Бегство Квиллера - Холл Адам (книги без регистрации полные версии .txt) 📗
Он сделал движение, и я сразу отреагировал на него.
Не подлежало сомнению, что я попался в расставленную им ловушку; но пока мне удалось остаться в живых. С этой точки зрения он оказался не в лучшем положении и, вполне возможно, что он впервые не почувствовал под стальной струной, которую опустил на голову жертвы, содрогание горла.
Стоило ему шевельнуться, и я тут же отреагировал.
Ясно было, что я подставился, и он загнал меня в угол; но я пока еще жив.
Он опять сделал движение, на которое я тут же ответил, и у него вырвался глухой хрип от напряжения, — он хотел, упираясь коленом мне в спину, опрокинуть навзничь, но у него ничего не получилось, ибо именно этого я и ждал: будь я на его месте, именно так и сделал бы. Хрип вырвался потому, что я использовал напряжение его же рук, державших струну, и, откинув голову назад, резко ударил головой в лицо, но так и не понял, удалось ли мне ошеломить его: на затылке нет нервных окончаний, которые дали бы мне знать об этом.
Как-то на Бали мне удалось увидеть двух игуан, примерно одного размера, которые застыли на месте, вцепившись друг в друга зубами; и не меньше минуты он стоял на месте, застыв, как рептилия, дожидаясь, пока один из нас не рванется отчаянным усилием мышц — хвост оторван, два существа сцепились в отчаянной схватке, пока одно из них окончательно не обессилит.
Он не относился к числу крупных мужчин, чего я от него и не ждал; но можно было догадаться, как он силен и подвижен. От него пахло каким-то маслом: то ли смазал им себе волосы, то ли умаслил тело перед торжественным ритуалом, для которого он и был сюда вызван; масло слегка отдавало горечью миндаля. В нем не было привкуса оружейной смазки: он не пользовался огнестрельным оружием.
Капли падали в раковину, и меня сжигала жажда. Переждав еще секунду-другую, я изогнулся и попытался ребром ступни нанести ему удар по голени, но он подался назад, так что я вскинул ногу пяткой кверху, целясь ему в мошонку, но не почувствовал соприкосновения с целью — ожидание кончилось; я нанес удар локтем, у него вырвалось болезненное шипение, и натяжение проволоки чуть ослабло, но он рванул ее еще с большей силой, так, что струна врезалась мне в предплечье, прорезав его чуть ли не до кости и едва ли не задев нерв, отчего перед глазами на мгновение вспыхнула слепящая вспышка боли, от которой я едва не ослеп, хотя тут так и так не на что было смотреть — смутные очертания раковин и унитазов, вот и все, что нас окружало; после того, как дверь захлопнулась, в помещение свет проникал лишь через маленькое оконце наверху.
Мне надо было понадежнее укрепиться на полу и обрести равновесие; перенося вес тела, я почувствовал под ногой что-то небольшое и плоское — его ступня, как я прикинул: еще до того, как я вошел в туалет, он скинул обувь, потому что этого требовали правила ритуала. Я снова обрел равновесие, но он напрягся и заставил меня склониться сначала в одну сторону, а потом в другую, и мы оба закружились в танце смерти, все быстрее и быстрее, понимая, что если кто-то из нас потеряет равновесие, то больше уже не восстановит его. Обеими руками он продолжал держать натянутую струну, но никак не мог пустить ее в ход; моя правая рука, по-прежнему зажатая между горлом и струной, мешала ему прикончить меня, но я не мог пустить ее в ход для удара, поскольку глубокий разрез практически парализовал ее, так что, продолжая кружиться на месте, левым локтем я нанес несколько резких сильных ударов, которые, попав в цель, заставили его согнуться. Пока еще оба мы стояли на ногах и ни у кого не было перевеса, но этот dance macabre продолжался, пока, наконец, я не рискнул на рывок, и мой расчет оказался верен — он повис на мне и повалился на бок, увлекая меня за собой; он во что-то врезался плечом, а моя правая нога мгновенно нашла точку опоры, что позволило мне со всей силой рвануться от него, но он по-прежнему цеплялся за струну, не ослабляя ее натяжения, и когда он рухнул, то повлек за собой и меня, поскольку струна была в моём правом предплечье, и я услышал его стон и звон разбившегося зеркала, осколки которого усыпали пол, куда мы и свалились, стянутые струной.
На меня навалилась отчаянная усталость, и мне не понравились звуки, которые дошли до моего слуха, потому что я не знал, кто источник этих стонов — сознание стало меркнуть, опасное облачко заволокло мозг, и какое-то странное горячее дыхание опалило мое лицо, словно в него дышал дракон. Мы, словно пьяницы, валялись на полу среди зеркальных осколков, или как любовники, приникнув друг к другу, и каждый из вас был на краю гибели и понимал это, а стоны…
Все остановилось. Когда мы падали, я нанес жесткий сухой удар свободной рукой.
Не знаю, что у него сейчас крутилось в мозгу, о чем он сейчас думал. Мы лежали голова к голове. У меня в мозгу неустанно крутились мысли, нейроны сплетались и вспыхивали, обмениваясь информацией, плыли какие-то образы и представления, и я был словно отделен от своего тела, которое было подчинено одному отчаянному стремлению — выстоять и выжить.
Кто ты, Кишнар, где ты рожден, сколько тебе лет, брат мой по волчьей шкуре, лицо твое, голову, руки и ноги создали ветры и почва этой земли, и вот, наконец, причудливые наши судьбы свели нас воедино, и мы лежим, сцепившись, на полу уборной, откуда предстоит выйти только одному из нас.
Я понимал, что он не выпустит из рук струну, потому что она — единственное оружие, которым он привык пользоваться..
В этом его слабое место. Точно так же и человек, привыкший к револьверу: чувствует себя голым и беззащитным без него, потерянным и уязвимым. Поэтому я и предпочитал пользоваться только руками: ты не можешь ни расстаться с ними, ни где-то оставить, и в ближнем бою они столь же смертельно опасны, как пистолет. Если бы этот человек, Кишнар, выпустил из рук струну, он мог бы пустить в ход обе руки, что дало бы ему неоспоримое преимущество, ибо я мог пользоваться только одной: пораженный нерв на правой лишил пальцы чувствительности — сжатые в кулак, они были притиснуты ко лбу, и это было все, что я чувствовал.
Но он не мог себе этого позволить. И я не собирался его переубеждать.
Усталость разливалась по телу, потому что мы не могли расслабиться и позволить себе передышку. Мы менее всего походили на боксеров, которые, сцепившись в клинче, расходились, давая отдых мышцам; мы сплелись воедино, подобно тем двум игуанам, застывшим в предельном напряжении, от которого дрожали мышцы, и мы обливались потом; пока левое полушарие лихорадочно перебирало тысячи возможных вариантов действий, чтобы выжить, правое же готовилось к возможной гибели, охваченное чувством всепоглощающей потери, поражения, от которого не уйти.
Голоса.
О, Господи, к этому я не был готов — он рванул струну верх и вниз в надежде, что рука ослабнет и он получит доступ к моему горлу, но у него ничего не получилось, а меня буквально подбросил взрыв ярости, и, пустив в ход свободную руку, я ударил ему растопыренными пальцами в глаза и продолжал наносить удары, от которых его голова моталась из стороны в сторону, но он меня не отпускал; поэтому я нацелил ребро ладони несколько ниже, метясь ему в шею, в сонную артерию, но он успел увернуться, и у меня перед глазами вспыхнула резкая вспышка света, первое предупреждение, что изнеможение начинает овладевать мною — черт побери, что-то надо предпринимать и как можно скорее, ибо, если ему удастся подавить мою психику, уже и так бессильную сопротивляться усталости, я ничего не смогу противопоставить ему, его темной силе, с которой я никогда раньше не сталкивался и которая способна одолеть меня.
Голоса по другую сторону двери — и один из них сказал, что, мол, слышал где-то поблизости звук бьющегося стекла.
Он снова рванулся, я ответил на его движение, хвосты игуан напряглись, головы взметнулись, дрожа от напряжения, влажные их шкуры блестели под жгучим солнцем, и я понимал, что смерть близка, если я не…
Соберись, у тебя уже начинаются галлюцинации, соберись, ради Бога.
