Лига «Ночь и туман» - Моррелл Дэвид (версия книг TXT) 📗
— Он все время меняет места. Сообщения приходили из разных стран. Сначала из США, потом из Канады.
— Ты сказал — из Канады?
— Это важно?
— Откуда из Канады? — спросил Сол. — Из какого города?
— Из Торонто.
— Я так и думал!
— Что случилось? — спросил Миша. — Ты знаешь, почему Йозеф поехал туда?
— Под Торонто живет сын нацистского преступника. Его отец — художник — в прошлом помощник коменданта Майданека. Сына зовут Хэлловэй.
Когда Миша услышал имя, ему показалось, будто его ударили под дых. Он хотел сказать Солу, что Хэлловэй — один из торговцев оружием, из тех о которых сообщал Йозеф, но он не мог обсуждать это, пока операция в Средиземном море не завершена. Когда команда вернется домой, он сделает так, что ливийцы решат, будто Хэлловэй впутан в это дело, тогда Миша сможет все объяснить Солу.
— Я должен заканчивать, — сказал Миша. — Позвоню тебе завтра в полдень. Это важно. Не предпринимай никаких дальнейших шагов. Просто жди моего звонка. У меня есть для тебя информация.
Миша повесил трубку.
11
Гудок. Расстроенный Сол положил трубку и повернулся к скромно обставленной гостиной в доме агентства на ферме в пригороде Рима. Ее превратили в больничное помещение. На кровати лежал Сосулька, кожа его была цвета льда, от колбы с плазмой к его руке тянулась трубка. Тот же доктор, что раньше занимался отцом Дуссэлтом, теперь зашивал рану на левой руке Сосульки. Затем он ее перевязал.
— Теперь начинается самое сложное, — сказал доктор и проверил показания мониторов. — Сердечная аритмия. Давление понижено. Дыхание… Продолжайте давать ему кислород, — сказал он своим ассистентам.
— Вы считаете, он может умереть? — спросил Сол.
— С двумя пулевыми ранениями он пытался установить рекорд на стоярдовой дистанции. Каждое движение выкачивало из него еще больше крови. Умрет ли? Будет чудо, если он выживет. А я еще не достал пулю из другой руки.
— Он не может умереть!
— Все умирают.
— Но мне еще нужна от него информация!
— Тогда пора начинать спрашивать. Пока я не занялся им. Если он и выживет, то через пятнадцать минут замолчит и будет молчать вплоть до завтрашнего вечера.
Сознавая присутствие доктора и двух его ассистентов, Галлахера рядом с ним, Дрю, стоящего в дверях, за которыми Арлен присматривала за Эрикой и отцом Дуссэлтом, Сол наклонился к Сосульке и вытер пот с его искаженного болью лица.
— Ты меня слышишь? — Сосулька едва заметно кивнул.
— Они говорят, что ты можешь умереть. Но если ты выкарабкаешься, я гарантирую, как только ты поправишься, тебя отпустят.
— Ради всего святого, — сказал Галлахер. — Ты не можешь давать такие обещания.
Сол резко повернулся к нему:
— Я пообещаю все, что угодно, если это даст нужные мне ответы. С самого начала я говорил вам — это личное дело. Но теперь оно касается не только отца моей жены. Оно касается и моей жены тоже. Если она узнает, что готовит ее отец, она никогда не простит мне, если я не остановлю его. Попробуйте остановить меня, и я…
— И что ты мне сделаешь? И чем это обернется для тебя? Повторение жизни ее отца? — спросил Галлахер.
Сол растерялся, понимая, что Галлахер сказал правду. Но преданность Эрике подталкивала его:
— Нет, это разные вещи. Это не ненависть. Это любовь.
— Может, от этого только хуже.
— Послушайте, извините. Я не хотел угрожать. Но вы должны понять. — Сол снова повернулся к Сосульке. — Скажи мне то, что я хочу знать. Соберись с силами. Не умирай. И ты будешь свободен. Или я умру, защищая тебя.
— Ну и обещание, — пробормотал Сосулька.
— Можешь на это рассчитывать. Сосулька облизал сухие губы:
— Что… ты хочешь знать?
— В машине, когда мы сюда ехали, ты сказал мне, что Хэлловэй живет под Торонто. Место называется Китченер. Сосредоточься. Как туда доехать? Где?..
— Китченер? — Голос Сосульки был совсем слабый, как хруст сухих листьев. — Он живет… совсем рядом… Шоссе четыреста первое… к западу от Торонто… восемьдесят километров… въезд номер…
Сол запоминал каждое слово.
12
Полночь. Средиземное море. Южнее Крита, севернее Ливии.
Капитан грузового корабля “Медуза” чувствовал напряжение из-за светового сигнала в темноте справа по борту. Встреча с ливийским сухогрузом не должна была состояться раньше трех часов ночи. До этого времени оставалось еще три часа, и его никто не предупредил об изменении в расписании. С одиннадцати вечера, чтобы сохранить груз в тайне от врагов, он, как и ливийцы, должен был воздерживаться от выходов в эфир. Так что, если расписание изменилось, его не могли об этом предупредить. Главное то, что сигналы вспыхивали по коду, о котором договаривались заранее. Капитан отдал приказ подтвердить получение сигнала, подождал и, когда ливийцы просигналили дальнейшее подтверждение, расслабился. Чем скорее он избавится от этого груза, тем лучше.
Труба корабля показалась из темноты и остановилась на близком, но безопасном расстоянии от замершей на воде “Медузы”. От корабля отделились лодки, заревели моторы. Капитан приказал людям спустить веревочные лестницы и приготовить корабельный кран к разгрузке.
Лодки пошли к “Медузе”. По лестницам быстро поднимались люди. Гостеприимная улыбка исчезла с лица капитана, когда он увидел, что эти люди в масках и вооружены автоматическим оружием. Они нейтрализовали его команду, загнав ее в спасательные шлюпки. К голове капитана приставили пистолет. Он вскрикнул.
Из спасательной шлюпки капитан “Медузы” смотрел, как его корабль с грузом на сто миллионов долларов исчезает в ночи. Двое из напавших следовали за “Медузой” в лодках. То, что он принял за ливийский сухогруз, на самом деле было макетом трубы, сделанным из парусины, который пираты подняли над одной из своих лодок. Он подозревал, что подобный макет поднимут над палубой “Медузы”, чтобы изменить ее силуэт и помешать преследователям опознать ее. Возможно, на борту напишут другое название. К завтрашнему утру пираты доберутся до безопасной гавани. Капитан дотронулся до виска, куда недавно ему приставили пистолет. Он спрашивал себя, как он объяснит все это ливийцам, когда они прибудут на встречу, и приказал грести как можно быстрее. Куда? Да какая разница? Главное, подальше от этого места. Подальше от ливийцев, которые не славятся ни понятливостью, ни милосердием.
13
Окончательно придя в себя, Эрика пыталась усвоить все, что говорил ей Сол: о том, как он, Дрю и Арлен объединили свои силы, и что случилось после того, как ее похитили. Когда она услышала о том, что им удалось узнать, удивление сменил шок.
— Команда уничтожения? Мои отец, Авидан и остальные… семидесятилетние мужчины… исчезли потому, что решили отомстить нацистским военным преступникам?
— Возможно, они заняты не только этим.
— Хуже?
Дрю помогал Солу объяснить:
— В машине Сосулька упомянул “Ночь и Туман”. Он не имел в виду нацистскую тактику.
Эрика поняла, это придало ей силы, и она встала с кровати.
— Но разве вы не понимаете? Если они мучают отцов, терроризируя детей, значит, отцы еще живы. В противном случае — месть не завершена. Нацисты должны знать, что их детей терроризируют. Они должны страдать, зная, что страдают их близкие. Значит, еще есть шанс остановить моего отца и всю команду, не дать им убить.
Дрю улыбнулся:
— Сол прав — умная женщина.
— Если я такая умная, почему я не поддержала своего отца? — спросила она. — Часть меня хочет, чтобы он сквитался с ними.
— И часть меня тоже, — поддержал ее Сол. — Может, потому я так и злюсь, защищая их.
— В этом все дело, — сказал Дрю. — Одна ваша часть хочет отомстить, но только часть. Я посторонний и не имею права на свое мнение, Моих родителей не уничтожили во время войны. Мою расу не истребляли. Но даже я, когда думаю об SS, чувствую такую злость, что хочу… — Он вздохнул. — Некоторые из них не были даже сумасшедшими, которые верят в то, что делают. Они просто мирились с безумием вокруг них. Зарабатывали на жизнь. Кормили свои семьи. Если бы эти лицемеры воспротивились…
