С тенью на мосту (СИ) - Рос Наталия (прочитать книгу .txt) 📗
— Для меня это пустяк. Для меня это ничего не значит. Самое важное для меня во всем мире — это тот человек, которого я сейчас обнимаю.
Она еще сильнее расплакалась, и мы долго стояли, обнявшись, посреди улицы, не в силах расцепиться, словно были намертво слеплены невидимой рукой.
Мария решила не возвращаться домой, а сразу направиться к гостинице. По пути мы купили цветы для жены Германа, фрукты и вино. Герман, одетый в брюки и светлую рубашку, приветливо встретил нас и провел в светлые, уютно обставленные, гостиничные комнаты, где уже стоял накрытый белоснежной скатертью стол.
Жена Германа, совсем молодая девушка, от силы лет восемнадцати-девятнадцати, с тонкими чертами лица и русыми волосами, собранными в небрежный пучок на затылке, поприветствовала нас. Она была одета в широкое простое платье на пуговицах, подчеркивающее ее огромный выпирающий живот, который сильно контрастировал с ее общим хрупким и изящным телосложением, от чего казалось, что живот в любой момент может лопнуть, как воздушный шарик.
— Восьмой месяц, — добродушно пояснила она, заметив наши изумленные взгляды, — говорят, будет двойня, а мне кажется, что не меньше тройни. Вы извините, что я в таком виде, сейчас сложно подобрать что-то приличное. Я так рада, что Герман встретил старого друга, а то порой бывает так скучно, и поговорить не с кем.
Во время обеда Герман рассказал, как он познакомился в цирке с Софи в прошлом году, когда она выступала в воздушной акробатике. Не больше месяца им понадобилось, чтобы понять, что они любят друг друга и хотят пожениться.
— Я поправлю, это он знал, что хочет сделать мне предложение, — улыбнулась Софи, обращаясь ко мне и Марии, — я же ни о чем не догадывалась. Я думала, что все это несерьезно, ну, в самом деле, ведь за ним бегали все акробатки, гимнастки, клоунессы и даже сам директор цирка.
— Вот уж не думал, что ты сомневалась во мне! — притворно воскликнул Герман, шутливо грозя пальцем жене.
Мария улыбалась, наблюдая за милой перебранкой влюбленных супругов, а меня не покидало чувство, что что-то было не так. Не видно было по бледному лицу Софи и ее болезненным, уставшим глазам, под которыми залегли синеватые круги, что она счастлива в семейной жизни.
Герман продолжил рассказ о том, как ему удалось построить карьеру известного циркового силача. Благодаря невероятной выносливости и силе с ним не мог конкурировать ни один атлет, так что вскоре он стал главной звездой цирковых программ, и каждый цирк мечтал заполучить его в свой штат на постоянную работу. Ему предлагали огромные гонорары за выступление, зрители требовали продавать все больше и больше билетов на шоу «Силача Джонни». Герман гастролировал по всей стране и зарубежом. И когда он познакомился с Софи, решил, что пора купить уютный дом в столице для жены, но сам он не намеревался оседать на одном месте и продолжил ездить по городам, а Софи слишком одиноко было оставаться одной в доме, и она путешествовала с ним.
— Да, Герман не разрешает мне приходить на его выступления, — заметила она с какой-то горечью в голосе, стараясь не смотреть на мужа, — боится, что я рожу раньше времени. Он даже не рассказал мне, как вчера прошел его номер. Я знаю, он каждый раз выдумывает все новые и новые трюки, которые не под силу обычным людям. И хоть мы все знаем, что Герман не совсем обычный, я беспокоюсь за него, кто знает, чем может обернуться очередной его запредельный номер. Я даже боюсь, что ему как-нибудь взбредет в голову поднять слона.
Герман молчал, пока мы втроем шутили про поднятие слонов, и с силой жевал мясо, отчего его желваки угрожающе вздулись.
— Если мне нужно будет поднять слона, я его подниму, — холодно сказал он, бросая на жену мрачный взгляд. — Благодаря вот этим запредельным трюкам, мы ни в чем себе не отказываем и живем так, как многие не могут себе позволить. Так что тебе следовало бы сейчас помолчать, а не насмехаться над моей работой. Твое дело сейчас думать о детях.
Софи вздрогнула, как от пощечины, и еще больше побледнела.
— Но я не насмехалась, я просто пошутила, — она попыталась оправдаться, но столкнувшись с глазами мужа, беспомощно опустила голову и начала нервно мешать еду в тарелке.
За столом повисло неловкое молчание, и Мария, чтобы сгладить обстановку начала рассказывать о своей работе в интернате.
— У вас непростая работа, — заметил Герман. — Скажите, Мария, только честно, как вы сами считаете, какой процент из ваших воспитанников исправится?
— Это довольно сложно сказать, но приблизительно, я думаю, где-то пятьдесят на пятьдесят.
— Значит, пятьдесят процентов останутся негодяями, ворами и разбойниками, а некоторые станут насильниками и убийцами. Что ж, неплохой результат. И как вы считаете, доброта, проявленная к ребенку, может излечит его душу, изгнать из него злобу?
— Непростой вопрос, — вздохнула Мария, — я постараюсь ответить на него предельно честно. К сожалению, по моему опыту, нет. Например, я не могу, как бы ни старалась и как бы ни хотела, заставить кого-то быть добрым. Это невозможно. Некоторых детей невозможно заставить проявлять сострадание, заботу и теплые чувства к живым существам. К сожалению, эти дети ничего не осознают и не поймут. Они не поймут ценность жизни другого человека, свободу личности и неприкосновенности.
— Так, а почему тогда так происходит? Откуда берется в них зло? — спросил Герман, внимательно рассматривая лицо Марии.
— Я думаю, что люди уже рождаются с ним, и в большинстве случаев, это не зависит от жизненных обстоятельств. Дети из одной семьи, пережив одинаковое количество горя, лишений и страданий, могут стать разными людьми. Кто-то озлобится на мир и будет творить зло, часто даже похуже, чем он сам видел, а кто-то останется добросердечным и сострадающим. Все наши качества уже заложены при рождении. Просто дальше со временем они будут раскрываться.
— Я с вами полностью согласен, — кивнул Герман и продолжил: — А может у вас есть какой-нибудь жизненный пример на ваши слова?
— К сожалению есть. Я выросла в семье с тремя младшими братьями, и как бы я не пыталась, у меня не получалось найти с ними контакт. Если с самым младшим еще не так все плохо было, то близнецы старательно пили мою кровь, — она усмехнулась, стараясь приободриться. — Моя семья считалась по общим меркам и правилам, вполне обыденной, хотя мой отец был пьяницей, но это никого не удивляло. Моя мать рано умерла. Я не знаю, что послужило причиной ее смерти, но отец ее ненавидел, и после ее смерти вся его ненависть вылилась на меня. Мою мачеху он любил, также он, хоть и никогда не занимался воспитанием братьев, любил и их. Во всяком случае, он никогда их не бил и не ругал. После некоторых трагических событий в моей семье, я и братья остались сиротами, и на достаточно долгое время я заменила им мать. К сожалению, несмотря на всю мою опеку, поддержку и помощь, братья продолжали меня ненавидеть, как, собственно, и других детей, которые были слабее их. Братья не признавали дружбы, боли и не знали сострадания. Они часто избивали других детей, особенно тех, кто был неплохим и добрым ребенком. Негодяев они не трогали. Они были как стая лютых зверей, признававших только себе подобных. У них врожденная ненависть к доброте и любовь к злу.
— Благодарю, Мария, вас за ответ. Можно последний вопрос? Как вы считаете, что можно сделать, чтобы усмирить зло засевшее в таких людях, чтобы оно там же и оставалось и не искало выхода наружу?
— Мне кажется, что в этом вся и суть зла: оно всегда ищет выход. И чтобы мы не предприняли, ребенок, родившийся с отсутствием добра, к сожалению, обречен, только он этого не поймет. Как что-то можно понять, никогда не имея этого? Такой человек никогда не поймет страданий, причиняемых им другим. Единственным выходом является выработка у такого человека реакции: если ты причиняешь боль, то в ответ, незамедлительно, получаешь боль, соразмерную той, что ты причинил. Но, к сожалению, природа зла, жажда крови всегда будут таиться внутри, и все это вырвется снова. Это только вопрос времени.
