Современный итальянский детектив. Выпуск 2 - Раццини Вьери (книги онлайн полные версии txt) 📗
Локридж к ним не заходил, да и все остальные словно забыли о них. Раз или два звонил Доно — справлялся о здоровье Энеа. Матильда рассказала, что на сына вдруг напал волчий аппетит. То и дело подходит к холодильнику, что-то жует, и карманы у него вечно набиты печеньем и конфетами.
— Это плохой признак, — встревожился Доно. — Пошли-ка его ко мне.
Еще звонил Андреино Коламеле. Матильда обрадовалась, хотя и чувствовала неловкость оттого, что долго не давала о себе знать.
— Энеа приходит в себя. Медленно, но приходит, — сообщила она нотариусу.
— Мне бы хотелось поговорить с ним, — вздохнул Коламеле. — Его видели в городе, а ко мне зайти и не подумал. Кажется, я не заслужил такого равнодушия.
— Это не равнодушие, поверь мне. Мы как раз говорили о тебе вчера вечером. Он просто не знает, на что решиться. Доно настаивает, чтобы он на какое-то время бросил работу, пока окончательно не поправит здоровье, а Энеа с ним не согласен. Вот увидишь, в один прекрасный день он явится в контору, и все снова пойдет как прежде.
— И чем раньше, тем лучше, — заявил Коламеле. — Я не могу ждать до скончания века. Если он не соберется в ближайшее время, мне придется взять на его место кого-нибудь поэнергичнее и без особых причуд. Одним словом, спроси у него, посылать ли ему выходное пособие на дом, или он все-таки соблаговолит сам зайти.
— Спрошу, — пробормотала Матильда, чувствуя, как ее охватывает полная безысходность.
Андреино Коламеле выждал паузу и добавил:
— Мы с тобой всегда понимали друг друга. Надеюсь, ты и теперь не сомневаешься, что я хочу твоему сыну только добра. Если он вернется, я буду очень рад, ведь мы привыкли работать вместе и всегда находили общий язык. Энеа создан для такой работы: у него просто талант решать задачи, которые другим кажутся неразрешимыми. В известном смысле он уникален. Скажи это своему упрямцу.
— Скажу, — угрюмо откликнулась Матильда.
А Энеа в тот момент был на улице Ренаи. Рыдал и не мог остановиться. Прижимал к груди белую кофточку из ангоры, принадлежавшую Нанде, и по щекам его текли слезы. Он пообещал ее родителям собрать и принести вещи, оставшиеся от дочери, и растрогался до слез, обнаружив, как мало у нее было одежды. Две пары джинсов, несколько пуловеров, старая искусственная шубейка, юбка, блузка, красный халатик и кучка белья. Вот эту белую кофточку Нанда почти не надевала: говорила, что от пушистой шерсти у нее щекочет в носу. Вспомнив об этом, он опустился на кровать, заплакал и долго не мог успокоиться.
Для вещей он принес с собой купленный в универмаге большой матерчатый чемодан и не смог заполнить его даже наполовину. Тогда он прошел в ванную, где на крючке висел еще один халат — голубой, вафельный, — перед зеркалом лежала щетка с застрявшими в ней белокурыми волосами, а на полу валялся обмылок. Энеа подумал и решил эти вещи не брать: они хранили на себе слишком явные следы покойной хозяйки и родителям наверняка будет больно на них смотреть. Поэтому Энеа снял с вешалки в прихожей пластиковый мешок в желтую и синюю полоску (с ним Нанда впервые явилась на улицу Ренаи), засунул туда халат, мыло и щетку и повесил на место.
Проделав это, он закрыл чемодан и направился к двери. На пороге обернулся, чтобы окинуть взглядом квартиру.
Здесь все было так, как в то утро, когда Нанда вышла отсюда в последний раз. Две немытые тарелки в раковине, раскрытый журнал на полу перед кроватью… И все же у него не возникло ощущения, что с минуты на минуту она войдет. Воздух как будто застыл, и над всем витал дух смерти.
— Добрый день. Проходите, пожалуйста.
Мать Нанды и теперь еще говорила шепотом, словно боялась разбудить кого-то. Увидев чемодан, она и не подумала взять его в руки, а молча указала на пол, в углу, куда Энеа его и поставил, прежде чем пройти в гостиную.
Стол был накрыт к обеду: белая, вышитая крестом скатерть, фарфоровые тарелки с золотисто-голубой каемкой, хрустальные бокалы, серебряные приборы, симметрично разложенные рядом с тарелками, и выглядывающие из-под них треугольнички салфеток.
— Прошу вас отобедать с нами, — сказала женщина, садясь вместе с Энеа на диван. — Муж должен вот-вот вернуться.
Она, видимо, только что сделала прическу — короткие каштановые волосы лежали мягкими волнами, — лицо посвежело. На ней была розовая фланелевая блузка с тонкой вышивкой на воротничке и на планке и синяя юбка в складку — этот наряд и слегка подведенные серо-голубым глаза очень ее молодили. Энеа прикинул, что ей сорок, не больше, и его вдруг обожгли стыд и тоска. Мать Нанды намного моложе его, и отец, наверное, тоже.
Но на смену тоскливому чувству тут же пришло пьянящее возбуждение: старый, нескладный — что с того, это ведь не помешало Нанде быть с ним вместе!
24
Парень не понимает, что происходит. Знает только, что надо бежать.
Внутри оранжевой палатки, где несколько секунд назад он был в объятиях любимой, разверзся сущий ад.
Несколько дней назад они приехали из Франции, так давно мечтали отдохнуть, и вот мечта обернулась кошмаром. Их страстный поцелуй внезапно прерван резким шорохом. Юноша поворачивает голову: сквозь прозрачную пленку окошка на него пристально смотрят два глаза; мгновение — и длинный нож одним ударом рассекает брезент.
Девушка цепенеет, вытягивает шею по направлению его взгляда. Глаза исчезли, остались лишь два располосованных полога и окошко, свесившееся на сторону. Брезент хлопает, развеваясь на ветру.
Ребята глядят сквозь прореху, за которой резко начинается чернота, подчеркнутая ярко-оранжевым фоном палатки. Поэтому они не видят человека, забравшегося внутрь с противоположной стороны. Чтобы влезть, ему пришлось стать на четвереньки — такой он громадный. Гремит первый выстрел. Пуля попадает парню в руку. Две следующие, выпущенные одна за другой, кажется, угодили туда же. Четвертая задевает губу, раскроив ее до самого носа. С полным ртом крови юноша высвобождается из объятий девушки, ползет на коленках, мотает головой, роняя крупные красные капли на ее тело и на матрас, словно спринтер на старте, вылетает наружу, задевая распоротые края палатки. Кубарем прокатившись по траве, вскакивает, бежит в темноту. В ушах у него гремят восемь выстрелов, слившихся в один долгий грохот.
Он совсем забыл о девушке и в этот момент вообще ни о чем не думает. Дорогу ему преграждают заросли кустарника; он пытается продраться сквозь них, расцарапывая в кровь ладони. Ничего не выходит, и он машинально перемещается влево, к тропинке.
Но вдруг оборачивается, потому что над ним нависла огромная черная тень. Человек выше его сантиметров на двадцать. Парень едва различает контуры фигуры в слабом свете, сочащемся из разорванной палатки.
Поворачивает обратно, но убийца в броске втыкает ему нож в спину. Юноша чувствует лишь сильный удар, от которого перехватило дыхание. Решив, что незнакомец двинул его кулаком, оборачивается, чтобы дать сдачи. На этот раз нож входит в живот, и все тело пронзает жгучая боль. Парень открывает рот, но лезвие поражает сонную артерию, и крик застревает в горле.
С предсмертным клекотом он падает на траву; кровь брызжет на кусты, окрашивая их в красный цвет.
Человек несколько минут стоит неподвижно. Убедившись, что парень не подает признаков жизни, накрывает тело брошенными у дерева черными полиэтиленовыми мешками для мусора. Потом ставит сверху три перевернутых бачка.
И возвращается к палатке. Девушка уже мертва, лицо обезображено тремя пулями, левая грудь вся в крови, хлещущей из раны. Человек опускается на колени перед прорехой, хватает девушку за ноги и тянет на себя, медленно отступая, пока не вытаскивает наружу. Он кладет большой нож на землю, достает другой, потоньше, поострее, и начинает аккуратно препарировать левую грудь, затем лобок.
Ловко работая ручищами, он вырезает куски кожи и мяса, раскладывает свою добычу на траве и непрерывно что-то бормочет.
