Леопард - Несбё Ю (лучшие книги txt) 📗
Она задумалась и кивнула.
— Потом был Элиас Скуг, — напомнил Харри. — Что здесь было иначе?
— Он истязает жертву, обрекает ее на медленную смерть, — сказала Кайя. — Садист, который в нем живет, разоблачил себя.
— Леопольдово яблоко — тоже орудие пытки, — заметил Харри, — но я согласен с тобой, мы здесь впервые столкнулись с садизмом. Вместе с тем это сделано сознательно, он разоблачает себя, а сам не разоблачен. И по-прежнему все режиссирует и держит под контролем.
На столе перед ними появились чашки и кофейник.
— Но… — произнесла Кайя.
— Что такое?
— Тебе не кажется странным, что садист-убийца покидает место преступления, так и не полюбовавшись страданиями жертвы и ее смерти? По словам хозяйки, она слышала стук из ванной уже после того, как ушел гость. Он сбежал с самого… хм… прикольного.
— Неплохо замечено. То есть кто перед нами? Фальшивый садист? А зачем ему притворяться?
— Потому что он знает, что мы будем пытаться составить его психологический профиль, чем, собственно говоря, мы сейчас и занимаемся, — сразу же ответила Кайя. — И станем искать его не там, где надо.
— М-м-м… Возможно. В таком случае это какой-то утонченный убийца.
— А ты как думаешь, старый и мудрый?
Харри налил им обоим кофе.
— Убийства, по-моему, для серийного убийцы слишком уж различаются.
Кайя наклонилась над столом, ее острые зубки блеснули, когда она прошептала:
— То есть, по-твоему, это несерийный убийца?
— Видишь ли, я не вижу единого почерка. Как правило, в убийствах, совершенных серийными маньяками, имеется какая-то особенность, которая и заставляет их убивать снова и снова. А здесь ничто не указывает на сексуальную составляющую. И способы убийства тоже разные, кроме случаев Боргни и Шарлотты, которые, вероятнее всего, были убиты с помощью леопольдова яблока. Места преступлений совершенно не похожи, жертвы — тоже очень разные люди. Разного пола, разного возраста, разного происхождения, из разных социальных слоев, совершенно разные физически.
— Но они же выбраны не случайно, они ночевали в одной хижине в одну и ту же ночь.
— Именно. Как раз это и заставляет усомниться, что мы здесь имеем дело с классическим серийным убийцей. Или правильнее было бы сказать — с классическим мотивом серийного убийства. Потому что для типичного маньяка убийство само по себе — уже достаточный мотив. Если он убивает женщин-проституток, то, как правило, не потому, что они грешницы, просто они — легкая добыча. Я знаю только одного серийного убийцу, чей критерий отбора был связан с самими жертвами.
— Снеговик.
— Я не верю, что серийный убийца станет выбирать себе жертв со взятой наобум страницы из гостевой книги в туристической хижине. А если в Ховассхютте произошло нечто, что дало убийце мотив, то мы не можем в данном случае говорить о классическом серийном убийстве. Кроме того, он явно хочет, чтобы его заметили, он созрел для этого гораздо быстрее, чем свойственно обычным серийным убийцам.
— Что ты имеешь в виду?
— Он отправляет женщину в Руанду и Конго, чтобы скрыть убийство и одновременно купить орудие, которым собирается умерщвлять других. Потом он эту женщину убивает. Иными словами, прилагает массу усилий для того, чтобы скрыть убийство Аделе Ветлесен. Когда он спустя несколько недель убивает снова, то не предпринимает абсолютно ничего. Еще через несколько недель случается новое убийство, и он опять выступает в качестве матадора, который тычет бандерилью нам в морду и помахивает плащом. Его личность словно меняется на глазах. Как увязать одно с другим?
— А ты не думал, что убийц может быть несколько? И у каждого свой метод?
Харри покачал головой:
— Есть одно сходство. Убийца не оставляет следов. А если серийный убийца — редкость, то тот, кто не оставляет следов, — вообще лох-несское чудище. И в этом деле их не больше одного.
— Хорошо, кто он тогда? — Кайя развела руками. — Серийный убийца с раздвоением личности?
— Или лох-несское чудище с крыльями, — сказал Харри. — Я не знаю. Да и не все ли равно, мы же просто прикалывались. Ведь сейчас это дело КРИПОС. — Он допил кофе. — Я возьму такси и поеду в больницу.
— Могу тебя подбросить.
— Не надо, спасибо. Езжай лучше домой и готовься к новым, интересным заданиям.
Кайя тяжело вздохнула:
— И еще Бьёрн…
— Об этом не должна узнать ни одна живая душа, — предупредил Харри. — Хороших снов.
Олтман как раз выходил из палаты отца, когда подошел Харри.
— Он спит, — сказал медбрат. — Я ввел ему десять миллиграммов морфина. Вы, конечно, можете остаться, но он проснется еще очень не скоро.
— Спасибо, — сказал Харри.
— Не за что. У меня у самого была мать, которая… короче, ей пришлось терпеть больше боли, чем нужно.
— М-м-м… Вы курите, Олтман?
Судя по виноватой реакции, Олтман курил, и Харри предложил ему выйти на улицу. Они курили, а Олтман, которого звали Сигурдом, рассказывал, что стал специализироваться на анестезии именно из-за матери.
— То есть когда вы сделали этот укол моему отцу, вы…
— Это была просто услуга одного сына другому, — улыбнулся Олтман. — Но вы ничего такого не думайте, мы всё обговорили с врачом. Я не хочу потерять свою работу.
— Очень разумно, — сказал Харри. — Жаль, что я не такой разумный.
Они докурили, и Олтман уже собирался идти, когда Харри спросил:
— Раз уж вы занимаетесь анестезией, то не подскажете, где можно раздобыть кетаномин?
— Ой, — произнес Олтман. — На этот вопрос мне, вероятно, отвечать не следует.
— Да ладно, — ухмыльнулся Харри. — Речь идет об убийстве, которое я расследую.
— А-а-а… Тогда ладно. Если вы не занимаетесь анестезией по работе, то в Норвегии достать кетаномин вам будет трудно. Он действует как выстрел, пациент отключается буквально на месте. Но есть побочные эффекты, например, он вызывает язву желудка. Кроме того, при передозировке велика опасность остановки сердца, чем и воспользовались многие самоубийцы. Но теперь все, кетаномин уже несколько лет как запретили. И в ЕС, и в Норвегии.
— Это я знаю, но куда бы вы отправились, если бы вам понадобился кетаномин?
— Ну… В бывшие советские республики. Или в Африку.
— Например, в Конго?
— Точно. После того как препарат запретили в Европе, производитель продает его по демпинговым ценам, соответственно он оказывается в бедных странах, так всегда бывает.
Харри сидел у постели отца и смотрел, как поднимается и опускается под пижамой тощая грудь. Час спустя он поднялся и ушел.
Прежде чем включить телефон, Харри запер входную дверь, поставил «Don't Get Around Much Anymore», [97]одну из отцовских пластинок Дюка Эллингтона, и принес коричневый комочек. Гуннар Хаген вновь оставил сообщение, но Харри не собирался его выслушивать, потому что примерно представлял себе, о чем пойдет речь. Что Бельман снова побывал у него и с этого момента им нельзя даже приближаться к делу об убийствах, какие бы распрекрасные объяснения ни были у них заготовлены. И что Харри следует появиться на службе, если он все еще собирается работать в полиции. Ну ладно, последнее, пожалуй, перебор. Пора отъезжать. И путешествие начнется здесь, сейчас, сегодня вечером. Одной рукой он вытащил зажигалку, а другой стал тыкать в кнопки мобильного, чтобы прочитать пришедшие эсэмэски. Первая была от Эйстейна. Он предлагал устроить в скором будущем мальчишник и позвать Валенка, который, по всей видимости, на данный момент был из них троих самым обеспеченным. Другая эсэмэска пришла с незнакомого номера. Он открыл сообщение:
Прочитал на сайте «Афтенпостен», что дело у вас.
Могу вам немного помочь. Прежде чем его приклеили к ванне, Элиас Скуг кое-что сказал.
Харри выронил зажигалку, она с громким стуком упала на стеклянный стол, и услышал, как заколотилось сердце. Когда расследуешь убийство, то получаешь массу обращений с советами, намеками, догадками. Люди, готовые под присягой подтвердить то, что они видели, слышали или что им рассказали, — может, полиция уделит им немного времени и выслушает их? Чаще это бывали одни и те же люди, но каждый раз появлялись и новые полоумные болтуны. Хотя Харри знал, что этот не такой. Пресса много писала об этом деле, информации у людей хватало. Но никто из посторонних не знал, что Элиаса Скуга приклеили ко дну ванны. И никто не знал номера телефона Харри, поскольку тот не был зарегистрирован.
97
«Я теперь мало где бываю» (англ.) — песня Дюка Эллингтона и Боба Рассела.