Китайская головоломка - Мэрфи Уоррен (бесплатные версии книг .TXT) 📗
– Ясно. Вы хотите сказать, что если мне понадобится от кого-то избавиться, все равно от кого, то мне достаточно только сказать вам?
– Нет.
– Хорошо. А то, разумеется, я бы приказал всех вас отвести за ближайший сарай и поставить лицом к стенке.
И этот президент сообщил нынешнему и показал ему телефонный аппарат, по которому он может связаться со штаб-квартирой секретной организации КЮРЕ. И он предупредил, что единственное, что президент может сделать – это распустить организацию или попросить ее исполнить что-то, входящее в ее функции. Он не может дать ей никакого иного задания.
И вот нынешний президент просит именно об этом.
Было по-прежнему темно – горела только настольная лампа. Президент вопросительно смотрел на стоящего перед ним человека, а тот явно колебался.
– Итак? – спросил президент.
– Мне бы хотелось, чтобы ваши люди сами справились с этой работой.
– Мне бы тоже этого хотелось. Но они потерпели неудачу.
– Мне надо самым серьезным образом рассмотреть вопрос о возможности роспуска моей организации, – сказал Смит.
Президент вздохнул.
– Иногда бывает очень трудно быть президентом. Прошу вас, доктор Смит, – он вытянул руку, и настольная лампа ярко осветила кисть. Президент сомкнул большой и указательный пальцы, потом развел их на полсантиметра. – Вот какое расстояние отделяет нас от мира или от войны, доктор Смит. Не больше.
На лице президента Смит прочел выражение усталости и в то же время мужества. Железная дисциплина заставляла этого человека идти вперед, невзирая ни на что, идти к одной цели – к миру.
– Я сделаю то, о чем вы просите, господин президент, хотя это будет трудно. Если этот человек выступит в роли телохранителя или даже сыщика, кто-нибудь, кто знал его, пока он еще был жив, может узнать его по голосу.
– Пока он был жив? – удивился президент.
Смит не стал отвечать на этот полувопрос. Он встал, и президент тоже.
– Удачи вам, господин президент. – Смит принял протянутую ему руку, вспомнив, как многие годы назад отказался пожать руку другому президенту, о чем впоследствии не раз сожалел. Уже в дверях он обернулся и сказал:
– Я поручу это задание тому человеку.
Глава четвертая
Римо выложился до предела. Он видел, как старик-кореец придирчиво рассматривает полоску туалетной бумаги, пытаясь найти хоть малейшую морщинку. Не нашел и удивленно посмотрел на Римо. Подобные тренировки шли у них без перерыва уже почти целый год – три месяца назад Римо допустил маленький промах, и с тех пор ему постоянно приходилось выкладываться до предела.
Римо не ждал похвалы – он знал: этого не будет. За семь лет периодически прерываемых тренировок он редко удостаивался доброго слова. Римо переоделся – содрал с себя облачение ниндзя, натянул трусы, белую майку, а поверх этого – широкие легкие брюки и зеленую спортивную рубашку. Затем сунул ноги в шлепанцы и причесал свои коротко стриженные волосы. За последние семь лет он уже привык к своему лицу – высокие скулы, нос чуть более правильной формы, чуть более открытый лоб. Он уже почти забыл то лицо, которое было у него раньше – давным-давно, еще до того, как его обвинили в убийстве, которого он не совершал, и посадили на электрический стул, который работал не вполне исправно, хотя никто, кроме его новых хозяев, об этом не догадывался.
– Неплохо, – сказал Чиун. Римо заморгал – похвала? От Чиуна?! Он довольно странно вел себя, начиная с августа, но похвала сейчас, после того, как он столько раз оказывался не на высоте, – это было просто невероятно.
– Неплохо? – переспросил Римо.
– Для белого человека, у которого такое глупое правительство, что признает Китай, да.
– Бога ради, Чиун, не начинай снова. – Римо в притворном раздражении воздел руки. Дело было вовсе не в том, что Чиун осуждал признание Соединенными Штатами коммунистического Китая, он осуждал всех, кто признавал хоть какой-нибудь Китай. И это не раз приводило к осложнениям.
Плакать Римо не умел, но почувствовал, как что-то влажное подбирается к глазам.
– А для корейца, папочка? – Он знал, что Чиуну нравится, когда к нему так обращаются. Когда Римо впервые назвал старика так – это было тогда, когда у него еще не прошли ожоги на лбу, на запястьях и на щиколотках, там, где к коже прикасались электроды, – то получил от Чиуна сердитую отповедь. Возможно, старика рассердил чересчур шутливый тон; возможно, он не верил, что Римо выживет. Это было в те далекие времена, когда Римо впервые повстречал людей, которые не верили, что он, полицейский из Ньюарка, застрелил того торговца наркотиками.
Он знал, что этого не делал. И именно тогда началась эта сумасшедшая жизнь. Пришел священник, чтобы дать ему последнее причастие, а на конце креста у него была маленькая капсула, и священник спросил, что он хочет спасти – душу или шкуру. А потом он взял капсулу в рот и пошел в свой последний путь, и раскусил капсулу, и вырубился, думая, что всех осужденных именно таким образом сажают на стул, предварительно навешав им на уши лапши насчет грядущего спасения.
А потом он проснулся и встретил людей, которые знали, что его подставили, потому что они сами его и подставили. И все это было частью цены, которую ему пришлось заплатить за то, что он сирота. Родственников у него не было, а раз так – никто не станет о нем плакать. И еще – это было частью цены, которую ему пришлось заплатить за то, что люди видели, с каким мастерством он расправлялся с вьетконговскими партизанами во время войны во Вьетнаме.
Итак, он проснулся на больничной койке, и перед ним встал выбор. Сначала – начать тренироваться. Это был один из тех маленьких шажков, которые могли привести к чему угодно – к путешествию длиною в тысячу миль, к любви до гробовой доски, к великой философии или к полному уничтожению. Шаг за шагом – а там видно будет.
И вот таким образом КЮРЕ – организация, которой нет, – заполучила себе человека, которого нет, – с новым лицом и новым сознанием. Именно сознание, а не тело делало Римо Уильямса Римо Уильямсом. Или Римо Кэбеллом, или Римо Пелхэмом, или всеми прочими Римо, которыми ему доводилось бывать. Им не удалось изменить ни его голос, ни автоматическую реакцию на имя. Но они изменили его самого, сволочи. Шаг за шагом. Но он и сам помогал. Сам сделал первый шаг и выполнил, едва сдерживая смех, те первые штучки, которым обучил его Чиун. А сейчас он уважал старика-корейца так, как не уважал никого и никогда. И ему было грустно видеть, как Чиун реагирует совсем не по-чиуновски на разговоры о мире с Китаем. Самого Римо это не волновало. Его научили не обращать внимания на подобные мелочи. Но было странно видеть, что такой мудрый человек может вести себя так глупо. Впрочем, сам этот мудрый человек однажды заметил:
– У каждого человека должны сохраниться несколько глупостей его детства. Сохранить все – это слабость. Понимать их – это мудрость. Отказаться от всех – это смерть. В них – первые семена радости, а у каждого человека должны быть свои деревья, за которыми он должен ухаживать.
И вот теперь, спустя много лет после этой первой мудрости, преподанной ему папочкой, Римо спросил:
– А для корейца, папочка?
Он увидел, как старик улыбнулся. Помолчал немного. И медленно произнес:
– Для корейца? Думаю, я должен искренне ответить – да.
– А для деревни Синанджу? – не ослаблял напора Римо.
– Ты очень честолюбив, – сказал Чиун.
– Мое сердце готово достать до неба.
– Для Синанджу ты годишься. Просто годишься.
– У тебя с горлом все в порядке?
– А что?
– Мне показалось, что тебе больно произносить эти слова.
– Да, честно говоря, не без этого.
– Папочка, для меня большая честь быть твоим сыном.
– Вот еще что, – сказал Чиун. – Человек, который не умеет приносить извинения, – это не человек. Мое плохое настроение в ту ночь было лишь реакцией на мой страх, что ты можешь разбиться. Ты спустился по стене великолепно. Пусть даже тебе потребовалось девяносто семь секунд.
