Дело Томмазо Кампанелла - Соколов Глеб Станиславович (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
Глава XIX
Плач деток по Томмазо Кампанелла
«О, бедненький разнесчастненький Томмазушка Кампанеллушка, человечишко не живой, не мертвый, не схороненный, не воскрешенный, не на небе сидящий, не под землей лежащий.
По тебе слезоньки льем, ручеечки неперсыханные, моря не осушенные, окияны неперплываемые, небеса не осушаемые.
Закатился ты, как копеечка во темный уголок, закатился днем с огнем не разыщешь.
А разыщешь не выкатишь.
Закатился ты, копеечка золотенькая, копеечка самая дорогонькая, копеечка неразменная, нечеканная, гербом и годом не отмеченная. Только одни буковки на тебе сияют.
Буковки твоего имени.
Человечек ты был умненький.
А не умен.
Человечек ты был хороший.
Да нехорошо кончил.
Человечек ты был красивый.
Да никто больше красоте той не порадуется.
Было тебе в жизни дано годочков длинных нескончаемых, солнышек жарких не остужаемых.
Да ничего-то ты брать не стал…»
Мальчик замолчал и обернулся на остальных детей, так, как если бы он ждал чего-то, что должно было произойти именно в этом месте.
Тут из маленькой толпы детей вышла девочка, а мальчик, Вова Курочкин, напротив, вернулся обратно ко всем детям. Девочка начала нараспев причитать, а остальные дети в нужный момент дружно поддерживали ее слова стонами и плачами… Итак, девочка причитала:
«Уж как мы с ним разговоры всякие разговаривали, уж как уму его ясному дивились, как придумки его распрекрасные использовали, как его словечко каждое замечательное на лету ловили, как представления его разные расталантливые по многу раз рассматривали, как нарадоваться на него не могли!
Но нет его больше. Хоть и жив.
Но то не смертушка к нему пришла, то не болесть к нему пришла, то не утонул он во время купания в реке-Москве, не лежит он на том дне, на дне илистом и грязном, не едят рыбы и раки глазонек его, не шевелят течения речные волосонек его, то не уехал он за тридевять земель в другие царства-государства. Живет он на улице московской, в городе столичном, живет по адресу, который в карте есть, почтальон по тому адресу письма и газеты доставляет!
Ан нет его в городе. Хоть и есть.
Живет – не живехонек, дышит не воздухом, ходит не по горнице, смотрит на небо не в окошенько. Ест не кушанья, спит не на полатях, говорит не разговоры, думает не думки, страшится не страхов!
Ан не умер еще. В тюрьме сидит!»
Этот плач, конечно, мог произвести на Томмазо Кампанелла совершенно удручающее воздействие. Ведь плач был связан с тюремным паспортом. А тюремный паспорт лежал в кармане Томмазо Кампанелла. Но Томмазо Кампанелла только ужасно развеселился. Он хохотал и не думал, что, может быть, в тот самый момент, пока он хохочет, тюремный паспорт уже начинает действовать…
Дальше Томмазо Кампанелла произнес в микрофон радиостанции следующую речь:
– Проснуться в полдень в светлой, чистой комнате, в большом доме на центральной оживленной улице. Подойти к окну, распахнуть его и увидеть, как идут по бульвару люди, как едет вдоль тротуаров троллейбус, как веселые школьники выбежали откуда-то из-под арки и покупают в киоске мороженое. И светит солнце! И уже несколько дней, как наступила весна! И знать наверняка, что я везде, всюду – первый! И если и вспомнить Лефортово – то только вскользь, мельком. Светит солнышко. Радуются люди. И кругом блеск такой, что никакому театру и аэропорту не сравниться. Проснуться в какой-то вечно блестящей жизни, где есть только большие, самые престижные дома и улицы – только оживленные и центральные. Где полно успеха и внимания, где все газеты печатают только мои портреты. Где в шкафах у меня только роскошные одежды – возможно ли это?! Разве это не глупо и не несбыточно?! Но ничто другое уже не может помочь мне! Если я не обнаружу себя вдруг, как можно скорее в неком совершенно идеальном, поросячьем счастье, я просто больше не выдержу. Мне нужно такое усиление счастья, что просто… Меня не устраивает нормальная жизнь. Мне нужно постоянное утро поросячьего счастья. Постойте! Я, кажется, сам немного запутался. Чего же мне нужно? Утро чего мне нужно? Мне нужно постоянное утро после избавления… Вот накануне я наконец-то избавился от чего-то ужасного, мрачного и страшного, что ужасно тяготило меня, забылся наконец сном, и вот – наутро я проснулся, обнаружил себя в светлой, чистой комнате в большом доме на центральной оживленной улице и тут вспомнил… Боже, наконец-то, как я счастлив – я же наконец избавился! И тут я подхожу к окну, распахиваю его и вижу: троллейбус, пешеходы, жизнь, активность, яркое солнце светит! Остановись, мгновенье, ты прекрасно!.. Как остановить это мгновенье?! И ведь ничто другое не будет избавлением. Нужно только это. Только это можно считать единственной целью жизни. После этого мой мозг наконец выработает тот самый, единственно нужный гормон счастья – химическое вещество, которое разольется вместе с кровью по всему организму.
– Но это же какой-то новый Город Солнца нового Томмазо Кампанелла! Так не бывает! Разве может существовать такой идеал?! Надо быть более реалистичным, – откликнулся радиоэфир голосом одного из участников «Хорина», пожилого, степенного представителя «болота», того, что был в школьном классе в черном, изрядно поношенном костюме и белой, застегнутой до последней пуговички под горло рубашке с застиранным воротником. Он тогда еще говорил про гуляш, который на плите скворчит, и огурчики домашнего соления из трехлитровой банки.
– Может, может существовать такой идеал! Но просто, чтобы достичь его, необходимо некое очень большое усилие. А мы пока не дотягиваем… Просто не удается развить такое усилие!.. Город Солнца не забыт, человек не перестает мечтать о Городе Солнца… Городе вечного избавления… И избавиться надо не путем долгой дороги, а за одну ночь – каким-то невероятно хитрым, ловким, чудовищно правильным и мощным усилием. Потому я и говорю о факторе времени!.. Это и есть в моем понимании фактор времени!.. Чтобы избавиться так быстро!.. – сказал Томмазо Кампанелла.
– Да что вам нужно?!. Что вам нужно наконец!.. – воскликнул представитель хориновского «болота».
– Мне нужно нечто, противоположное Лефортово!.. – ответил Томмазо Кампанелла.
– То есть вы сами, Томмазо Кампанелла, подтверждаете, что вам неизвестно и непонятно, что вам нужно!.. – послышался в радиоэфире голос учителя Воркута.
– Совершенно верно!.. Не знаю, что мне нужно в наивысшей и окончательной степени!.. Степень моего незнания наивысшая и окончательная!.. То есть мне нужно попасть в мое утро в моем Городе Солнца и вспомнить, что я избавился от мрака Лефортово и мой мозг больше не вырабатывает под его воздействием ужасный гормон мрака… Но что мне для этого сделать, я не знаю, я не знаю, куда мне бежать, но я больше не могу стоять на месте и поэтому я бегу на месте…
– Кругом одни безумные!.. – а это уже сказал тот самый представитель хориновского «болота», который только что призывал хориновского героя к тому, чтобы быть реалистичным.
– Я согласен хвататься за любую соломинку, пусть даже она мне самому кажется призрачной!.. Я согласен на все!.. – не унимался Томмазо Кампанелла.
– А что? Прекрасная идея!.. Я думаю, что никто из нас не отказался бы от участия в проекте «Новый Город Солнца»!.. Давайте бежать на месте!.. – предложил учитель Воркута.
– Давайте!.. Давайте раскрутим наши эмоции настолько, до такой степени придем в состояние лихорадочного возбуждения, что может быть… Может быть, мы сойдем с ума и, кто знает, может быть, для нас наступит вечный Город Солнца!.. – а это сказала женщина-фельдшер.
– Потому я и говорю о роли эмоции!.. Маховик, двигатель эмоции должен быть раскручен до такой степени, чтобы ракеты наших душ преодолели земное тяготение и оторвались от земли… – проговорив это, Томмазо Кампанелла замолчал. Примерно полминуты никто вообще ничего не говорил. Общение по радиомосту замерло. Потом вновь раздался голос хориновского героя:
