Черная Луна - Маркеев Олег Георгиевич (лучшие книги читать онлайн TXT) 📗
— «Первый», он еще в адресе, — прохрипела рация голосом Журавлева. — Свет в ванной. Слышу воду. В квартире музыка играет.
— Порядок, «Визир». Подождем, — ответил Белов.
Никому не улыбалось гоняться за клиентом по февральской Москве в неизвестном направлении и с неизвестным результатом.
Ждать пришлось почти час. В пустом полуподвале ЖЭКа отчаянно заверещал таяефонный звонок. Белов с Володькой обменялись тревожными взглядами. Звонок надрывался до тех пор, пока в соседней подсобке не заворочался, как медведь в берлоге, Макарыч. Грузно бухая босыми ногами, он прошел по коридору. Басовито поматерился у телефона.
— Галя, где этот алкаш? — раздался его командирский голос.
— Федор, что ли? — ответил женский из подсобки. — Нажрался с утра, я же докладывала.
— Он у меня за Можай вылетит! В лагерь законопачу козла! — взревел Макарыч. — В двадцать третьем доме потекло. Четырнадцатая квартира заливает десятую. Кто у нас в четырнадцатой, Галь? Алкашня, что ли?
— Не, Макарушка. Мальчик там тихий. Волосатик такой.
Белов выматерился сквозь зубы.
Дверь в квартиру Трубадура взломали силами Макарыча, благо был предлог. Опоздали. Вода уже на два пальца залила пол. Трубадур лежал в ванне, высоко закинув голову. Пряди волос медузой колыхались в багровой воде. Вскрыл себе вены везде, где смог — на внутренней сторонах бедер и на локтях. Врачи потом скажут, что хватило бы и одного разреза бедренной артерии. Десять минут — и вечный покой.
Позже экспертиза материалов, собранных группой, покажет, что государственных, военных и иных тайн они не содержат. По-русски говоря, нет состава преступления. А в тот вечер из квартиры Трубадура вылезли все, до последней бумажки. В ворохе бумаг Белов нашел стихи. Почерк Трубадура, чернила свежие.
Нью-Орлеан. Трубач усталый,
Закинув голову, пьет золото трубы.
Крошится в искры свет об острые регистры.
Мулатка. Ром. Сигары. Миражи, жара,
Сахара, Ночь сгорает. Нью-Орлеан. Трубач
который раз играет, Играет «Караван»,
играет «Караван»…
Говорят, Уитмен не закончил поэму «Ворон», потому что в его дверь постучал неизвестный. Трубадур не дописал стихи потому, что на пороге квартиры потоптался полковник Трофимов. Нервы, страх, угроза предать товарищей — это уже производные.
Забылось многое, что творилось и что творил. А строчки, похоже, навсегда врезались в память. И мелодия, что звучала в тот вечер в квартире Трубадура. Дюк Эллингтон. «Караван».
Белов раскрошил над пепельницей сигарету, свернул бумажный жгутик, порвал пополам, уронил поверх табачной горки. Проделал это, словно во сне. Каждый раз перед принятием сложного решения на несколько мгновений его охватывало это странное оцепенение. Выныривал Белов из него, как из теплой глубины, ошарашенно уставившись на бумажных червячков и табачное крошево в пепельнице. А решение рождалось словно само собой, уже четко и бескомпромиссно сформулированное.
«Игорь, пора уходить, — сказал сам себе Белов. — Увольняться, к чертовой матери, пока не поздно. В нашем ремесле без куража нельзя. А ты его растерял».
Слева тихо скрипнул табурет. Бармен скользнул вдоль стойки. Улыбнулся новому посетителю.
— Как всегда, Настенька? — Он продолжал полировать кристально чистый бокал.
— Сухой мартини, — последовал ответ. Голос показался Белову знакомым. Он повернул тяжелую от хмеля голову. Невольно охнул от удивления.
— Настя?
— Ой! Игорь Иванович… — Девушка радостно засмеялась. — А я обратила внимание, сидит мужик и крошит сигареты. Из моих знакомых только вы так делаете.
— Ты умница и наблюдательная, — не удержался от улыбки Белов.
— Что есть, то есть. — Настя сделала хитрую лисью мордочку, забавно наморщив носик.
А у Белова заноза засаднила в сердце. От прежней непоседы и максималистки, какой ему запомнилась Настя, почти ничего не осталось. Перед ним сидела молодая женщина, уже узнавшая силу своей красоты. Короткая стрижка, открывавшая маленькие уши, высокая шея, черные крупные бусинки ожерелья, под черным шелком топика отчетливо прорисосывалась грудь. Настя необратимо изменилась.
«Точнее, заново родилась», — поправил себя Белов, вспомнив удушливый запах больницы и Настино лицо на застиранной наволочке, черные тени под глазами, шершавые бескровные губы.
После похорон ее отца Белов несколько раз пытался связаться с Настей. Телефон не отвечал. А потом у Белова хватало личных проблем, чтобы раз за разом откладывать поиски Насти. Через общих друзей в прокуратуре — папу Насти знаменитого «важняка» Столетова там еще не забыли — узнал, что девчонка более— менее оклемалась, ни в чем не нуждается. Этого хватило, чтобы оправдаться перед самим собой. Посмотреть в глаза Насти он, откровенно говоря, просто боялся.
— Какими судьбами, Игорь Иванович?
— Шел, услышал музыку, решил зайти.
— Помяните мое слово, зайдете еще раз — останетесь навсегда.
— Серьезно?
— А вы прислушайтесь к себе, и получите ответ. — В Настиных глазах глазах заиграли веселые бесенята. — Ой, да не делайте такое серьезное лицо! Это же трюк. — Она облокотилась о стойку, придвинулась ближе. — Один психолог поделился. Понимаете, человек, как правило, не горит желанием открываться перед ближним. Есть какая-то грань, которую легко преодолеть только по пьяни. Ну, этот психолог заглядывает в глаза клиенту, тот, естественно, зажимается, но тут следует вопрос: «Вы сегодня хорошо позавтракали?» Пациент невольно обращает взор вовнутрь себя, а потом отвечает, вопрос же не опасный. Вся хитрость в том, что тропинка во внутренний мир уже проложена, вытянуть остальное труда не составляет.
— Здорово! — покачал головой Белов. — А перед каким вопросом меня разминала?
— Перед естественным, разумеется. — Настя хитро улыбнулась. — Любопытство должно быть обоснованным и естественным, тогда оно не вызывает подозрения. Вы еще работаете?
— В смысле? — сыграл непонимание Белов.
— Вопрос снят как риторический, — констатировала Настя. — Ваше здоровье. Чокнулась краем бокала о его рюмку.
Белов с удовольствием отметил, что первое впечатление оказалось ошибочным. Настя так и осталась задорной девчонкой. Все бы ничего, если бы покойный папа не натаскал дочку в специфических аспектах оперативного ремесла. Ей понравилось играть в Мату Хари, а всем вышло боком.
«Какой агент пропадает, — вздохнул Белов. — Красива, умна и авантюристка от бога».
— Итак, на секретном фронте без перемен, я надеюсь? Своих позиций не сдаем, на чужие не наступаем? — заговорщицким шепотом произнесла Настя и первая рассмеялась. — Нет, я серьезно, как поживаете?
— Нормально. — Белов прицелился на рюмку, но, подумав, отодвинул ее. Закурил. — А ты, Настя?
— Уже лучше. — Поиграла маслинкой в бокале. — Ладно, все равно же захотите знать. — Резким движением убрала за ухо выбившуюся прядку. — Было трудно, потом пришла в себя. Очнулась в «дурке». Нет, не «Белые столбы», не волнуйтесь. Бывший муж проявил сочувствие, пристроил по блату. Клиникой даже не назовешь двадцать комнат в особняке. Выход в парк свободный, в комнате занимаешься, чем хочешь. Публика приличная. Три художника, один крупный ученый, остальных не помню. Вышла, осмотрелась, стала жить.
— А с Димкой у тебя как? — Белов знал ответ от самого Рожухина, но по оперской привычке решил перепроверить информацию.
— Никак. — Настя пожала плечиком. — Что было раньше, после больницы само собой отмерло, а новое не заладилось. Так, встречались одно время, потом разошлись. Простите за подробности, но Димка не из тех, с кем можно спать без любви. Какой— то он нудный стал. — Она пригубила коктейль. — Вы не находите?
— С чего ты взяла, что я с ним встречался? — Белов постарался сыграть удивление как можно органичнее. — «Вот, блин, попался!»
— Сами однажды сказали, мир спецслужб тесен, здесь, как в деревне, все про всех знают. Говорили?
— Вроде бы, да.
— Из ваших же слов следует, что с Димкой вы просто обязаны были встречаться. — Настя сделала строгое лицо, но не выдержала — рассмеялась.
