепительном утреннем солнце.

Он не выносил такие проповеди. Его возмущало, когда люди оправдывали фанатизм и разжигание расовой вражды выдержками из Корана. Но не было ли и в нем самом крупицы той нетерпимой силы, которая заставляла людей негодовать от сообщений о насилии над палестинцами и требовать отмщения израильтянам? Не говорила ли и в нем иногда в такие моменты слепая жажда мести?

Халифа покачал головой и закурил, присев в узкой полоске тени у входа в мечеть. Никогда раньше он не задумывался об истинности того, во что верил, во что должен был верить. Даже в самые тяжелые часы – когда умерли родители и старший брат, когда пришлось уйти из университета, когда давила нестерпимым бременем нищета, – даже тогда Халифу не оставляло чувство уверенности в том, что он делает. И лишь занявшись расследованием этого дела, он почувствовал, как начали размываться основы его мировоззрения. «Всегда иди туда, где тебе страшно, и всегда старайся понять та, что не понимаешь, – говорила ему Зенаб. – Только так ты сможешь развиваться и становиться лучше». Но он не чувствовал, что взрослеет. Напротив, Халифу не оставляло ощущение, что его личность постепенно распадается на мелкие кусочки, как разбитое зеркало, и он сомневался, сможет ли когда-нибудь снова собраться в единое целое. Выйдя из мечети, заполненной яростными фанатиками, в этой забытой Богом деревушке с покосившимися домиками из глины, он еще острее осознал свое одиночество.

Минут через двадцать из мечети послышался молитвенный распев «аль-саляму алекум ва рахмат Аллах» , после чего на крыльце, теснясь, начали появляться прихожане. Проповедь закончилась. Халифа встал и, вновь сбросив туфли, принялся пробиваться сквозь теснившуюся на пороге толпу, не обращая внимания на недоверчивые взгляды прихожан.

Шейх сошел с кафедры и, опираясь на трость, стоял в кругу небольшой группы последователей. Халифа отдавал себе отчет, насколько рискованным может оказаться любой контакт с этим человеком: пару лет назад сторонники шейха жестоко избили переодетых полицейских, пытавшихся просочиться на их собрание под Кифтом. Но иного выбора у Халифы не было. В принципе он мог арестовать шейха, однако тому это было бы только на руку. Арест создал бы вокруг него ореол мученика, да еще и накалил бы обстановку в районе.

Халифа помялся при входе и неуверенно вступил на застланный ковром пол. Увлеченные общением с проповедником, мужчины не заметили полицейского, пока он не подошел к ним вплотную. Тогда они сразу замолчали, окидывая следователя неприветливыми взглядами.

– Вы шейх Омар?

Старик смотрел на инспектора, щурясь через толстые линзы очков.

– Я инспектор Юсуф Халифа из Луксорского отдела полиции.

Сторонники шейха, нахмурившись, сдвинулись в плотное кольцо вокруг своего «гуру», создав нечто вроде живого щита. Они были готовы отразить нападение.

– Хотите арестовать меня? – спросил шейх; в его голосе было больше любопытства, нежели тревоги.

– Я хочу поговорить с вами, – ответил Халифа. – О человеке по имени Пит Янсен.

Один из стоящих вокруг шейха мужчин – мускулистый, похожий на быка, с россыпью веснушек на щеках – выступил вперед и со свирепым видом гаркнул на Халифу:

– Якалб! [53] Это святой человек! Не смей поднимать на него свои вонючие руки!