Жизнь, застигнутая врасплох (Сломанные побеги-2) - Март Михаил (е книги TXT) 📗
Павел пошел по тропинке к деревне.
Во дворе висели его вещи. Все чистое, перестиранное. Рюкзак стоял в сенях. Плотно упакованный пакет с героином лежал на месте нетронутым. Слепцов облегченно вздохнул. Как все просто и незатейливо. Миллионы долларов валяются рядом с граблями и лопатами, и никому до них нет дела. Тут не нужны банковские хранилища. Он вспомнил гору денег, которую они забирали из банка. Выложи в сенях подобную, никто не тронет. Где еще найдешь такое место на земле? Тут деньги не решают человеческих проблем. Людей кормит земля и тяжелый труд.
В больших городах население страдает от беззащитности и бандитского беспредела, в этих местах другая беда — волки. Схема та же, проблемы разные. Закон природы — выживает сильнейший. О справедливости рассуждают только фантазеры вроде него, занимаясь поисками истины и утверждая с пеной у рта, будто добро должно победить зло. Приедет эдакий принц на белом коне, благородный герой, и снесет гидре огнедышащую голову. Ждите! Вывелись сказочные герои. Те, кто ими себя мнит, не размахивают мечами и булавой, а идут на компромиссы с темными силами, на сделки, превращаясь в безвольное отребье.
Слепцов распахнул дверь и вошел в огромную комнату с русской печью посередине. Никаких перегородок, дверей, как в шатре. Женщина сидела в красном углу у окна под иконами и штопала его пробитую картечью рубашку. Сказочная картина — девица из сказки с длинной русой косой, лежащей на плече.
Сидя в четырех стенах теплой московской квартиры, такого себе не нафантазируешь. Жаль, что он не походил на молодого былинного богатыря с благородным сердцем.
— Вы поправились? — тихо спросила она, подняв свою очаровательную головку. — Так и должно быть.
Слепцов подошел к ней и присел на скамью.
— Пустяки. Вашими молитвами.
— Отец Григорий сказал, что вы встанете на ноги и придете сюда. Я вас ждала. А мне велел свой грех замаливать. О вас он сам помолится.
— Уникальный старикан. Все наперед знает.
— Да. Его не обманешь. Правда, я и не пыталась. Увидит человека, и все уже о нем знает. Кому советом поможет, кого пожалеет, а к другому не подойдет вовсе.
— Какой же грех ты замаливаешь, Глаша?
— Страшный грех. Замаливай, не замаливай, но я бы вновь его совершила, вернись все на круги своя.
— На грешницу ты не похожа.
— Трифона я убила. И не жалею об этом. Как только вас погрузили на телегу и Иннокентий повез вас в мопастырь, я вернулась к дому. Тришка очнулся. Тут меня прорвало. И откуда силы взялись, не знаю. Схватила я полено, да как начала его дубасить. Била, пока не выдохлась. Кончился Трифон. Так я мертвого продолжала дубасить. Откуда столько ярости в человеке берется. Всю ненависть из себя выплеснула.
— Ладно, Глаша, забудь.
Женщина заплакала и положила ему голову на плечо. Вот только этого ему не хватало. Он себя еще не причислил к лику святых. Павел обнял ее и прижал к груди.
— Успокойся. Все страшное позади. О будущем думать пора.
— Если бы не вы, то и думать ни о чем не пришлось бы. Пристрелил бы нас Тришка, — бормотала она, уткнувшись носом в его рубашку. Мог он воспользоваться случаем? Конечно, мог. Только такой благодарности ему не хотелось. Дело тут не в благородстве. Павел любил завоевывать женщин, а не получать от них подачки. Он еще верил в силу своего обаяния, оттого и делал глупости. Далеко ходить не надо. Случай с Ариной тому подтверждение. Его использовали, как последнего лоха. По сути дела, он таковым и являлся. Полсотни лет прожил в иллюзиях. А когда жареный петух клюнул, начал жизненным опытом обзаводиться. Вещь полезная, но не поздновато ли?
— Знаю, Глаша. Жизнь с пьяницей не сахар. Но я бы выпил стаканчика два, чтобы сбросить напряжение. Угости, если есть. Докучать не стану.
Реакция была спокойной. Понимающая женщина. Она даже улыбнулась.
— Как вас зовут-то?
— Паша меня зовут. И не называй меня на вы. Я себя дедушкой чувствую.
— Какой же ты дедушка. О таких мужиках мечтают. Хороший удар под дых. У него вспыхнули щеки. Ишь как вывернула. Тут любой общипанный гусь возомнит себя жар-птицей. Умеют женщины вселять надежду, если захотят. Но могут и поленом оглушить. Хотелось ей
верить. Такова человеческая натура. Верят только тому, что хотят услышать сами.
Глаша достала из погреба бутыль с самогонкой. Закуска скромная, но есть ему не хотелось.
Он пил, а она сидела за столом напротив, подперев подбородок ладонями, и не отрывала от него глаз.
— Надолго ты к нам? — спросила она.
— Завтра Иннокентий отвезет меня на станцию. В Москву еду. Дел в столице набралось очень много.
Ее взгляд потух. В глазах появилась грусть.
— Я сама отвезу тебя на станцию. Не возражаешь?
— А как же ребенок?
Она глянула на деревянную кроватку, стоящую возле печи.
— Дочка самостоятельная. В особой опеке не нуждается.
— Здесь, поди, и школы нет?
— Я сама была учительницей. Безграмотной не останется. В деревне детей нет, кроме Оксанки. Молодежь по городам разбежалась. Трое мальчишек в монастырь ушли. Здесь не живут. Здесь доживают. Уйти некуда. Нас нигде не ждут.
Павел не хотел расспрашивать ее о жизни. Пришлось бы о себе рассказывать. А он не желал теребить душу воспоминаниями. Без того тошно. Сейчас хорошо. Выдался на пути островок безмятежного счастья. Зачем загаживать его своими проблемами.
Хмель ударил в голову, и он окончательно расслабился.
Они даже смеялись. Ветерок подул снизу и поднял сухой пожелтевший листок к облакам, где ярко светит солнце и кругом чистота и прозрачность. Лови мгновение и ликуй. Надолго ли?
Проснулись они вместе. Так случилось. Само собой. В эту ночь его не посещали кошмары.
Во дворе стояла запряженная телега. Иннокентий не посмел войти в дом. Он ждал, читая молитвенник.
Слепцов облачился в рясу и надел парик. Борода своя выросла. Глаша достала из шкатулки крест своего отца и надела ему на шею.
— Он счастливый. Мой отец прожил до восьмидесяти лет в радости и покое. Может, и тебя убережет от злых духов.
За поводья села Глаша. Иннокентий не возражал. Он передал Павлу деньги и перекрестил его.
— Отец Григорий сказал, что тебя, брат Павел, ждут испытания, но ты с ними справишься, если хватит сил не поддаться соблазну войти в сговор с дьяволом.
Общие слова. Сговоры к хорошему не приводили. Об этом его сам дьявол предупреждал — наркобарон Садык. Нет, его хлебом не корми, дай только возможность сунуть нос не в свое дело. Жизнь познает со всех ее сторон, а потом из болота выбирается своими жидкими силенками. Пока везло. Как тому парню, бросившемуся с двадцатого этажа. Пролетает мимо восьмого и думает: «Пока все идет хорошо!»
Они сели на телегу и тронулись в долгий путь.
Стоит ли о нем рассказывать? Все кончилось хорошо.
Долгое прощание на перроне и никаких обещаний. Павел для себя решил: надо вызволить Глашу из пучины страданий. В Москве у него есть деньги. Он сумеет наладить свой быт, встанет на ноги, а потом вспомнит о тех, кто был с ним добр и кто еще помнит о нем.
Поезд тронулся. Глаша провожала его тоскливым взглядом.
Монашеская ряса и впрямь оказалась спасительной. В Самаре по вагонам прошли милиционеры с собаками. Одна из настойчивых псин уткнулась носом в его рюкзак и начала царапать его лапами. Рюкзак стоял в ногах Павла, и он побледнел. Плацкартный вагон забит людьми, в форточку не выкинешься. Он сидел у окна, прижатый со всех сторон пассажирами и мешками. Каждый жил как мог. Налегке в плацкарте не путешествуют.
— Чей это рюкзак? — спросил лейтенант, придерживая пса.
— Мой, — холодно ответил монах, прижимая крест к груди.
Милиционер оттащил пса и рявкнул: «Фу, вперед!» Опять пронесло, лишь холодом по сердцу ударило. Свершилось чудо.
Так оно или нет, судить не нам.
Сутки до Москвы Павел не спал. Легкая дрема. Да и не до сна было. Народ наш грешный стал религиозным. Новая напасть. Теперь перед тем, как убить себе подобного, креститься стали. Кощунствуют, злыдни.
