Мессия - Старлинг Борис (полная версия книги .txt) 📗

"Ты привязан к стулу за лодыжки и запястья, причем вверх ногами. Так, чтобы кровь устремлялась к голове и это не позволило тебе потерять сознание, когда кто-то начнет орудовать ножом".

Ред пробует на вкус боль Барта Миллера. Он обкатывает ее на языке вверх и вниз, по деснам, и глубже, в горле. Мучительную боль Барта Миллера и утонченное удовольствие Серебряного Языка. Умелец, хирург, вонзающий дразнящий острый металл в поблескивающую плоть, снимающий кожу, как кожуру с апельсина.

"Ты ведь не срываешь кожу клочьями, нет. То, что у тебя получается, требует незаурядного мастерства, можно сказать, долбаного искусства. Напрасно мы решили, будто ты просто злобный тупица. Приносим извинения за недооценку.

Но если ты не собираешься брать кожу с собой, зачем вообще снимать с кого-то кожу?" Обычно людей свежуют для того, чтобы забрать кожу с собой. Но Серебряному Языку этот трофей не нужен. Кожа Барта Миллера остается засунутой в его же левый кулак. Единственное, что забрал с собой убийца, – это, как обычно, язык. Почему?

Может быть, что-то спугнуло его и он вынужден был убраться, втиснув содранную кожу в кулак Барта, вместо того чтобы сложить и унести с собой. Нет, нелогично. В случае спешки он просто бросил бы кожу на пол. И кроме того, Лабецкий сказал, что язык был отрезан после снятия кожи. Значит, если бы ему пришлось уйти, только-только закончив сдирать кожу, язык остался бы на месте.

Ладно, к вопросу о причинах он еще вернется. Теперь главное понять, кто мог это сделать.

Лоу сказал, что никто из его рабочих шкуры с животных не сдирает. Это делается до того, как кожевенное сырье попадает к ним. Где-то между скотобойней и его цехом.

Так, а кто находится между скотобойней и кожевенным производством? Может это быть один из поставщиков Лоу?

Пожалуй, ошкуривание животных – хорошая практика для того, чтобы потом взяться за людей. И это не обязательно должны быть мертвые животные. В ФБР в ходу теория "триады убийцы", трех элементов поведения, присущих формированию личности маньяка. Удалось установить, что как минимум два из них присутствовали в биографиях большинства серийных убийц.

Первое, они мочились в постель. Второе, имели склонность к поджогам.

И третье – жестокость по отношению к животным.

Насколько велико расстояние между издевательством над животными и сдиранием кожи с живого человека?

В сознании Реда устанавливаются связи. "Триада убийцы". Поджоги. Поджигатели склонны восхищаться делом своих рук. Полиция всегда проверяет зевак, собирающихся к месту пожара, поскольку, если пожар возник в результате злоумышленного деяния, поджигатель, скорее всего, находится среди толпы. Но Серебряный Язык не возвращается к месту преступления. Единственное убийство, на которое собралась толпа, было первое, убийство Филиппа Рода, хотя, конечно, в тот же самый день к дому Джеймса Каннингэма слетелась прорва репортеров. Но с тех пор ни в то, ни в другое место никто не совался. Тут никаких зацепок.

Ред опускает голову в ладони. Безнадежно. Четыре человека мертвы, и он ни хрена не может сделать ни для кого из них.

Хуже того, он ни черта не может сделать для других, еще не знающих, что за ними ведется охота.

В десятом часу Ред добирается до дому, а Сьюзен еще нет. Должно быть, она задерживается на работе.

Ред оставляет машину у дома и пешком идет к вокзалу Паддингтон. Путь его лежит через Суссекс-Гарденс – разграничительную зону, разделяющую достаток и бедность так же четко, как если бы это была изгородь из колючей проволоки. К югу от Суссекс-Гарденс, до самого Гайд-парка, аккуратные дома и чистые тротуары, к северу грязь, рвань, пьянь и отбросы. Ред задумывается, сколько времени пройдет, прежде чем неимущие совершат короткий бросок через дорогу и устроят погром.

Он идет по улицам, по которым в прошлом месяце они сломя голову гнались, как оказалось попусту, за Кеваном Латимером. Взор Реда отрешенно скользит по витринам – вот магазин спиртного навынос, где подмышки менеджера пахнут как козий сыр, вот побеленный, отремонтированный паб, вот угловая кулинария, похоже каждые несколько месяцев меняющая хозяев.

Вечерний шум наполнен характерным для летнего Лондона многоязычием. Голландские туристы, продавцы газет из Бенгалии, шотландские рабочие. На углу компания футбольных фанатов в расстегнутых рубахах, с татуировками на груди, с раскрасневшимися от жары и алкоголя физиономиями. Они вызывающе горланят песни, и прохожие огибают их, выходя на проезжую часть.

Ред едва ли замечает все это, ибо он полностью погружен в себя, и все окружающее не более чем картонная декорация, фон для мельтешащих в его голове мыслей и страхов. Он поворачивает налево и ныряет в подземку. В метро Ред не ездил более года и не совсем понимает, зачем спустился туда сейчас.

Цвета на карте метрополитена переплетаются, как перепутанные кишки. Коричневый цвет линии "Бейкерлу" между "Харроу" и "Чаринг-Кросс". Желтый овал Кольцевой замыкает в петлю Первую зону. Ред улыбается. У него есть возможность выбора между двумя направлениями.

Можно двинуть на запад, можно на восток. На запад значит через "Сент-Джеймс-парк", а там и до Скотланд-Ярда рукой подать. Снова к работе. Снова к бесплодным поискам. Он выбирает восток.

Первый поезд приходит менее чем через две минуты. Идет, как указывает надпись, выполненная оранжевыми точками на матричном дисплее, по Кольцевой, через Ливерпуль-стрит. Некоторые буквы зияют просветами там, где точки не соединились.

С шипением раздвигаются двери. Ред заходит в почти пустой вагон и садится. Рядом с ним валяется оставленный на сиденье номер "Ивнинг стандарт". Оранжево-розовые страницы развернуты на разделе деловой информации.

Чтением Ред себя не утруждает.

Поезд движется в туннель, и в неумолимой черноте изогнутого окна напротив он видит свое безумно искаженное отражение. Лба не видно, словно его полностью втянуло в крышу вагона.

На Эджуэр-роуд пассажиров в вагоне прибавляется, а после Бейкер-стрит почти все места оказываются занятыми. Люди перемещаются туда-сюда, в пределах своих маленьких жизней.