Рэкетир - Кабалкин Аркадий Юрьевич (читать книгу онлайн бесплатно без .txt) 📗
Запугивание — маловероятный мотив. Фосетт вынес приговор, и хотя его имя защитники окружающей среды подвергли анафеме, ущерб он причинил, и немалый. В 2009 году Четвертый апелляционный округ подтвердил его решение, теперь слово за Верховным судом. Пока рассматриваются апелляции, уран лежит нетронутым.
Более вероятный мотив — месть, хотя ФБР об этом помалкивает. Слова «заказное убийство» используются некоторыми репортерами, но доказательств у них нет, кроме разве что профессионализма убийцы.
Само место преступления и тщательно спрятанный, но все равно выпотрошенный сейф говорят о том, что более вероятный мотив — ограбление.
У меня есть план, который я вынашиваю уже не один год. Это моя единственная надежда выйти на свободу.
Глава 5
Каждый работоспособный заключенный федеральной пенитенциарной системы должен трудиться, и Управление тюрем следит за тарифной сеткой. Последние два года я работаю библиотекарем, получая за свои труды тридцать центов в час. Примерно половина этих денег, как и чеки от отца, поступает на баланс программы финансовой ответственности заключенных. Управление тюрем расходует эти средства на всяческие отчисления, штрафы и выплаты. Меня приговорили не только к десяти годам, но и к ста двадцати тысячам долларов различных штрафов. Если получать по тридцать центов в час, то их придется выплачивать до конца столетия, останется и на следующее.
Другие здешние должности — это повар, мойщик посуды и полов, протирщик столов, водопроводчик, электрик, плотник, секретарь, санитар, рабочий прачечной, маляр, садовник, учитель. Я считаю, что мне повезло. Моя работа — одна из лучших и не подразумевает уборки за другими людьми. Иногда я преподаю историю заключенным, решившим получить диплом о среднем образовании. Час преподавания стоит тридцать пять центов, но я повышенными ставками не соблазняюсь. Эта деятельность меня угнетает из-за низкого уровня грамотности любой тюремной публики — что черной, что белой, что оливковой. Среди них так много невежественных, что начинаешь тревожиться за нашу образовательную систему.
Но я здесь не для исправления образовательной системы, не помышляю я и о совершенствовании нашей юриспруденции или тюрем. Моя задача — оставлять позади один прожитый день за другим, сохраняя при этом как можно больше самоуважения и достоинства. Мы — отбросы, никто, презренные преступники, общество держит нас взаперти, и, чтобы об этом вспомнить, не надо далеко ходить. Тюремный надзиратель именуется «сотрудником исправительной системы», сокращенно СИС. Не вздумай назвать его «надзирателем»: СИС куда почетнее, это почти титул. Большинство СИСов — бывшие копы, помощники шерифов, военные, не справившиеся с прежней работой и перешедшие в тюрьму. Некоторые — еще туда-сюда, но большинство неудачники, слишком тупые, чтобы сознавать свой провал. Кто мы такие, чтобы открывать им глаза? Они находятся на недосягаемой высоте, при всей своей тупости, и с наслаждением напоминают нам об этом.
СИСов беспрерывно тасуют, чтобы они не сближались с заключенными. Иногда между ними и нами возникает симпатия, однако одно из основополагающих правил выживания заключенного гласит: старайся избегать своего СИСа. Относись к нему уважительно, делай то, что он велит, не создавай ему проблем, но, главное, не попадайся на глаза.
Мой теперешний СИС, Даррел Марвин, не из лучших. Белый, грудь колесом, пивное брюхо, не старше тридцати, пытается важничать, но где ему с таким лишним весом! Даррел — невежда и расист, меня он не любит, потому что я черный и имею два диплома о высшем образовании — на два больше, чем у него. Мне приходится бороться с собой всякий раз, когда приходится подлизываться к этому ничтожеству, но выбора у меня нет. Сейчас он мне нужен.
— Доброе утро, мистер Марвин, — говорю я с фальшивой улыбкой, останавливая его перед столовой.
— В чем дело, Баннистер? — цедит он.
Я подаю ему лист бумаги, официальный бланк заявления. Он берет его и делает вид, что читает. Меня подмывает помочь ему с длинными словами, но я прикусываю язык.
— Мне нужно к начальнику, — вежливо говорю я.
— Зачем тебе к начальнику? — спрашивает он, все еще пытаясь прочесть нехитрое заявление.
Мои дела с начальником тюрьмы не касаются ни СИСа, ни кого-либо еще, но напомнить об этом Даррелу — значит навлечь на себя неприятности.
— Моя бабка при смерти, мне бы хотелось побывать на ее похоронах. Это всего в шестидесяти милях отсюда.
— Когда она умрет, по-твоему? — спрашивает этот умник.
— Скоро. Пожалуйста, мистер Марвин. Я много лет с ней не виделся.
— Начальник тюрьмы ничего такого не разрешает, Баннистер, пора бы знать.
— Я знаю, но у него передо мной должок. Несколько месяцев назад я консультировал его по одному юридическому вопросу. Пожалуйста, передайте ему заявление.
Он складывает бумагу и сует в карман.
— Ладно, но учти, это напрасный труд.
— Спасибо.
Обеих моих бабушек давно нет в живых.
В тюрьме ничего не делается ради удобства заключенного. На положительный или отрицательный ответ на любое заявление должно требоваться несколько часов, но это было бы слишком просто. Проходит четыре дня, прежде чем Даррел сообщает, что мне надлежит явиться в кабинет начальника тюрьмы завтра в десять утра. Опять фальшивая улыбка.
— Спасибо.
Начальник тюрьмы — самодержец в своей маленькой империи, с понятным самомнением царька, правящего при помощи указов или воображающего, что правит. Начальники все время меняются, и понять смысл всех этих замен невозможно. Повторяю, реформа нашей тюремной системы — не мое дело, и меня совершенно не волнует, что происходит в корпусе администрации.
Сейчас начальником у нас Роберт Эрл Уэйд, работник коррекционной системы, воплощение делового подхода. Недавно он развелся во второй раз, по сему случаю я втолковывал ему азы законов Мэриленда об алиментах. Когда я вхожу к нему в кабинет, он не встает, не подает мне руку, не утруждает себя вежливостью.
— Хэлло, Баннистер, — бросает он и указывает на пустой стул.
— Здравствуйте, мистер Уэйд. Как ваши дела? — Я сажусь.
— Я свободный человек, Баннистер. Жена номер два теперь история. Никогда больше не женюсь!
— Приятно слышать. Рад был помочь.
После этой короткой разминки он листает блокнот и говорит:
— Я не могу отпускать вашего брата домой на каждые похороны. Вы должны это понимать, Баннистер.
— Похороны ни при чем, — говорю я. — У меня нет бабушки.
— Тогда какого черта?
— Вы следите за расследованием убийства судьи Фосетта в Роаноке?
Он хмурится и откидывает голову, как будто услышал оскорбление. Я проник к нему по ложному поводу, что непременно считается нарушением режима в каком-нибудь из бесчисленных федеральных руководств. Он еще не решил, как реагировать на услышанное, поэтому, качая головой, повторяет:
— Какого черта?
— Убийство федерального судьи. Пресса только об этом и пишет.
Трудно поверить, что он умудрился пропустить всю эту историю, хотя совершенно не исключено. То, что я читаю по несколько газет в день, еще не значит, будто остальные делают то же самое.
— Федерального судьи? — переспрашивает он.
— Вот именно. Его нашли вместе с любовницей в домике на берегу лесного озера на юго-востоке Виргинии. Обоих застрелили.
— Ну да, я читал. Но вы-то тут при чем?
Он раздражен моим враньем и соображает, как меня наказать. Могущественный начальник тюрьмы не может допустить, чтобы его грубо использовал простой заключенный. Роберт Эрл вращает глазами, придумывая кару.
Мой ответ должен прозвучать как можно драматичнее, чтобы Уэйд не счел его смешным. У заключенных слишком много свободного времени, вот они и изобретают прихотливые доказательства своей невиновности, придумывают теории заговоров, начитавшись статей о нераскрытых преступлениях, копят секреты, чтобы обменять их на условно-досрочное освобождение. Короче говоря, заключенные только и думают, как бы освободиться, и Роберт Эрл, ясное дело, всего этого навидался и наслушался.
