Конец игры - Мэрфи Уоррен (книги онлайн полные версии .txt) 📗
— Вход воспрещен.
— Можете найти себе другого Верховного Сатану, если вам так этого хочется. Меня это не волнует. Бегайте по своим улицам и вопите во все горло. Бегайте вокруг собственных посольств и взрывайте их. Делайте все что хотите, но Америка — это ни-ни.
— Ни-ни, — повторил иранец.
— Хорошо, — удовлетворенно произнес Римо. — Каждой группе, с которой ты будешь говорить, каждой группе, которую вы намереваетесь послать в Штаты, ты передашь предостережение Синанджу. Американский президент — это ни-ни. А если вы не послушаетесь, то Синанджу вернется, и мы подвесим ваши головы, как в давние времена подвешивали цветы.
— Что?
— Головы, как ягоды, — сказал Римо.
— Не понимаю, — отозвался предводитель.
— Головы, как грибы, — Римо пытался подыскать нужное слово. — У вас что, нет легенды о том, как мы подвешиваем ваши головы, как грибы?
— Разбрасываете их по земле, как дыни по бахче, — подсказал иранский предводитель.
— Точно! — обрадовался Римо. — Точно. Как дыни по бахче.
И он на короткое время подвесил иранца вниз головой, держа его за ноги, чтобы лучше дошло. Разумеется, иранец помнил эту легенду лучше, чем Римо. Римо, как правило, пропускал мимо ушей легенды и сказки Персии — той Персии, которая потом стала Ираном, — потому что у него, как правило, не было никакого желания сюда приезжать. И он, разумеется, как правило, был прав в этом своем нежелании. Иран воняет. Персия, вероятно, тоже воняла. Легенды обычно представляются более красивыми, когда их рассказывают, чем когда видишь их воочию.
Предводитель вернулся к костру, получив дальнейшие указания.
Всю ночь, пока молодые иранские богомольцы-добровольцы ежились, пытаясь согреться в своих шерстяных и меховых одеждах, пытаясь не допустить до своих тел холод, они думали о нем — о том, кому не нужна одежда. Они думали о голосе во мраке ночи. Они думали о голове, разлучившейся с телом.
Просто смерть — это одно. Но смерть, притаившаяся во мраке ночи, — это совсем другое. Их научили не бояться смерти. Тысячи их друзей погибли как камикадзе во время войны с Ираком. Разумеется, их друзья кричали и пели, несясь навстречу смерти. Но то, с чем встретились они сегодня, — это не славная смерть. Это ночь. И она знает все. Она здесь. Всегда здесь. Она приходит в свое время, и она придет за ними.
Они шепотом говорили себе, что это Верховный Сатана, и хотя все они горели желанием погибнуть в борьбе с Верховным Сатаной, встреча с настоящим Верховным Сатаной — это что-то совсем иное.
Утром предводитель негромко обратился к ним. Он говорил шепотом, и их уши напряженно вслушивались в этот тихий шелест слов над остывшими углями костра. Он сказал, что вовсе не Верховный Сатана — владыка прошедшей ночи. Это был тот, кто явился из времен шахов древности, из времен раньше Мохаммеда, тот, чьим основным занятием была смерть — такая смерть, когда головы катятся по земле, как дыни по бахче, как это случилось прошедшей ночью.
Один из преданных, родом из Кума, слышал о людях, творящих смерть именно таким образом. Но это люди с Востока, а видение было белым.
— Синанджу, — негромко произнес предводитель. — Видение было из Синанджу.
И он стал говорить дальше. Он сказал, что есть только один способ спастись от этого видения, а именно: не причинять вреда и даже не думать о том, чтобы причинить вред американскому президенту. Они не поедут в Америку и не станут сколачивать банды героев-самоубийц, которые нанесут удар в змеиную голову Верховного Сатаны. Вместо этого они нанесут удар по какому-нибудь другому Верховному Сатане. Быть может, соседи-арабы это более удобная мишень. В Бейруте всегда можно покончить с собой, взорвав бомбу. Кувейт — это просто жемчужина для тех, кто желает убить кого-нибудь, кто подвернется под руку. А в Эр-Рияде, в Саудовской Аравии, полно богатых арабов, которых можно зарезать, забить до смерти и, конечно же, взорвать в их собственных спальнях, и даже в Мекке — в святыне из святынь.
Предводитель обвел взглядом молодые лица вокруг догоревшего костра. Ни один голос не возвысился, чтобы призвать к возобновлению войны против Верховного Сатаны, живущего в Вашингтоне, округ Колумбия, США.
Кроваво-красное солнце освещало иссохшее утро, и прямо из этого солнца раздалось посвистывание.
— Доброе утро, — произнес человек, появившийся прямо из-за линии горизонта.
Это был человек, но его лицо было лицом видения прошедшей ночи. Он улыбался, и хотя на нем была лишь майка с короткими рукавами и легкие брюки, казалось, он не замечает холода.
Если бы хоть один из них бросился бежать, они бы все пустились наутек. Но они сидели у костра, как пригвожденные к месту.
— Вы, милашки, будете сопровождать меня до Тегерана, а там вы вручите мне один из ваших идиотских пластиковых цветочков, скажете мне, что я отправляюсь в рай, а потом впихнете меня в самолет компании Пэн-Эм и отправите меня отсюда к черту.
Это было лучшее из всего того, что они услышали за это утро. Римо тоже подумал, что у него получилось неплохо. Особенно про «отсюда к черту».
К восходу следующего дня он уже был в Атланте, в пентхаусе отеля «Пичтри Плаза», и все пытался вспомнить мелодию, которую насвистывал накануне в иранской пустыне.
Он решил, что неплохо справился с заданием. Ему понравилась та его часть, в которой он прибег к мистике. У него всегда бывали проблемы с мистикой, но на этот раз, кажется, сработало.
— Ну? — донесся скрипучий голос из самой большой комнаты просторного гостиничного номера.
— Прошло чудесно, — откликнулся Римо. — Как по волшебству. Все как ты говорил.
Он услышал легкий свист выдыхаемого воздуха, а потом:
— Конечно, все прошло хорошо.
Римо вошел в комнату. Тщедушный хилый человечек сидел посреди комнаты в мерцающем и переливающемся желтом утреннем кимоно. Жидкие пряди белых волос, как нимб, обрамляли желтое азиатское лицо, обтянутое кожей, напоминающей пергамент. Косматая борода колыхалась в такт движению губ.
— Я сказал тебе, что надо делать, — произнес старик. — Я выразился ясно. Разве что-то было неясно?
— Ага, точно, — подтвердил Римо. — Ты выразился ясно. Но, понимаешь, ты все время называл Иран Персией и говорил о шахах древности и о том, как чтили они Дом Синанджу, ну и, сам знаешь.
— Может быть, я и не знаю, но я выясню, — сказал Чиун, правящий Мастер Синанджу, наставник Римо, в очередной раз уловивший первый дымок огня неблагодарности.
— Ты был прав, — сказал Римо. — Легенды там все еще живы — о Синанджу и о шахах древности. Все еще живы.
— А почему бы им не быть там до сих пор живыми? — спросил Чиун.
Голос его был ровным и холодным, кик первый лед, сковавший пруд.
— Правильно, — попытался успокоить его Римо. — Ты был прав.
— Совсем не правильно, — отпарировал Чиун. — Ты совсем не прав. Я лучшие годы своей жизни ассассина посвятил тому, чтобы обучить хоть чему-нибудь белого человека, а он все-таки удивляется, что то, что я ему говорю, обстоит так, как я говорю. Удивляется! Разве тебя удивляет, что на тебя не действует холод или что мир может начать двигаться медленнее у тебя перед глазами? Разве тебя удивляет, что руки твои обладают той силой, какую вселенная предначертала иметь человеку?
— Нет, папочка, — негромко подтвердил Римо.
— И тем не менее слава Синанджу, то, что в былые времена великий Дом ассассинов пользовался должным уважением среди цивилизованных народов, удивляет тебя. Персы помнят своих ассассинов. Американцы не помнят ничего, им даже незнакомо чувство благодарности.
— Я очень благодарен тебе, папочка, за все, чему ты меня обучил.
— Ты — худший из белых.
— Когда дело доходит до знания что есть, чего нет, то тут никто не может с тобой сравниться, — сказал Римо. — Я никогда не подвергал это сомнению. Ни разу.
— Французы вполне приемлемы, хотя они и не моются. Итальянцы — да, даже итальянцы вполне приемлемы, хотя у них изо рта плохо пахнет. Даже британцы. И тем не менее я обречен судьбой на то, чтобы у меня был ученик-американец. Гибридный белый, результат смешения кровей. И все же я дал ему все, не жалея сил и не жалуясь. Твое сумасшедшее правительство заключило со мной контракт, а потом всучило мне что-то вроде вот этого, — он ткнул пальцем в Римо, — и потребовало, чтобы я превратил это в ассассина. Мне следовало тогда же вернуться домой. Меня бы никто не осудил. Я мог бы просто сказать, что этот бледный кусок свиного уха слишком уродлив, чтобы я мог находиться в его присутствии, а потом мне надо было просто уйти от тебя и навсегда покинуть эту страну идиотов. Но вместо этого я остался и начал тебя обучать. И что я получаю в ответ? Неблагодарность. Удивление, что то, что я говорю, — есть истина.
