Испытание седьмого авианосца - Альбано Питер (книги онлайн полные версии .TXT) 📗
— Эти бечевы я скрутил в виде первой буквы слова «Бог» по-древнееврейски.
— А шаль, шапочка? — не утерпел Уильямс.
Карие глаза немигающе уставились на чернокожего.
— Я здесь, чтобы помолиться об усопших.
— Почтить их? — Уильямс указал на белые шкатулки.
Бернштейн покачал головой, но прежде чем успел что-либо объяснить, в помещении эхом разнесся голос Фудзиты:
— Мы собрались здесь, чтобы отдать последний долг поверженным врагам.
Брент кивнул, утвердившись в своих догадках, а Бернштейн возобновил молитвы.
Адмирал вытянул руку к входу, и один из младших офицеров отворил дверь. Двое здоровых охранников втолкнули в храм гауптмана Конрада Шахтера. Одет в белое, руки связаны за спиной. Глазки-бусинки быстро обежали помещение и сосредоточились на помосте. Он резко остановился, удержав конвоиров; обычную браваду как ветром сдуло.
— Nein! Nein!
— Какого черта? — процедил Уильямс.
— А правда, что это? — шепотом спросил Уиллард-Смит.
Красноречивый жест Фудзиты все им разъяснил. Два матроса установили на помосте большую плиту, еще один поставил на палубный настил корзину. Подполковник Такуя Ивата выступил из рядов, взобрался на помост и со звоном выхватил из ножен меч.
— Nein, Gott! Nein!
Немца подтащили, невзирая на сопротивление.
— Чтоб я сдох! — в полный голос проговорил Йорк. — Никак, башку ему хотят снесть. — Он повернулся к адмиралу. — Ну, молоток, командир!
Мэйфилд и Уайтхед в один голос загомонили:
— Это варварство! Вы не имеете права! Существуют международные законы!
Фудзита поднял руку.
— Прошу не навязывать мне и моей команде вашу христианско-иудейскую мораль! Она годится для баб и детишек, а не для самураев.
— Банзай! — эхом прокатилось по ангарной палубе.
Фудзита обвел взглядом группку иностранцев.
— Если у вас не хватает выдержки присутствовать при свершении военного правосудия, лучше уходите!
Мэйфилд двинулся было к двери, но на полпути передумал и вернулся на место.
— Я буду свидетелем этой дикости, только чтобы потом доложить моему начальству!
Фудзита отмахнулся от него, как от докучной мошки.
— Как вам будет угодно, мистер Мэйфилд. Докладывайте хоть президенту, вашему высшему властителю.
Рыдающего Шахтера выволокли на помост. Чтобы втащить его вверх по трем ступенькам, понадобились еще трое матросов.
— Желаете что-нибудь сказать, прежде чем покинете этот мир? — обратился к нему Фудзита.
Немецкий летчик остановил взгляд на Ирвинге Бернштейне, который все читал молитвы, уставясь в потолок.
— Yyde! — закричал Шахтер. — Ты за меня молишься?!
Бернштейн перевел глаза на помост.
— Я молюсь за душу человека.
— Доволен своей местью!
Израильтянин стиснул обеими руками книгу.
— Ты служил Баалу и Молоху. По законам Моисея, ты должен расплатиться своей бессмертной душой. А я помолюсь за тебя Богу.
Немец вдруг подтянулся, словно ненависть к еврею открыла в нем новый источник смелости.
— Богу? Твоего Бога не существует! Где он был, когда евреи в Польше сами себе рыли могилы? Где он был, когда мы играли в футбол черепами ваших детей? В Освенциме? В Бухенвальде? В Треблинке? Если он есть, отчего молчал?! Он такой же убийца, как все мы, как Адольф Гитлер! — Губы Шахтера скривились в злорадной усмешке. — А ты, стало быть, мнишь себя избранником!
Бернштейн засунул псалтырь в карман. Благочестие слетело с него, как растаявшая восковая маска.
— Я и есть избранник. Мне суждено пережить тебя, нацистская свинья!
— Nein! Gott! Nein! — снова завопил Шахтер.
Ему накинули на шею петлю, другой опутали плечи, привязали к плите; ноги заковали в кандалы. Адмирал наклонил голову. Ивата поднял большой двуручный меч и застыл в классической позе разящего самурая. Мертвая тишина повисла в храме. Казалось, даже вентиляторы и вспомогательные моторы затаили дыхание.
Бернштейн вздохнул и снова забормотал молитвы. Немец взвыл во всю мощь легких; звериный, леденящий душу вопль отражался от переборок. Меч просвистел в воздухе серебряным полукружьем, врубился в податливую плоть, и голова Шахтера скатилась точно в корзину. По телу прошла судорога, и оно омертвело. Кровь хлестала на пол. Все быстро убрали; четыре матроса со швабрами отмыли настил. Ивата дочиста вытер лезвие и отошел на край помоста, держась за бок.
— Господи! — ужасался Мэйфилд. — Где мы находимся?!
— Не на футбольном матче, но похоже, — заметил Уиллард-Смит.
— Так и надо скоту! — ухмыльнулся Йорк.
Уайтхед повернулся к Бренту.
— Ты знал?
— Да.
— Почему не сказал мне? Мы бы попытались это остановить.
Брент смерил контр-адмирала долгим взглядом.
— Зачем? Он получил по заслугам.
Уайтхед переглянулся с Мэйфилдом.
— В голове не укладывается!
Агент ЦРУ согласно закивал.
— Вскоре матросы ввели сержанта Абу эль Сахди, тоже в белом и со связанными руками. Увидав помост, кровь, человека с мечом, араб завизжал и начал извиваться, но и его силой взгромоздили на помост.
— Твое последнее слово, перед тем как увидишь Аллаха, — проговорил Фудзита.
— Коврик.
Рядовой расстелил на помосте маленькую циновку — татами.
— Это не коврик, — сказал араб с удивившим всех спокойствием.
— Ничего, сойдет.
— В какой стороне Мекка, эфенди?
Фудзита указал на восток. Абу эль Сахди упал на колени, распростерся на циновке и начал громко молиться:
— Аллах Акбар! Слава Аллаху, великому и милосердному, творцу всего живого на Земле, включая человека. Он оказал великую честь человеку, поместив его в центр творения…
— Хватит! — отрезал Фудзита. — У нас нет времени выслушивать все сто четырнадцать сур Корана. Одной молитвы вполне достаточно. — Он махнул охранникам. — Приступайте!
— Чтоб всем вам издохнуть в навозной куче! — послал обреченный проклятие своим палачам. Затем увидел молящегося Бернштейна и разразился новыми воплями: — Японцы и евреи — враги Аллаха и людей. Да сгорят дотла Израиль и Япония!
Его голову приторочили к плите, и крики стали нечленораздельными.
Фудзита взглянул на Ивату. Летчик стоял, опираясь на меч и поддерживая одной рукой сломанные ребра. Брент наконец понял, почему церемонию так долго откладывали. Ивата был слишком слаб, чтобы исполнить роль палача, а старик, видимо, давно пообещал удостоить его этой чести.
С лицом, искаженным от боли, Ивата обратился к нему:
— Простите, адмирал. Боюсь, на второй замах сил не хватит.
— Вас заменить?
Десятки глаз уставились на летчика.
— Да, — задыхаясь, ответил он. — Я знаю, мне нет прощенья.
— Глупости! При вашем самочувствии вы на славу справились с задачей.
Фудзита обвел взглядом горящие азартом лица.
— Можно я сам назначу себе замену? — спросил Ивата.
Адмирал вопросительно приподнял бровь. Ивата скосил глаза на Брента. У американца похолодела спина.
— Пусть меня заменит тот, кто переломал мне ребра.
Вой распростертого на помосте араба отдавал безумием. Приговоренные часто сходят с ума в момент казни. Крики, должно быть, действовали на нервы Фудзите; он, поморщась, распорядился:
— Заткните ему рот!
Охранник затолкал угол татами в рот сержанту и обвязал сверху веревкой.
— Пусть американский самурай разделается с этой падалью, — повторил свою просьбу Ивата.
— Ну и ну! — выдохнул Уиллард-Смит.
— Нет! — хором вскричали Мэйфилд и Уайтхед.
— Я отказываюсь, — заявил Брент.
— Американскому самураю изменила храбрость?
— Я не обязан доказывать подполковнику ни свою храбрость, ни другие свои качества, — отпарировал Брент. — Это уже было сделано здесь, на ангарной палубе.
— Лейтенант Росс, — промолвил Фудзита, — вам оказали честь.
— Знаю, адмирал. Но я однажды уже исполнил почетный долг вот этим самым мечом.
— Вы были достойным кайсяку при сеппуку лейтенанта Коноэ и заслужили его меч. При вашей силе ничего не стоит свершить правосудие еще раз.
