Темная комната - Уолтерс Майнет (читать полную версию книги .TXT) 📗
Глава третья
22 июня, среда.
Клиника Найтингейл, Солсбери, Уилтшир.
8 часов 30 минут утра.
Какой же тусклой и однообразной казалась действительность! Даже солнце, заглядывающее в окна, было далеко не таким ярким и жизнерадостным, как в ее снах. Может быть, не последнюю роль играл здесь и тот факт, что правый глаз ее был забинтован, хотя сама она в это почти не верила. Чувства угнетали своей ограниченностью. Пожалуй, единственное, что она сейчас испытывала, так это обреченность и полную депрессию. В палату снова вошел здоровяк-доктор и, пока она безразлично ковырялась вилкой в принесенном заботливой сестрой завтраке, снова сообщил ей о случившемся. Потом он добавил, что ее хотят видеть полицейские.
Она так же равнодушно пожала плечами:
— Я никуда не тороплюсь.
Ей хотелось предупредить его еще и о том, что она всегда презирала стражей порядка, но прежде чем ей удалось оформить эту мысль в слова, доктор удалился.
Она ничего не помнила об их первом визите, еще когда находилась в больнице в Отстоке, поэтому сразу же начала отрицать то, что уже видела однажды этих двоих. Она пояснила, что не помнит ничего относительно аварии. Ей казалось, что она только вчера утром уехала из дома, оставив в нем своего жениха.
Полицейские походили друг на друга, как кровные братья: высокие, флегматичные блондины с красными физиономиями. Они чувствовали себя неловко, выслушивая невразумительные ответы больной, и синхронно вертели в руках свои форменные головные уборы. Ей вспомнились придурковатые близнецы из «Алисы», Тилибом и Тарарам, и она мысленно посмеялась над ними. Эта парочка показалась ей куда забавнее, чем ее собственная искалеченная голова, залепленный глаз и руки в синяках и кровоподтеках. Когда они спросили ее, куда же она направлялась, женщина упрямо ответила, что ехала к родителям в Хеллингдон-Холл.
— Мне надо было помочь мачехе с приготовлениями к свадьбе, — уверенно произнесла она. — Второго июля я выхожу замуж. — Эти слова прозвучали гордо, хотя в голове тут же промелькнула циничная мысль: «Да уж, не слишком бы обрадовался Лео, узнав, что ему придется жениться на лысой и одноглазой красотке».
Уже через два часа ее мачеха, сидя у больничной койки, захлебывалась рыданиями: свадьба отменена, сегодня среда, двадцать второе июня, а Лео уже двенадцать дней как уехал с Мег. Под конец она добавила, что ее несчастная падчерица сама, по собственной воле, врезалась в бетонный столб, явно намереваясь покончить с собой.
Джинкс уставилась на свои изуродованные, покрытые шрамами руки:
— А разве я не попрощалась с Лео только вчера?
— Ты целых три дня находилась без сознания, а потом еще долгое время никак не могла окончательно прийти в себя и адекватно реагировать на окружающее. До пятницы тебя держали в больнице, и я приезжала навестить тебя. Но ты меня даже не узнала. И здесь я уже в третий раз, но до сих пор ты просто отказывалась разговаривать со мной. Сейчас впервые ты ведешь себя как нормальный человек. Папочка очень переживает. — У нее очень трогательно затряслись губы. — Мы так боялись, что потеряем тебя!
— Я ехала к вам, а в результате очутилась здесь. Мы же с тобой должны были обговорить все насчет свадьбы. — Если произносить это медленно и отчетливо, то до Бетти дойдет смысл ее слов. Но, увы! Бетти обыкновенная дура. Впрочем, она никогда не отличалась большим умом. — Мы же планировали потратить на приготовления к свадьбе целую неделю, начиная с четвертого июня. Я давно пометила это в своем дневнике…
Слезы мутными розоватыми ручьями заструились по пухлым щекам миссис Кингсли, на которые та наложила слишком уж много пудры.
— Ты уже приезжала к нам, дорогая моя. Это было почти три недели тому назад, ты провела со мной и папулей десять дней. И мы действительно все сделали так, как было запланировано. Но когда ты вернулась домой, Лео уже собирал свои вещички. Неужели ты этого не помнишь? Он бросил тебя и собирается жить с Мег. О Джинкс, как мне хочется убить этого мерзавца! — Она заломила руки. — Я всегда говорила, что он недостоин тебя, но ты не хотела мне верить. И твой отец ничего не понимал. Он постоянно твердил мне: «Элизабет, он все-таки представитель семейства Уолладер!» — Она продолжала страстно что-то вещать, и ее огромная грудь, втиснутая в чересчур узкое шерстяное платье, трагически вздымалась.
Сама мысль о том, что почти три недели она оставалась в беспомощном состоянии и теперь не может вспомнить ни одного дня, привела ее в такое уныние, что Джинкс решила хотя бы сейчас сосредоточиться на действительности, и перенесла все свое внимание на красные гвоздики и белые лилии, стоящие в вазе на прикроватной тумбочке. Затем она перевела взгляд на огромные, до самого пола, двустворчатые окна, выходившие на вымощенную каменными плитами террасу, за которой виднелся тщательно ухоженный сад. После этого Джинкс принялась разглядывать саму палату. В углу стоял телевизор, по обеим сторонам журнального столика приглашающе расположились два кожаных кресла. Вся мебель, включая маленький туалетный столик, была сделана из ореха. Дверь налево вела в ванную, направо — в коридор. «Интересно, куда на этот раз засунул меня Адам? Это заведение, судя по всему, одно из самых дорогостоящих», — подумала Джинкс и вспомнила, что сестра-сиделка уже говорила ей название клиники. Найтингейл. Это в Солсбери. Но при чем тут Солсбери, если я живу в Лондоне?
Жалобное поскуливание Бетти отвлекло наконец Джинкс от размышлений.
— Как же мне не хотелось расстраивать тебя, дорогая моя! Ты даже не можешь себе представить, как близко к сердцу принял все это папуля. Он воспринял отмену свадьбы как личное оскорбление. Он даже представить себе не мог, что с его малюткой-дочкой кто-то может поступить так… — Она замялась, подыскивая подходящее слово, — так глупо.
Малюткой-дочкой? О чем, во имя всего святого, толкует сейчас Бетти? Никогда не была она для Адама такой. Куклой-марионеткой — да, возможно, но только не «дочкой». Внезапно Джинкс ощутила невыносимую усталость.
